как голодный самец! Терпеть его не могу!
Но столь же честно признаюсь, что сама никогда не упускаю шанс, если он предоставляется. Не в моих привычках оттягивать что-то, откладывать на потом, на завтра. Если уж дело пошло, то надо его доводить до конца. А сегодня мне информация сама идет в руки. Прошло всего несколько часов с того момента, как Ксения Давыдовна позвонила мне в редакцию, а я уже узнала столько о Геле Серебровой, сколько не смогла узнать о ней ее мать за все годы, которые они прожили вместе. Это было удачное начало расследования, и я готова была продолжить полосу удач. Мне немедленно нужно было поговорить с Серебровым.
Однако дойти я смогла лишь до охранника, который остановил меня, когда я пришла сюда первый раз. Я рассчитывала проскочить мимо него, улыбнувшись ему издали, как старому знакомому, но он успел загородить мне дорогу и, отвечая мне улыбками на мои улыбки, вежливо объяснил, что мне придется подождать, пока он осведомится, сможет ли Олег Георгиевич принять меня сегодня еще раз.
Мне оставалось только скрипнуть зубами. Охранник позвонил секретарше Сереброва и долго, очень долго ждал ответа. Наконец она ему что-то ответила, но он наверх меня не пустил, а объявил, что нужно подождать, поскольку Олег Георгиевич еще не закончил переговоры с торговым представителем из Монголии.
Чтобы не терять времени даром, я вытащила из своей сумочки фотографию, которую конфисковала у Вики, и показала ее охраннику.
Парня он вспомнил. По его утверждению, парень пришел впервые. Сказал, что он тарасовский представитель газеты «Московский комсомолец» Богдан Козырев и хочет видеть Олега Георгиевича на предмет интервью.
— Я позвонил шефу, — рассказывал охранник, — доложил. Тот сказал, что примет его только после того, как закончит с монголами. Я предложил парню прийти часа через два, но он сказал, что предпочитает подождать. А мне-то что? Пусть ждет. Ленка его все равно к Сереброву не пустит, а если что — меня вызовет. Он часа полтора просидел на втором этаже, я иногда заглядывал туда, интересовался, что он там делает. Ничего, сидит, в пол смотрит. Посидел так полтора часа и ушел. Мне ни слова не сказал. Наверное, ждать запарился.
Охранник взял у меня из рук фотографию и присмотрелся к стоящей рядом с парнем Геле.
— А вот эту девицу я тоже раза три видел, — заявил он. — Ходит к шефу, но редко. Что там у них за дела, я не знаю, и догадываться об этом мне по должности не положено. Я только Ленке сообщаю — пришла, мол, такая-то, имени ее не помню, странное какое-то, а та, не спрашивая Олега, говорит — пропусти. А позавчера она обратно вприпрыжку скакала, через две ступеньки.
— А вы знаете, кто это? — спросила я, удивленная его неосведомленностью.
— Как это кто? — переспросил он. — Известно кто. Только, видно, дорогая. Красивая потому что. Да она одна, что ли, к шефу ходит? К нему и другие наведываются. Шеф у нас человек любвеобильный…
Он вдруг посмотрел на меня с некоторым даже испугом. Видно, понял, что сказал что-то лишнее, за что может лишиться работы, если я передам наш разговор шефу. Я сделала вид, что меня не заинтересовало его сообщение, что шефа посещают проститутки, за одну из которых он принял его приемную дочь. Меня оно, однако, очень заинтересовало.
Охраннику вдруг захотелось поскорее избавиться от моего общества, и он вновь принялся названивать секретарше. Получив от нее наконец разрешение, он улыбнулся и, не успев закончить с нею разговор, показал мне рукой на лестницу, можешь, мол, подниматься.
Признаюсь, чем больше я погружалась в подробности жизни семьи Серебровых, тем больше эти подробности меня удивляли. Вот опять я только что узнала факт, можно сказать, сногсшибательный. Дочь посещает офис отца, и никто, похоже, кроме секретарши, не знает, что она его дочь. Ее все принимают за проститутку! Да и что это за привычка такая у Сереброва — принимать проституток на своем рабочем месте. На меня он совершенно не произвел впечатление человека, способного на такое безрассудство. Может быть, охранник что-нибудь напутал?
