руку в карман — где очки? Можно подумать, она никогда ничего не забывала. Ну ладно, роль она учит быстро. Своих вступлений никогда не забывает. Так что мы не так уж много потеряли.
— Она быстро учит? Первый раз слышу, — сказал Марк.
— Может, что-нибудь другое слышали? — сказал Бэрри.
— Нет, ничего другого не слышал, но это слышу в первый раз. К счастью, реплики в нашей пьесе все между собой связаны, одна вытекает из другой. Я говорю это не потому, что здесь присутствует автор. Все так и есть. Диалог очень натуралистичен. Может быть, даже чересчур натуралистичен, но мы над ним еще поработаем.
— Нет, вряд ли, — сказал Янк Лукас.
— О-о! Что же, значит, никаких поправок, мистер Лукас?
— Поправок, вероятно, будет много. Но не потому, что диалог слишком натуралистичен, — сказал Янк. — Сценические — пожалуйста. Например, когда надо будет поскорее убрать какой-нибудь персонаж за кулисы. Но натуралистичный диалог так натуралистичным и останется.
— Вы что, решили одернуть меня, мистер Лукас?
— Мне ваши категорические заявления не нравятся. Диалог, видите ли, слишком натуралистичен.
— Даже если вы сами убедитесь, что та или иная реплика для сцены не годится? — сказал Марк.
— Повторяю, если в спектакле понадобятся поправки, я их внесу. По всей вероятности, внесу. Но только в этом случае. А что касается одергиваний, так я кого угодно одерну, если мою пьесу начнут коверкать.
— Быстро он усвоил свои права, — сказал Марк.
— Так оно будет лучше, — сказал Янк. — Давайте договоримся с самого начала. Вы, мистер Дюбойз, будете ставить спектакль, а не писать пьесу заново. Актеры будут играть ее. Хотя это моя первая, а может, и последняя пьеса на Бродвее, я знаю, что актеры иной раз могут сотворить с текстом. Я могу уйти отсюда вместе со своей пьесой и опять заняться мытьем посуды. Но прошу вас раз и навсегда запомнить, что пьеса пойдет на сцене именно в таком виде, в каком вы все ее читали.
Первым нарушил молчание Бэрри Пэйн:
— Он прав. Я считаю, что до показа на публике никакие поправки не нужны.
— Мне кажется, я хорошо знаю Янка Лукаса. Он человек разумный, — сказал Эллис Уолтон.
— Трое против одного — комбинация не из самых уютных, — сказал Марк Дюбойз. — Четверо против одного, если посчитать Зену, которая приезжает на первую репетицию с опозданием на тридцать пять минут. Что ж, я готов откланяться, если так пойдет и дальше.
— Никто не хочет, чтобы вы откланялись, Марк, — сказал Эллис Уолтон.
— Зена опоздала по моей вине, — сказал Бэрри.
— Хм-м?
Они оглянулись на звук голоса Зены.
— Кто-то упомянул имя Зена, или мне это показалось? Давайте работать, друзья. Хватит портить воздух. Труппа хорошая, Эллис. Знаете, я все думала по дороге сюда, почему говорят репетиция? У нас еще ни одной петиции не было. Как же мы можем репетировать? Это острота, дружок.
— Она наслушалась Фреда Аллена, — сказал Бэрри.
— А я вот не забываю свои окуляры, — сказала она и, вынув из сумки очки в массивной темной оправе, надела их. — Черт подери! У меня хорошее настроение. Так и хочется запустить свои новые зубы в пьесу мистера Лукаса.
— Вы спасли положение, мисс Голлом, — сказал Янк.
— Как? — сказала Зена.
— Потом, — сказал Бэрри.
— Начинаем! — крикнул Марк. — Прошу всех на сцену. Садитесь, пожалуйста, и начнем читку. Пройдемся по пьесе. Без особых стараний. Просто почитаем, посмотрим, о чем тут говорится.
— Кофе с булочками, — сказала секретарша Уолтона, увидев официанта.
— Булочек не надо. Дайте им кофе, — сказал Эллис Уолтон.
Янк Лукас смотрел, как актеры поднимаются на эстраду, прихватив локтем стулья за спинку, держа в руках текст пьесы и стаканчики с кофе, сдвинув очки на лоб или держа их за оглобли в зубах. Начало было малообещающее.
— Запоминайте, Янк. Все запоминайте, — сказал Эллис Уолтон. — Такое бывает только раз в жизни. До следующей пьесы.
Янк Лукас кивнул. Ему хотелось послушать Марка Дюбойза.
— Акт первый, сцена первая. При поднятии занавеса… — прочел Марк по рукописи.
— Дилетант, — сказал Эллис Уолтон. — Он даже ремарки читает с выражением. Только откроет рот — и пошло-поехало. Слушайте!
— Я слушаю, — сказал Янк Лукас.
— Актером мне никогда не хотелось быть, но я обожаю все, что…
— Ш-ш, ш-ш.
Марк Дюбойз снял очки и подошел к краю эстрады.
— Прошу прощения, но если нам будут мешать… Должна быть полная тишина… Начнем снова. Акт первый. Сцена первая.
Пьесу прочитали до конца, без перерыва на антракты. Когда чтение было закончено — из суеверия без последней реплики, — они посидели минуту молча, потом стали с глубокими вздохами переводить дух.
— Попрошу всех собраться здесь снова к двум часам, — сказал Марк Дюбойз. — Можете прийти к этому времени?
Все сказали, что могут.
— Пьеса замечательная, замечательная, и нам всем придется потрудиться над ней. До седьмого пота, — сказал Марк. — Благодарю вас.
Актеры спустились с эстрады и разошлись в разных направлениях. Зена Голлом взяла направление на Янка Лукаса и села на стул рядом с ним. Несколько секунд — может быть, семь-восемь — она сидела молча, не глядя на него, потом встала и подошла к мужу.
— Давай позавтракаем здесь. Ресторан внизу, наверно, есть, — сказала она.
— Ресторан есть. Я заметил, когда мы вошли, — сказал он.
— Я не очень голодна, но немножко поесть надо, — сказала она. — Ты хорошо меня слушал?
— Конечно, — сказал он.
— Ну, как вообще?
— Вообще? — сказал он. — Это же просто читка. Зачем тебе вообще?
— Я думала, он мне что-нибудь скажет.
— Кто? Лукас?
— Я думала, он скажет что-нибудь, а он ничего не сказал.
— Ах, вот почему ты шлепнулась на стул рядом с ним.
— Мне хотелось хоть что-нибудь от него услышать, — сказала она.
— А, брось! Откуда в тебе вдруг такая неуверенность? — сказал он.
— Может, он тебя боится? — сказала она.
— Кто? Он? Не на таковского напала. Ну как, спустимся вниз или пусть сюда принесут?
— Сам решай, — сказала она.
— Пойдем вниз, — сказал он.
— Я сегодня была в форме. Лучше у меня не получится. Я вошла в эту пьесу, — сказала она.
— А, глупости. Так и в книгу входят, когда читают, но игрой тут еще и не пахнет.
— До тебя это не дошло, но я надеялась, что до него дойдет. Если я каждый раз буду так выкладываться, меня надолго не хватит.
— Пойдем позавтракаем, — сказал он.
— Мне эта пьеса не нравится, особенно третий акт. Ты ничего не заметил, но мы все… не знаю… Мы все начали кашлять, будто этого газу нанюхались.
