слишком ответственное, я не хочу тебя торопить. Завтра утром я пошлю за тобой. Если ты примешь решение поселиться во дворце, собери свои вещи заранее. Если нет — надеюсь, что ты не откажешь мне в любезности еще раз увидеться с тобой и обсудить твой выбор.
— Да, я так и поступлю.
Султан встал и проводил ее до двери. На пороге Ирисового зала они на секунду остановились и посмотрели друг на друга: маленькая девочка и невысокий мужчина средних лет. Абдул-Гамид наклонился к ней, взял ее руку и поцеловал.
По дороге домой Элеонора смотрела на Стамбул другими глазами. Особняки у самой воды, старые рыбаки со своими удочками на Галатском мосту, суета на рынках, морские птицы над головой — все это сулило новые возможности. Она вспомнила любимые строчки из монолога лейтенанта Брашова, который он произнес на пороге смерти, обращаясь к брату: «Каждый раз, когда мы решаем, что нам делать, и даже в том случае, когда предпочитаем не делать ничего, мы захлопываем одну из дверей в будущее. Каждый шаг по дороге судьбы сужает круг наших возможностей, означает смерть одного из вероятных миров». На самом деле дорога судьбы больше походила на туннель, и с каждым ее шагом он все сильнее сужался вокруг нее.
Когда Элеонора добралась до дому, ей не хотелось ни с кем разговаривать. Ей много о чем предстояло подумать, а времени было совсем мало. После того как она рассказала бею о встрече с султаном и о его предложении, они не обменялись почти ни единым словом. Он листал газету, она пыталась отвечать на письма. Одно из них было от маленького парижанина, который хотел знать, какие именно книги прочла Элеонора, второе — от итальянского монаха, жаловавшегося на политическую ситуацию в Сиене.
Она ответила на несколько писем, потом погрузилась в созерцание далекой гряды облаков. Если бы только ей удалось сосредоточиться на своих проблемах, найти решение, так же как она находила его по просьбе султана и всех тех, кто искал ее совета… Она отложила перо, сложила руки на коленях и закрыла глаза, задумавшись о том, чем обернется ее решение. Если бы знать, как связаны между собой зашифрованная записка преподобного, молодой человек из кафе «Европа», бей, великий визирь, валиде- султан, если бы только понять, что все это значит, — она бы сделала верный выбор.
Спустя некоторое время она открыла глаза, ничуть не приблизившись к ответу. Она смотрела, как ее стая возвращается домой из города. Когда липа скрылась под грудой пурпурных вибрирующих тел, Элеонора поняла, что задавала себе неверный вопрос. Она подумала о максиме госпожи Ионеско: «Нет советчика мудрее, чем веление собственного сердца». Потом вспомнила продолжение: «Когда следуешь горячим призывам своего сердца, когда не позволяешь самолюбию вести себя и выбираешь не легкий путь, а тот, что с самого начала был верным, только тогда поступаешь правильно». Правда в том, что ей не хотелось ни того ни другого. Она не желала, чтобы султан оказывал ей покровительство, чтобы бей защищал ее. Чтобы Руксандра забрала ее в Констанцу. Она устала от госпожи Дамакан и ее пророчеств и всех этих людей, которым нужен ее совет. Больше всего она мечтала побыть наедине с собой, делать что вздумается и никому не давать отчета.
За ужином было тихо. Они съели рагу из говядины с рисом, Элеонора попросила позволения встать из-за стола и поднялась к себе. Она поставила свечу на столик у кровати и подошла к окну. Пролив поблескивал, как леденец, гладь воды отражала огоньки фонарей, развешенных между минаретами Новой мечети. Элеонора видела контуры кораблей, которые, словно призраки, скользили по Босфору, слышала визг тормозов, доносившийся со стороны Сиркеджи. Этот звук ворвался в комнату как вестник, как перелетная птица, осторожно севшая на подоконник. На первый взгляд это именно то решение, которое она искала, но еще до того, как она успела все хорошенько обдумать, в дверь постучали.
— Войдите.
В призрачном свете луны стоял бей.
— Надеюсь, я тебя не разбудил? — спросил он, хотя было ясно, что она еще не ложилась.
— Нет. — Она повернулась к нему. — Вовсе нет.
