Они передвигались ночами при свете звезд, а днем отлеживались в палатке. И вот наконец они ощутили, что пологий склон начинает слегка подниматься у них под ногами, и, к своей великой радости, увидели в предрассветном сумраке три пика. Это, конечно, была Катадза!
Солнце уже сильно припекало, хотя едва показалось над горизонтом. У Шанда был измученный вид. Карана низко надвинула шляпу на глаза.
— В тумане мы взяли слишком сильно на запад, — сказал Шанд. — Так что перед нами западная сторона Катадзы.
Если бы Карана могла, то заплакала бы, но глаза были слишком сухими.
— Ты хочешь сказать, что только из-за этого мы все еще не там?
Шанд скрючился и отошел в сторонку. Его долго рвало.
— В чем дело? — спросила Карана, когда Шанд вернулся.
— Колики! У моей воды такой вкус, словно в ней сдохла крыса.
Они двигались к Катадзе мимо кипящих соленых ручьев и фонтанов, от которых поднимался пар. В воздухе пахло серой, и от этого у Шанда с Караной болели глаза и першило в горле. К берегу последнего соленого озера прибило какую-то пену пурпурного цвета.
— Это можно есть, — сказал Шанд, собирая пену в горшок.
— Что это? — с сомнением спросила Карана.
— Понятия не имею — растет в кипящей воде и приятна на вкус.
— Какой ужасный край, — заметила Карана, чувствуя себя так же неуютно, как в портовом городе. — И Катадза такая же?
— Вовсе нет.
Колики у Шанда усилились. Когда они добрались до подножия горы Катадзы, ему стало совсем плохо. Вода у него осталась лишь в мехе из Грейнвиса, но она была такая мерзкая, что его тошнило от одного ее запаха.
К следующему утру старик допил и эту воду, а у Караны оставалось чуть больше половины последнего меха. Однако даже когда он пил воду девушки, Шанду становилось все хуже, его мучили рвота и понос.
У него не хватало сил взбираться по длинному склону к подножию утесов, и они пролежали весь день в палатке, где даже в тени земля была такая же горячая, как воздух. Перед тем как снова пуститься в путь, они доели и допили все, что у них было.
После часа ходьбы перед ними предстало большое озеро с чистой водой, которая, правда, оказалась такой соленой и горькой, что у Караны и Шанда начались желудочные спазмы. От этой воды их стала еще сильнее мучить жажда. Шанд лежал на берегу озера, держась за живот. Карана была в ужасе, опасаясь, что старик умрет.
После длительного отдыха в тени Шанду стало лучше, хотя организм был обезвожен. Карана пошла удить и поймала несколько мелких рыбешек. Они съели сочное мясо сырым, и это слегка утолило жажду. Но девушка знала, что без воды Шанд умрет через день, да и сама она протянет недолго. Всю ночь измученные Шанд с Караной плелись вперед, а незадолго до рассвета нашли крошечный родничок у подножия скал. Вода текла такой тонкой струйкой, что их мехи пришлось бы наполнять весь день, но ее было достаточно, чтобы спасти им жизнь и чтобы они взяли немного с собой.
Вечером они снова пустились в путь и наконец обнаружили дорогу, ведущую к самому низкому утесу Катадзы.
Еще через пару часов они добрались до ущелья, куда никогда не попадали солнечные лучи. Здесь, в лощине, росли какие-то серые растения, а выше на склоне зеленела трава. Казалось, утесы никогда не кончатся. Шанд был слишком слаб, чтобы взбираться на них дальше.
— Завтра станет лучше, — сказал он, очищая какой-то клубень, выкопанный Караной.
Девушка ничего не ответила. Ее мучил голод: за весь день она съела лишь горстку муравьиных яиц.
— Мы попытаемся завтра, — повторил Шанд на следующий день, но он был так измучен коликами, что Каране казалось: он никогда не сможет двинуться с места.
Наступило «завтра» но Шанд был не в состоянии подняться, а когда Карана вернулась с охоты с большой ящерицей — еда на несколько дней, — он не проявил никакого интереса.
— Ступай, — сказал он, — приведи помощь.
— Я тебя не покину, — возразила она, разрываясь между привязанностью к нему и желанием найти Лиана. Временами она почти
— Тебе придется, или мы умрем оба. Возьми пищу и иди.
— Ты умрешь, если я уйду!
— У меня достаточно воды, — со слабой улыбкой сказал Шанд. — И даже есть немного еды. От голода умирают неделями — ты вернешься раньше.
Карана колебалась. Она действительно страстно хотела идти дальше — в груди у нее жгло огнем. Но она не могла оставить Шанда.
