– Стасенька… Стасенька мой… как хорошо, что ты вернулся…
Стас бурчит что-то неразборчивое. Почему-то вспоминается мычание Мишутки. Интересно, лениво думает он, долго ли проспит Мишутка? И каким он вернется?
– Стасенька, – продолжает нашептывать ему на ухо Ленка, – а давай отсюда уедем? Ну, давай, правда… Эти уроды Защитники нам все равно жизни не дадут… сколько ж можно от них бегать, а, Стаська? А в Крепости тебя сразу примут, знаешь, как они хотят, чтобы у них свой Доктор был?
Стас делает резкое движение головой, освобождаясь от ее нежного захвата.
– Я не Доктор, – говорит он. – И никогда не был Доктором. А теперь уже никогда и не буду.
Это правда. Если бы Доктор поучил его еще года два-три, возможно, из него и вышел бы толк. А так он просто Стас, хирург-самоучка. И если даже предположить, что хирург-самоучка кому-то понадобился в Крепости, то что он будет там делать без своих Младших? Без госпиталя, без инкубатора? Особенно без инкубатора?
Если бы инкубатор можно было оборудовать где угодно, его давно уже перетащили бы в Крепость. Но Доктор говорил, что для инкубатора подходит только одно место в городе. Стас много раз спрашивал его, почему это так, и Доктор каждый раз отвечал, но всегда непонятно. “Фэн-шуй”, говорил Доктор, и “геомантия”, и “теллурические течения”. Когда Доктор заболел и почувствовал, что дело плохо, он сам завел со Стасом разговор об инкубаторе.
– Никуда не пытайся его переносить… Пакость нельзя выращивать где попало… она питается не только аминокислотами, понимаешь? Нет, вижу, не понимаешь… ну, тогда просто запомни: инкубатор должен всегда быть в подвале госпиталя… и оперировать ты всегда будешь только там… и никогда не давай детям наркоз, Пакость должна чувствовать страдания, это очень сильный стимул…
Потом он начинал бредить, и Стас окончательно переставал понимать, о чем идет речь.
– Что внизу, то и наверху, – бормотал Доктор, и крупный, неприятно пахнущий пот выступал на его пористой коже. – Гермес Трисмегист, Трижды Величайший… Задача трех тел, точки Лагранжа… Все, что происходит, происходит потому, что мы разгневали Землю… Болезни имеют волновую природу… ядро планеты испускает смертельные колебания, вирусы мутируют, небеса отвечают огнем… Инкубатор – точка Лагранжа, гнев ядра гасится гневом небес, личинки растут в зараженной плоти и пожирают ее, превращая в броню и металл… Homo Novus восстанет из грязи и тлена, он придет, сверкающий, как тысячи солнц, он поднимет руку и дотронется до свода небес… И у него будут крылья, у него обязательно будут большие, красивые крылья…
А потом Доктор умер, и Стас лишился единственного человека, которому можно было задавать вопросы.
– Нет, – повторяет он, но уже не так резко. – В Крепости нам делать нечего. Наше место здесь, с Младшими.
– Мы их обманываем, – тихонько говорит Ленка. – Мы рассказываем им сказки, они думают, что все это игра. А потом ты уводишь их в госпиталь, и они ложатся под нож… а возвращаются совсем другими…
Неправда, хочет возразить Стас, они остаются такими же! Но ничего не произносит, понимая, что Ленка права. Младшие действительно меняются. Они продолжают играть, они остаются все теми же забавными мальчишками и девчонками, но где-то глубоко внутри у них растет чужеродная органика, плесень, вырабатываемая личинками, превращает их в Homo Novus’ов, в суперменов, которые не знают, что такое болезни, владеют телекинезом и умеют проникать в чужие сны… “Мы их боимся, – неожиданно понимает Стас, – и Ленка, и я – мы их просто боимся…”
– Давай лучше спать, – шепчет он Ленке. – Завтра будет тяжелый день…
Они ложатся здесь же, в зале, на большом диване, на котором так любят прыгать Младшие. Уютно мерцают огоньки в камине. Ленка прижимается к Стасу, он обнимает ее, зарывается лицом в ее белокурые, горьковато пахнущие волосы… и неожиданно засыпает, проваливаясь в сон, словно в разверзшуюся под ногами пропасть.
Среди ночи Стас просыпается – то ли от холода, то ли от какого-то странного звука. Огонь в камине погас, Ленка сопит, завернувшись в теплый шерстяной плед. Стас нашаривает упавшее на пол грубое верблюжье одеяло, натягивает на себя и некоторое время лежит, прислушиваясь к поглотившей Убежище тишине. Он никак не может избавиться от тягостного, словно изжога, ощущения – в окружающем его мире что-то изменилось.
Потом он засыпает снова, но сон его неглубок и тревожен.
Ему снится Доктор, погружающий в его распоротый живот белые комочки личинок.
4
Защитники приходят утром, и на этот раз их уже не десять и не двадцать.
Их целая армия.
На экране монитора видно, что часть из них приехала на байках. Байкеры затянуты в черную клепаную кожу, на ногах у них остроносые, подкованные металлом сапоги. Похоже, что это отряд из другого города – во всяком случае, раньше Стас их на улицах не встречал.
В центре полукольца огромных хромированных чоп-перов – навороченный джип Джемала. Сам Джемал стоит перед воротами, сжимая в руках обычную бейсбольную биту, и лупит ею по стальным листам обшивки. Грохот такой, что с голых ветвей деревьев в саду Убежища срываются черные, как кляксы, галки и стаями кружат в прозрачном осеннем небе.
– Здравствуй, Джемал, – говорит Стас, подходя к воротам. – Чего стучишь-то?
– А, это ты, Стас! – с веселой злостью кричит Джемал. – Выходи, дорогой, поговорим как мужчина с мужчиной…
– Твои люди вчера ударили моего пацана, – говорит Стас. – Кто ты после этого, Джемал? Ты – мужчина? Я в этом сомневаюсь…
Удар дерева о металл.
– Ты – паршивый ублюдок! – рычит Джемал. – Ты разносишь по нашему городу заразу! Я предупреждал
