не раскаиваюсь в том, что посвятил ей всю свою жизнь.
— Мы с тобой еще посчитаемся, — прошипела Адельгейда и снова обратилась к старому графу:
— Неужели вы хотите быть отцом разбойника? Неужели вы хотите дожить до того, когда отпрыск вашего рода будет стоять у позорного столба? Неужели вы собственными глазами хотите увидеть, как палач отсечет голову последнему графу Шенейху? Если вы хотите этого, то обнимите вашего сына. Но я знаю, как высоко вы чтите свое имя и не захотите, чтобы этот проходимец осквернил его.
Старый граф с видом полной растерянности и отчаяния опустил голову на грудь.
— Боже милосердный, — проговорил он, — что же делать? Господи, укажи мне путь истины, научи меня как быть, сам я не знаю, какое принять решение. Я чувствую влечение к этому человеку, так как он похож на Лукрецию, он — мой сын. И вместе с тем я не могу приветствовать его, так как знаю, что он преступник, за поимку которого назначена крупная награда. Мне хотелось бы обнять его, прижать к сердцу и осыпать его поцелуями, и вместе с тем я должен отвергнуть и сторониться его, так как общение с ним ужасно.
Лейхтвейс положил руку на плечо графа и сказал:
— Граф Шенейх, я явился сюда не для того, чтобы нарушить ваш покой и заставить вас терзаться сомнениями. Бог мне свидетель, как часто я жаждал узнать моего отца, но никогда у меня не было стремления навязываться ему. Быть может, вы подозреваете, что я мечтаю о ваших сокровищах, что я думаю о вашем наследстве, благодаря которому я сразу сделался бы миллионером? Клянусь вам памятью моей дорогой матери, слишком рано сошедшей в могилу, что я не приму от вас ни одного гроша. Даже в вашем доме я больше не останусь и сегодня же ночью вместе с моими друзьями покину гостеприимный замок, который вы открыли нам, принимая нас за актеров. Но у меня к вам есть две просьбы.
— Говори, — глухо проговорил старик, — что ты требуешь?
— Я ничего не требую, я прошу. Прежде всего прошу вашего благословения, граф Шенейх. Если вы благословите меня, то мне простится много грехов. Благословите меня, отец. Вспомните о Лукреции, о проведенных вместе с нею часах блаженства, вспомните о вашей молодости и не откажите вашему сыну в своем благословении.
Старый граф положил обе руки на голову разбойника, который опустился перед ним на колени, и торжественно произнес:
— Благословляю тебя, Генрих Антон Лейхтвейс. Каковы бы ни были твои преступления, да будет тебе за них воздано на земле. Да простит тебя Господь на небе. Он будет милосерден во имя твоей матери и тех мук, которые она перенесла ради тебя. Иди с миром. Если уж не суждено тебе носить имя графов фон Шенейх, то жизнью своей сделайся достойным этого имени.
Граф умолк.
Лейхтвейс встал и произнес:
— Благодарю вас. Ваши слова окажут свое благотворное действие. Клянусь вам, что никому и никогда я не выдам тайны своего происхождения, и даже жене моей я ничего об этом не скажу.
— Ты говорил, что у тебя две просьбы, — сказал старик, — скажи, в чем состоит вторая просьба. Заранее обещаю тебе исполнить все, что пожелаешь.
— Поклянитесь мне в этом! — воскликнул Лейхтвейс.
— Воздержитесь, — быстро вмешалась Адельгейда, — не клянитесь, иначе, быть может, вам придется раскаяться.
Но граф отстранил ее рукою.
— Клянусь тебе, сын мой, — сказал он, — что исполню все, что ты пожелаешь.
— В таком случае, — хрипло произнес Лейхтвейс и негодующим взглядом смерил Адельгейду с головы до ног, — прогоните еще сегодня ночью вот эту женщину из замка и запретите ей раз и навсегда показываться здесь.
Адельгейда яростно вскрикнула.
— Так я и знала, — дрожащим от злости голосом произнесла она, — я догадывалась, что он затевает что-то против меня. Но ты ошибаешься, Лейхтвейс, если воображаешь, что одним словом можешь удалить меня из этого дома. Я необходима графу, он это знает и ответит тебе за меня.
Когда Лейхтвейс произнес свое требование, старый граф в недоумении покачал головой, но теперь он обратился к Адельгейде и сказал:
— Я должен исполнить свою клятву. Сегодня же ночью ты покинешь этот замок и никогда больше сюда не вернешься. Правда, мне тяжело остаться без тебя и я буду чувствовать себя еще более одиноким, чем раньше. Но я должен исполнить свое обещание. Граф Шенейх никогда не нарушает данного им слова.
— Вы не будете одиноким, — торопливо произнес Лейхтвейс, — верните к себе вашу дочь, вашу Ядвигу. Я слышал, что она славная и хорошая девушка. Если она стала вам чужой, то в этом виновата одна только рыжая женщина, несомненно рассчитывающая на ваше наследство.
— Отец! Дорогой мой отец! — раздался в эту минуту звонкий голос.
Открылась другая дверь, и в комнату вбежала молодая, прелестная девушка.
Это была Ядвига, сестра Лейхтвейса.
— Отец! Я слышала все! — рыдая, воскликнула она и бросилась в объятия старого графа. — Я знаю, кто этот человек. Я знаю тайну твоей жизни. Заклинаю тебя и умоляю: последуй совету моего брата, отпусти эту женщину еще сегодня. Довольно она посеяла раздора между тобою и мною, и не будь вмешательства Генриха Антона, дело кончилось бы очень плохо.