35
Ужасное оскорбление
Когда Лиан, потрясенный беседой с Малиеной, вернулся к Тензору, он обнаружил, что тот все еще сидит в своем кресле из черного дерева, поставив локти на служившую столом скамью, которая располагалась вдоль всей стены. Она тоже была из черного дерева. В отполированной до блеска поверхности скамьи отражалось Зеркало, а в Зеркале — лицо Тензора: темные волосы, зачесанные волнами с широкого чела, длинный прямой нос и густая курчавая борода, скрывавшая нижнюю часть лица.
Тензор сжал раму Зеркала руками, и оно, покачнувшись, замерло на месте. В нем появилось изображение — в точности то самое, которое Лиан видел прошлой зимой в Туркаде.
Это был мрачный пейзаж с черными тенями. Равнину, испещренную какими-то пузырьками стального цвета, пересекала глубокая расселина. Железная башня накренилась, словно собираясь упасть. На заднем плане горы, похожие на фарфоровые черепки, вонзались в небо. Маленькое красное солнце пыталось разорвать грозовые тучи, но безуспешно.
Это был Аркан — или, быть может, воспоминание Тензора тысячелетней давности. Существовал ли еще Аркан?
Изображение отличалось от того, которое предстало перед Мендарком: оно было живое. Солнце и луна двигались по небу, тучи проплывали, свет усиливался.
Однако, кроме этой картинки, Тензору так ничего и не удалось извлечь из Зеркала. Он рвал на себе волосы, сердито орал на Лиана и порой даже покрикивал на своих друзей аркимов. Малиена была довольна, когда Лиан сообщил ей об этом.
Тензор так сильно стукнул кулаком по скамье, что Зеркало подскочило и опрокинулось.
— Почему оно не открывается? Почему?
— Ялкара заперла его, и есть только один ключ. Этот ключ у меня, — сказал Лиан, думая вслух.
Тензор резко повернул к нему голову с буйной гривой волос, и Лиан был потрясен, осознав, что желает аркиму успеха с Зеркалом вопреки мрачным прогнозам Малиены.
«Нет! — подумал он. — Я должен написать Сказание, но мне не нужно ему помогать. Пусть сделает это сам или совсем не делает».
— Что? — вскричал Тензор.
— Ничего, — ответил Лиан, отступая бочком. — Я ошибся. — Вдруг его схватили за горло и высоко подняли в воздух.
—
— Феламора… сказала это на Тайном Совете, — задыхаясь, объяснил Лиан. Рука у него ныла: он приземлился на локоть.
Тензор отвернулся и словно забыл о присутствии Лиана.
— Да, сказала! Что она имела в виду? — задумчиво произнес он. — Как заперла?
— А что это за ключ? — спросил Лиан. — Феламора говорила, что ключ у нее.
— Кто знает? Может быть, она вырвала секрет у Ялкары? — Тензор удалился, бормоча себе что-то под нос.
Когда Тензор вернулся, Лиан сказал:
— Я слышал, что аркимы отказались от Зеркала, поскольку его было опасно использовать. — Юноша надеялся с помощью Тензора заполнить кое-какие пробелы в истории Зеркала.
— Действительно опасно, и именно я это сделал — хотя Зеркало и было моей самой ценной вещью. Я тайно привез его на Сантенар, а это было недопустимо! Запрещалось перевозить предметы из одного мира в другой.
— Почему?
— Потому что они могли преобразиться и начать представлять собой угрозу — как Флейта. И Зеркало тоже! Если бы меня тогда поймали, мне был бы конец. Затем Квинлис (он был нашим предводителем до предателя Питлиса, летописец, — я же вижу, что ты хочешь спросить) пользовался Зеркалом. Он спас нас ценой своей жизни… — Тензор умолк. Он сидел и глядел куда-то вдаль, словно всматриваясь в давно ушедшие времена. — После этого им никто не пользовался. Зеркало лежало без присмотра в архиве, и при падении Тар Гаарна Ялкара его украла. Но теперь я
Взяв в руки Зеркало, он поднес его к самому лицу. Несмотря на смелые слова, Тензор явно терял уверенность. Казалось, что все было зря. Шазмак был разрушен из-за его слепой погони за Зеркалом, а теперь он обнаружил, что даже не может им пользоваться.
А между тем аркимы неустанно трудились, укрепляя Катадзу. Даже Малиена начала успокаиваться, видя, что у Тензора ничего не получается. В конце концов Лиану наскучило наблюдать за безрезультатными попытками Тензора, и он почти все время проводил, исследуя бесчисленное множество комнат Катадзы