- Меня зовут Мередит. Но все дети вокруг зовут меня тетя Мери, бог его знает почему. Тебе у нас понравится. У нас много игрушек и других деток, будете разучивать танцы и песни. – Она спохватилась, - если не хочешь, можешь и не петь. Никто тебя здесь не обидит. Доела? Вот и хорошо, мы пойдем сейчас в комнату, где ты будешь спать.
Они опять пошли рука в руке по длинному коридору. Мелисса не понимала, в какую сторону они идут. Коридор был бесконечный и пустынный. Иногда она слышала звуки, может голоса детей, разобрать было сложно. Да и опыта общения с детьми у нее почти не было. Несколько раз она играла во дворе с какими-то ребятами, но очень кратковременно. Да и игрой это было не назвать, так, знакомство. Она протянула свой хлеб мальчику, а он фыркнул. Потом дал ей солдатика и убежал. Еще через пару дней прибежал и забрал солдатика. Она не плакала (нельзя) просто смотрела ему в спину. Его перехватила какая-то женщина, что- то сказала, тряхнув за плечи, и он побежал назад, сунул солдатика ей в руку и опять убежал. Больше не приходил. Была еще девочка постарше, она показывала ей свою куклу, которую катала в коляске. Мелисса не понимала, зачем она это делает и не видела интереса в такой игре. А солдатика она любила. Его можно было быстро спрятать в карман, и никто не знал, что он у нее есть.
Тетя Мери и Мелисса, наконец, дошли до комнаты, и женщина пропустила девочку вперед. Это была большая комната в ней рядами стояли кровати, Мелиссе показалось, что их очень много, но их было всего восемь. По четыре с каждой стороны. Яркие покрывала, тумбочки возле каждой кровати.
Мередит подвела девочку к одной из кроватей и сказала:
- Вот здесь ты будешь спать. Запомнишь? Детки сейчас на занятиях, но скоро придут. Вот возьми вот этого зайчика. – Она достала с полки в углу плюшевого зайца и протянула Мелиссе. – Посадишь его на кроватку и будешь знать, где твоя.
Мелисса безропотно взяла зайца и села на кровать.
- Да уж, проблем с тобой не будет, - вздохнула Мередит и погладила мягкие белокурые волосы девочки.
Мелисса прижилась в новом доме довольно быстро. Она никогда не капризничала и не плакала, а так как не говорила, то и не спорила. Если кто-то из детей хотел ее игрушку, она молча отдавала, не жаловалась и начала улыбаться. Вопреки ее тихому нраву, дети не обжали ее, а наоборот старались чем-то обрадовать. Приют св. Патрика был небольшим, и дети здесь были разных возрастов, в основном те, кому не удалось найти приемную семью. Мелисса была бы прекрасным претендентом на удочерение - она не болела и была очень милой - но она молчала, и это смущало приемных родителей. Никто не знал, насколько изранена ее душа и что там творится. Если бы они видели ее в обычной жизни, то ни у кого не возникло бы сомнений, что лучшего ребенка просто не найти. Она всегда и всем спешила помочь. Если дети разбросали игрушки в игровой комнате, то пока они спорили чьих рук это дело, она шла их убирать. В столовой помогала накрывать на стол. Персонал знал ее желание помочь и ей давали несложные задания: разложить ложки или хлеб, расставить салфетки, принести стульчик. Казалось, ей была необходима эта работа, и отказать ей не могли.
На занятиях наоборот не проявляла себя, она просто молча сидела, словно выполняя повинность. Привлечь ее к выполнению несложных заданий не удавалось. Вместе с тем у воспитателей не возникало мыслей о том, что она отсталая, просто пока не пришло ее время. За год проведенный в приюте она так и не заинтересовалась ни пением, ни танцами, не играла в активные игры с детьми, зато с удовольствием наблюдала как они бегают вокруг нее и тихонько улыбалась. Летом на улице дети несли ей цветы, найденные на лужайке, и она пыталась плести веночки. Все сокровища, найденные, где бы то ни было, дети несли Мелиссе, зная, что у нее они будут в сохранности.
Воспитатели относились к девочке с двойственными чувствами. С одной стороны они боялись ответственности за нее, за ее молчание и хотели бы снять с себя этот груз, с другой - более тихого и беспроблемного ребенка было не сыскать, и всем хотелось ее приласкать. Конечно, привязываться к детям персонал себе не позволял, выработав раз и навсегда для себя правило: относиться к детям, как к работе. Потому что никакой, даже самой широкой души не хватит на всех. Дети приходили и уходили, и привязываться к ним не имело смысла. Никто бы не продержался долго на такой работе, привязываясь и теряя непрерывно. К тому же дети еще имели свойство просто попадать в передряги, а многие ненавидели весь белый свет.
Вот такого вот мальчишку и увидела этим утром Мелисса. Она шла по коридору к кабинету директора. У нее было очень ответственное задание - донести директору не расплескав горячий чай. Никому другому ее возраста такое бы не доверили, но Мелисса заслужила доверие и прекрасно это понимала. Благополучно добравшись до двери в кабинет, она осторожно поставила поднос на пол и открыла дверь. Из глубины кабинета тут же донеслись крики, и Мелисса в нерешительности остановилась. Ей было очень страшно - кричат это плохо. Но потом она подумала, что все-таки должна отнести чай и, превозмогая страх, она медленно пошла вперед, держа дрожащими руками поднос с чаем. Пройдя вглубь кабинета, она увидела мальчика лет шести, которого держал за руку воспитатель-мужчина. Мальчик изо всех сил пытался вырвать руку и кричал:
- Я здесь не останусь. Слышите, ни за что. Сволочи, отпустите.
Воспитатель изо всех сил старался удержать мальчика, а директор сидела с каменным лицом за столом.
- Я вас всех ненавижу, отпустите, - мальчик с такой силой рванул руку, что ему удалось освободиться от цепкой хватки воспитателя, и он по инерции отступил назад и налетел на Мелиссу. Он угодил прямо в горячий чай, который вылился на него, большей частью на голую руку. Чашка упала на ковер, а Мелисса со страхом уставилась на это. В ее голове была только одна мысль, что она не справилась с заданием и теперь ей больше не поверят. Она медленно подняла глаза на мальчика и увидела в его глазах слезы. Кипяток сделал свое дело и на руке ребенка уже появлялся волдырь. Мальчик крепился изо всех сил, чтобы не заплакать, но слезы сами потекли из его глаз. И увидев это, Мелисса протянула к нему руку и сказала:
- Тебе больно?
Она взяла другую его руку и нежно провела по ней пальчиками стараясь утешить. Эта маленькая ласка перевернула всю жизнь мальчика. Он ощутил такое в этот момент, чего не ощущал никогда в жизни: ласку, заботу. Он и не предполагал, что такое вообще возможно. У него по коже побежали мурашки, и он забыл об обожженной руке и о директоре и обо всем на свете, сосредоточившись только на приятном ощущении мягкой ручки Мелиссы. Она продолжала его гладить, сама забыв о разлитом чае, впервые найдя свое призвание – утешать.
Поверх голов детей, директор и воспитатель с изумлением смотрели друг на друга. Мелисса заговорила!