— Дитя мое! — воскликнул граф Шенейх. — Милое, дорогое дитя мое! Да, я чувствую, что был несправедлив по отношению к тебе. Прости меня, дитя мое.
— Мне нечего прощать, — ответила Ядвига, целуя обе руки графа, — ты всегда был добр ко мне, и лишь по свойственному тебе мягкосердию ты поддался влиянию этой обманщицы.
Рыжая Адельгейда, дрожа от гнева и ярости, стояла в углу комнаты. Она покачала головой.
— Моя игра кончена! — воскликнула она. — Я хорошо вижу это и не стану пытаться вернуть потерянное. Но я хочу отомстить тому, кто выжил меня из этого дома и заставляет меня снова вернуться к ненавистному мужу, которого я никогда не любила. Да, Лейхтвейс, я отомщу тебе скорее, чем ты думаешь, и не тебя одного сразит моя месть, но и всех твоих друзей, которые тебя сопровождают. В первую очередь она сразит твою Лору, которую я ненавижу от всей души. Клянусь тебе, что сделаю ее несчастной. Вы снова гоните Адельгейду и лишаете ее приюта. Что ж, пусть будет по-вашему. Но я буду дьяволом в образе человека и всех вас низвергну в ад вместе с собою.
— Ты не страшна нам, — ответил Лейхтвейс, — против дьявола нас защитит Господь Бог. Мы уповаем на Него, и Он не оставит нас.
Адельгейда подошла вплотную к Лейхтвейсу и подняла сжатые кулаки. Белые зубы ее блестели, как у хищного зверя; она хрипло воскликнула:
— Я люблю тебя, Лейхтвейс, люблю так же безумно и страстно, как любила тебя и раньше. Будь уверен, я покажу тебе, кто из нас сильнее. Я оторву тебя от твоей Лоры и заставлю принадлежать мне, как побежденный враг принадлежит победителю. Скоро уже пробьет твой час.
Громко выкрикнув эти слова, Адельгейда повернулась и выбежала из комнаты.
Глава 48
СОЮЗ ДЕМОНОВ
В ужасе граф Шенейх посмотрел вслед Адельгейде, которая хлопнула дверьми с такой силой, что гул пронесся по всему замку.
— Боже, — воскликнул старик, — она уходит со злобой в душе и будет мстить нам всем! За себя, да и за мою дочь, я не боюсь, но боюсь за тебя, сын мой. А потому прошу тебя, удались из замка как можно скорее.
— Да, вы правы, граф Шенейх, — ответил Лейхтвейс, — я не могу больше оставаться в этом замке. Но я ухожу не потому, что боюсь мести этого дьявола, а потому, что мне здесь больше делать нечего. Прощайте, дорогие мои. Вспоминайте иногда обо мне, как будто видели меня во сне. Не судите меня строго и не презирайте меня.
— Отец, — воскликнула Ядвига, — неужели ты на самом деле отпустишь его?! Неужели ты только для того нашел своего сына, чтобы сейчас же и лишиться его? Нет, отец. Если ты любишь меня, то ты дашь ему свою руку и попросишь его остаться у нас как можно дольше. Ведь он мой брат, а тебе он сын.
Лейхтвейс в глубоком умилении смотрел на молодую девушку. Он нежно пожал ей руку и произнес:
— Благодарю тебя за участие. Да, я люблю тебя, как родную сестру, и если когда-либо тебе нужен будет защитник и я буду иметь возможность помочь тебе, то я не пожалею для тебя своей жизни. Горе тому, кто обидит тебя или причинит тебе зло.
С этими словами он вынул из-за пояса маленький кинжал и передал его девушке.
— Если я понадоблюсь тебе, — сказал он, — то пришли мне этот кинжал. Я сразу узнаю его, и тогда я не пожалею ни труда, ни времени и приду к тебе.
Ядвига взяла кинжал и восторженно посмотрела на Лейхтвейса.
— Пусть люди дурно отзываются о тебе, — воскликнула она, — пусть ты разбойник, но все же ты останешься моим братом, и я всегда буду любить тебя!
Старый граф опустился в свое кресло и закрыл лицо руками.
— О, зачем я не могу оставить при себе моего сына, — воскликнул он сквозь тяжелые рыдания, — зачем я не могу гордиться им! Вот каким образом исполнилось ужасное предсказание, ставшее источником всех страданий моей бедной Лукреции. Цыганка оказалась права, и Лукреция на самом деле родила сына, который сделался преступником и покрыл наше имя позором.
— Если я даже и сделал это, — воскликнул Лейхтвейс, — если я и продолжаю идти по этому пути, то можете ли вы утверждать, граф Шенейх, что виновен в этом только я один? Если бы я вырос в другой среде, если бы мною руководил любящий отец, то я сделался бы честным человеком и не опозорил бы вашего имени. Но молодость моя была печальна и мрачна. Собственными силами я выбился на дорогу и сделался слугою герцога Нассауского. Но во мне кипела кровь дворянина, я возомнил о себе, ставил себя выше моих товарищей — других слуг, и, благодаря этому, во мне загорелась любовь к знатной девушке, к фрейлине герцогини. Это было решающим моментом в моей жизни. Недостойный соперник погубил меня и обвинил в преступлении, в котором я не был виновен. Меня выставили у позорного столба. Начиная с этой минуты порвалась моя связь с остальным миром. Я стал катиться по наклонной плоскости и полетел в бездну. Я —