Секретарша, глядя на меня уже далеко не так приветливо, молча показала мне на стул возле двери серебровского кабинета — садись, мол, жди. Что мне оставалось? Я вздохнула и уселась ждать, хотя терпеть не могу этого занятия.
К счастью, ждать пришлось недолго. Минут через пять дверь открылась, и Серебров лично проводил какого-то господина до самого холла. На меня он при этом даже не взглянул.
Зато, когда возвращался в кабинет, он не только взглянул на меня, а прямо-таки уставился, остановившись передо мной. Потом неожиданно вздохнул устало и показал рукой на дверь кабинета. Я поняла, что меня приглашают на аудиенцию.
Я прошла и уселась на том диванчике, на котором сидел он при первом моем визите. Серебров вошел следом за мной, посмотрел, где я расположилась, усмехнулся и уселся в свое кресло во главе длинного и широкого полированного стола. Мне совершенно не видно было его лица, а я не люблю разговаривать, не видя лица собеседника. Лицо почти всегда гораздо красноречивее языка и говорит иной раз больше, чем человек хочет мне сказать. Но я не двинулась с места, полагая, что Сереброву тоже не видно моего лица, а ему скорее всего тоже важно видеть мою реакцию на каждое свое слово.
Он помолчал немного, потом опять вздохнул и произнес с нескрываемой усталостью в голосе:
— Что на этот раз? Узнали обо мне еще что-нибудь интересное?
«Что это его так волнует, узнала ли я именно про него что-нибудь? — подумала я. — Как-то это немного странно».
Я неопределенно покачала головой, стараясь, чтобы он не видел моего лица. Для этого мне пришлось смотреть в пол и вести себя как последней дурочке. Я молчала, пытаясь вывести его из равновесия, на котором он держался, как на спасательном круге держится человек, не умеющий плавать.
Конечно, он не выдержал первый. Он нервно встал из-за своего стола и, подойдя к моему дивану, уселся на тот самый стул у стены, на котором сидела раньше я. Мизансцена сложилась противоположная той, что была во время первого нашего разговора.
— Ну, — сказал он довольно грубо. — Выкладывайте, что вы там еще раскопали?
— А ведь вы меня ввели в заблуждение, Олег Георгиевич, — сказала я укоризненно. — А я-то надеялась на вашу искренность.
— В самом деле? — спросил он с иронией. — А с виду вы не похожи на наивную простушку. Какого черта мне нужно было быть с вами искренним.
— А вы не заинтересованы в том, чтобы убийца вашей дочери был найден? — спросила я.
— От того, что вы его найдете, что-нибудь изменится? — спросил он меня совершенно спокойно, и я поразилась его равнодушию. — Геля умерла, и это уже окончательно, ее не воскресишь. Так зачем мне искать ее убийцу?
Мне показалось, что слова о смерти приемной дочери он произнес с каким-то даже облегчением, а то и с затаенной радостью. Но это были только мои домыслы, а я могла и ошибиться.
— Помнится, вы говорили, что Геля не брала денег, которые вы ей предлагали? — сказала я. — Не так ли?
Он хотел что-то сказать, но я подняла руку, не давая ему произнести ни слова, и заговорила вновь сама.
— Не надо усугублять прежнего вранья новой ложью. — Я улыбалась, но вряд ли он мог найти в моей улыбке расположение к себе. — Много денег вы истратили на нее в последнее время?
Конечно, я предпочла бы, чтобы он не уточнял, кого я имею в виду, а начал сразу отвечать. Кто знает, о ком он подумал, выслушав этот мой вопрос. Но Серебров был опытным коммерсантом, привыкшим ежедневно обходить сотни ловушек, которые ему ставили в ловко сконструированных фразах его деловые партнеры.
— На кого? — спросил он. — Кого вы имеете в виду?
Пришлось уточнять и конкретизировать вопрос.
— Я спрашиваю вас, много ли денег вы истратили в последнее время на свою приемную дочь?
Он усмехнулся.
— Не больше, чем она просила. Это имеет какое-то значение?
— Но вы утверждали, что она денег у вас не брала… — Я чувствовала, что он ускользает из моих рук,
