широк и безобиден: аспирин, шуршащие упаковки бинтов, пахучие горчичники и прочее, в том же духе. Одна из старушек торговала травами. Помахивая маленькой метелкой, она нараспев приговаривала:
– От почек, от сердца, от мигрени, от нервов…
– От нервов тоже есть? – поинтересовался Карпов.
– А как же! Вот в этих мешочках, гляди. Специальный сбор.
– И где собирали? Случайно, не в Чуйской долине? – пошутил Олег.
– Не обижай бабку, милок. Сама заготавливаю. Да не под Москвой, где копоть одна, а в Рязанской области! Сама и сушу, сама и сбираю. Все ихологичиски чистое.
Карпов невольно хохотнул.
– Ты посмейся, посмейся над бабкой-то! Бабка ду-ура.
– Так я насчет нервов, – напомнил Олег. – Из чего ваш сбор состоит?
– Тут у меня корень валерианы, цветки пустырника, да много всякого. И еще зверобой. Зверобой – обязательно. Я его везде добавляю, даже в чай. И тебе советую.
Купив пакетик снадобья, Карпов вернулся в отдел, достал из шкафа свою кружку, сковырнул прилипшую ко дну соринку и включил чайник.
О травке Олег вспомнил только через час, когда заварка уже совсем остыла. Он самоотверженно выпил горькую жидкость, а разбухшую гущу выплеснул в корзину для бумаг.
То ли от бабкиных корешков, то ли от самовнушения, но Карпов действительно успокоился, да так, что, казалось, обрушься потолок – он и бровью не поведет.
Потолок, само собой, не падал, и вообще, ничего такого не происходило. Ничего!
Олег вздрогнул и отложил ручку.
Из приоткрытого окна слышался птичий гомон и шелест автомобильных покрышек. В коридоре звучал непечатный диалог двух рабочих, тащивших какую-то тяжесть. На левой руке тонко тикала секундная стрелка. Дышал вентилятор в системном блоке компьютера. Все остальное молчало.
Карпов исподлобья оглядел комнату. Даже для восковых фигур Миша с Сан Санычем выглядели слишком мертво. Музейные истуканы занимают более-менее естественные позы, и их лица имеют хоть какое-то выражение, эти же – были похожи на брошенные манекены: спина прямая, ладони на коленях, голова приподнята, глаза-пуговицы смотрят вперед. Они сидели не шевелясь, словно для их оживления требовалась специальная команда.
Ручка скатилась на пол, и сотрудники включились: Сан Саныч перевернул страницу, Миша что-то сказал в телефонную трубку. Только что Карпов видел две мумии, но сейчас он в этом уже сомневался. Он снова замер, прислушиваясь, хотя заранее знал, что наваждение вряд ли повторится. Саныч так увлекся книгой, что принялся барабанить по столу.
Олег почувствовал, что целебная травка его больше не удержит. Вскочив, он подбежал к Мише и вырвал у него трубку.
– Мне срочно! – бросил Карпов, но прежде чем нажать на рычаг, послушал.
Короткие гудки.
– Ты с кем разговаривал? – спросил он у Миши. – Со святым духом? Или сам с собой? Поговорить – поговорил, а номерок-то набрать забыл! Ха-ха-ха!
– Совсем сдурел? Тебе к врачу надо, – опешил тот.
– Сам сходи! – окрысился Олег. – Чего ты прикидываешься, а? Я же видел, как ты кемарил.
– Да, Рыбкин, что-то ты не того, – подал голос Сан Саныч. – Человек полчаса разговаривал, вон, ухо аж красное, а ты – «кемарил».
Ухо действительно было красным, а трубка – влажной.
– Мне нужно было… срочно… Извини, Миш, – пробормотал Карпов и выскочил в коридор.
Олег летел к Шефу. Он не представлял, что делать, – стоять на коленях или грозить самоубийством, он знал лишь одно: ему необходим отдых. Неделя, лучше – две. Иначе можно свихнуться – как Миша, как Саныч.
«Разыграли! – догадался он неожиданно. – Вот, гады! И когда сговориться-то успели? Ловко у них получилось, молодцы! Сволочи. А чего я так завелся? Ребята пошутили, ну и что? Или, может, бабка мне не той травы дала? Может, у нее тоже свои приколы? Кругом веселье!»
В приемной никого не оказалось. Унявшись, Карпов осознал, что отпуск после трех прогулов – роскошь, недоступная даже генсеку ООН. Олег уже собрался вернуться, как вдруг порыв ветра распахнул окно, и вместе с ним медленно отворилась неплотно закрытая дверь Валерьяныча.
Шеф сидел не шевелясь в уже знакомой Карпову позе. Мышцы лица были расслаблены, отчего начальственная физиономия выглядела глупой и безвольной. Версия участия Шефа в глобальном первоапрельском заговоре пугала Олега своей дерзостью. Оставалось только одно: его никто и не думал разыгрывать. Обычное поведение обыкновенных зомби.
Все в порядке.
Олег продолжал завороженно смотреть на Валерьяныча. Шеф его не замечал и по-прежнему не двигался.
Сзади незаметно подошла Леночка.
– Что вы хотели? – спросила она, хлопая ресницами.
Олег прижал палец к губам и кивком показал на Шефа.
– А, заявление принесли? Оставьте на столе, – сказала она нарочно громко.
Валерьяныч тут же кашлянул и взял в руки какой-то справочник.
– Лена, кто там? Карпов? Пригласи.
Олег неуверенно вошел и, присев на краешек стула, проговорил:
– Евграф Валерианович… Это, наверное, глупо. И нетактично…
– Ну-ну, – поддержал его начальник.
– Для меня это очень важно. Что вы сейчас делали? До того, как вернулась Лена?
– Да я, собственно… – виновато начал Шеф, но сразу опомнился. – Слушай, а какое тебе дело? Ты кто такой, чтобы меня контролировать? – И, уже багровея и поднимаясь из-за стола: – Совсем распоясался, щенок! Будешь руководству указывать?
Олег тоже встал.
– Как самочувствие, Валерьяныч? – игриво осведомился он. – Как ваш столбняк? Уже прошел, да? Вы себя берегите, вам нельзя.
Шеф плюхнулся в кресло и некоторое время тупо смотрел на Карпова. Потом обронил:
– Вон отсюда.
Олег истолковал приказ по-своему и, не заходя в кабинет, отправился домой. Весь вечер он провел у телевизора. Карпов с нетерпением ждал информации о страшной эпидемии, но ни в одной программе о ней ни словом не обмолвились, и он понял, что телевидение уже заражено.
«В самом деле, – решил он, – это же так просто: посмотрел на человека, и сразу увидел, болен он или здоров. Ведь у каждого есть знакомые, а следовательно, они могут определить, остался ли ты тем, кем был. И только в одном случае никто ничего не заметит – если инфицированы все».
Ночью Карпов не спал, лишь изредка отключался. Утро он встретил с облегчением и, наскоро позавтракав, поехал в кафе у Ириного дома.
За прилавком его встретил веселый дядька с лицом, изъеденным оспой.