— Я пришел сказать, что сделаю все, что от меня зависит, чтобы защитить твои интересы, поддержать тебя, что бы ты ни решила.
Он замолчал. Пламя свечи отбрасывало быстрые тени на его лицо. Потом он сунул руку в карман и вынул оттуда небольшой кошелек.
— После твоего отца, — продолжал он, протягивая кошелек Элеоноре, — осталось вот это. Я нашел в его багаже. — Он положил находку на ночной столик и вышел за дверь, в темноте его лицо смягчилось. — Что бы ты ни выбрала, он сослужит тебе добрую службу.
— Спасибо, — поблагодарила она, — спасибо вам за все.
— Не за что.
Он закрыл за собой дверь, и Элеонора целых три минуты простояла в полумраке у открытого окна, обдумывая свой план, потом закрыла окно, разделась и проскользнула под одеяло. Перед тем как задуть свечу, она развязала тесемки и заглянула в кошелек. В нем лежали две монетки по десять курушей и пять банкнот по сто фунтов. Она не очень хорошо разбиралась в деньгах, но этого ей определенно хватит.
Элеонора лежала в постели, а дом постепенно погружался в сон, скрип половиц и визг дверных петель становились все тише, уступали звукам ночи, шелесту ветра в листве и топоту звериных лапок. Словно далекий город, луна показалась на горизонте, заливая белым светом, обычным для конца лета, стол, кресло, туалетный столик. Она будет скучать по этой комнате, так же как когда-то по своей спаленке в Констанце, но остаться ей нельзя. Когда луна засияла вовсю и звуки в доме окончательно смолкли, Элеонора выбралась из кровати и бесшумно прокралась к шкафу. Она отодвинула в сторону платья и извлекла на свет пару брюк, рубашку, курточку и феску, которую она заметила в первый день в Стамбуле. Она заколет волосы и размажет угольную пыль по лицу — так будет несложно сойти за мальчика- рассыльного с нежными чертами лица.
Оставалась еще записка. Она вынула лист из среднего ящика стола, обмакнула перо в чернила и написала наверху страницы два слова: «До свидания». Ниже поставила свое имя. Когда с этим было покончено, она почувствовала, что ее сердце забилось быстрее, а дыхания едва хватает. Элеонора открыла верхний ящик комода, вынула закладку Лии и положила ее во внутренний карман куртки. Потом встала на цыпочки, решительно стиснула зубы и сунула кошелек, единственную память об отце, в тот же карман. Затем еще раз посмотрелась в зеркало, выглянула за дверь и навсегда вышла из комнаты.
На верхней площадке лестницы она остановилась и заглянула в переднюю. Комната походила на большую пещеру с темными углами и смутными тенями по краям. Элеонора крепко взялась за перила и стала медленно спускаться вниз; чтобы производить как можно меньше шума, она осторожно переступала с носка на пятку, задерживая дыхание каждый раз, когда эхо разносило звук ее шагов по дому. Когда она вошла в переднюю, дом застонал, как будто она наступила ему на больную мозоль. В свете луны и свечей ковер перед ней переливался огнями, словно огненная река. Она дотронулась до кошелька, вздрогнула и продолжила путь через вестибюль, женскую половину, захламленные темные коридоры, вниз по лестнице, сквозь низкую железную дверь, которая вела на конюшню. Элеонора оставила дверь приоткрытой и прокралась мимо заволновавшихся лошадей наружу, к воротам.
Она свободна. Ветер потерся о ее колени, над головой темнело небо — черная простыня, сквозь которую просвечивали огоньки светил. Навстречу ей попался белый кот, он подмигнул единственным голубым глазом. Она поняла. Мир огромен, холоден и полон возможностей. Ее стая разлетелась — птицам больше не было до нее дела.
Она обернулась посмотреть на желтую махину дома. Ей вдруг показалось, что она разглядела силуэт госпожи Дамакан в окне своей спальни. Элеонора поспешила по залитому лунным светом мосту к Сиркеджи. Там она сядет на поезд и уедет в Европу — в Париж, Будапешт, Берлин, Петербург или Прагу. Проберется в вагон и незаметно выскользнет из истории.
Эпилог
Тринадцатого августа 1886 года, девять лет и одну неделю спустя после прихода Элеоноры Коэн в
