Кутайсов, близкий человек, поверенный во всех тайных делах и советник, начавший служение брадобреем и кончивший поприще служения обер-шталмейстером — чин действительного тайного советника — с титулом графского достоинства, с орденом Андрея Первозванного, был послан негоциатором и полномочным министром трактовать инициативно с супругою Петра Васильевича, а мачехою Анны Петровны, Екатериною Николаевною, рожденною Щетневою, о приглашении Лопухина с его фамилиею в Санкт-Петербург. Негоциация продолжалась во все время маневров, и прелиминарные пункты были не прежде подписаны, как за несколько минут до отъезда его величества в Казань.
В минуты переговоров, до изъявления согласия, для Петра Васильевича Лопухина были приготовлены две участи: при согласии — возведение в княжеское достоинство, с титулом светлости, и миллионное богатство; при отказе — опала и путешествие в пределы Восточной Сибири ловить соболей.
В день отъезда Павла Петровича в Казань экипажи его и всей его свиты стояли у крыльца; государь ожидал негоциатора с ультиматумом — «да» или «нет». Весь генералитет и все штаб-и обер-офицеры московского гарнизона толпились у подъезда. Я, пользуясь званием адъютанта фельдмаршала и качеством исправляющего должность бригад-майора при его величестве, стоял на высшей площадке крыльца; на этой же площадке ходил человек небольшого роста, портфель под мышкою, погруженный в глубокую задумчивость, глаза сверкали у него, как у волка в ночное время, — это был статс-секретарь его величества Петр Алексеевич Обресков; он сопутствовал государю и должен был сидеть в карете возле царя и докладывать его величеству дела, в производстве состоящие. Ответ Лопухиных тревожил состояние души Обрескова; ну, если негоциатор привезет не «да», а «нет»! Тогда докладывать дела Павлу Петровичу, влюбленному страстно и прогневанному отказом, было идти по ножевому лезвию. Все знали, что с разгневанным Павлом Петровичем встречаться было страшно.
Минут через десять скачет карета во всю конскую прыть; остановился экипаж, вышел из кареты Иван Павлович Кутайсов, вбежал на лестницу и с восхищением, громко, сказал Обрескову: «Все уладил, наша взяла», — и поспешил обрадовать приятною вестию. Через четверть часа Павел Петрович шествовал к экипажу в сопровождении фельдмаршала. Пред тем как сесть в карету, обнял графа Салтыкова и сказал:
— Иван Петрович! Я, сударь, совершенно вами доволен; благодарю вас и никогда не забуду вашей службы и усердия. Благодарю генералов, штаб-и обер-офицеров за их старание; я считаю себе большою честию командовать столь превосходною армиею.
Сел в карету, за государем влез в экипаж Обресков, и поскакали…»
Граф Ф. В. Ростопчин рассказывал в своих «Записках» о Лопухине, что тот, выйдя в отставку в чине полковника, был очень беден и женился где-то в провинции на довольно богатой наследнице.
В 1775 году, когда Екатерина приехала в Москву по случаю празднования Кучук-Кайнарджийского мира, обер-полицмейстер Архаров представил ей своего друга Лопухина, похвалив его трудолюбие, ум и расторопность. Екатерина снова вернула его в службу и назначила обер-полицмейстером в Петербург. Получив здесь чин генерал-майора, Лопухин был отправлен в Москву гражданским губернатором, а после того как стал генерал-лейтенантом, получил место Ярославского и Вологодского генерал-губернатора, оставаясь на этом посту до восшествия на престол Павла.
Когда Павел устранил генерал-губернаторские должности, стараниями Безбородко, любовника жены Лопухина, Петр Васильевич стал московским сенатором и во время коронации получил орден Александра Невского. И вот новая милость стараниями того же Безбородко и Кутайсова.
Семья Лопухиных жила в Москве, на Тверской улице. Как только был оглашен указ о переводе Лопухина в Санкт-Петербург, вся московская знать поспешила к нему с изъявлениями сердечнейшей дружбы и преданности. Не забыли и пристрастий Екатерины Николаевны Лопухиной, известной своей великой набожностью: в дом Лопухиных понесли многие знаменитые московские иконы — Иверскую, Всех скорбящих радости, Утоли моя печали, Взыскания погибших и иные. В доме с утра до вечера служили напутственные молебны, святили воду и окропляли императорскую избранницу — юную Анну Петровну. Несколько раз ее клали на пол и через нее переносили чудотворные иконы.
Наконец все было готово к отъезду, как вдруг Екатерина Николаевна заявила, что она поедет в Петербург только в том случае, если с ее семьей поедет и друг их дома подполковник Екатеринославского кирасирского полка Федор Петрович Уваров.
Почти ни для кого, в том числе и для мужа Екатерины Николаевны, не было секретом, что бравый кирасир находился на содержании у жены сенатора и это обходилось ей в 2000 рублей в год.
А. М. Тургенев, служивший вместе с Уваровым, хорошо знал и начало и продолжение семейной истории Лопухиных. Он писал: «Федор Петрович Уваров был довольно глупый человек. Счастием его по службе обязан он не достоинствам своим, но широкоплечию своему, крепости мышцев своих и крайней бедности своей. Супруга князя Петра Васильевича Лопухина искала себе ближнего человека; никто из нас на предложения ее не согласился. За товарищем моим Броком и за мною Катерина Николаевна волочилась безо всяких околичностей. Уваров кинулся в этот омут и выплыл из него, украшенный и возвышенный».
Однако Уварову пришлось все-таки остаться в Москве — без приказа он не посмел покинуть полк. Поэтому мачеха и падчерица отбыли в Петербург вдвоем. Их маршрут был продуман таким образом, что Лопухины приехали в Петербург за день до возвращения из Казани Павла.
А еще через два дня подполковник Уваров был произведен в полковники и назначен в лейб-гвардии Конный полк. Тут же Екатерина Николаевна перевела Уварову тысячу рублей ассигнациями, и он — впервые в жизни — поехал из одной столицы в другую не на перекладных телегах рядом с кучером, а в коляске.
Императрица и Нелидова встретили Павла в Тихвине и дальше поехали в одной карете, не замечая в нем никаких перемен. Но вскоре Павел посвятил их в свои планы относительно Лопухиной. Императрица не нашла ничего лучшего, как написать Лопухиной угрожающее письмо, которое конечно же вскрыли, прочли и передали Павлу. Он взбеленился сильнее обычного и выгнал из-за обеденного стола императрицу, вместе с которой ушла и Нелидова.
Анна Петровна Лопухина буквально околдовала сентиментального, порывистого, чувствительного Павла. И чем сердечнее относился Павел к своей фаворитке, тем холоднее становились его чувства к Нелидовой и Марии Федоровне. Дело кончилось тем, что по приказу Павла из Петербурга была выслана подруга Нелидовой графиня Буксгевден. Тогда Нелидова в знак солидарности с ней, протестуя таким образом против действий Павла, 5 сентября уехала в замок Буксгевденов Лоде, в Эстляндии. А буквально на следующий день Анна Петровна Лопухина была назначена камер-фрейлиной, а ее мачеха — статс-дамой. Тогда же и отец семейства П. В. Лопухин был произведен в действительные тайные советники, а месяцем раньше назначен генерал-прокурором Сената — высшим правительственным чиновником империи, наблюдавшим за законностью деятельности государственного аппарата. Он сместил князя А. В. Куракина, одного из близких людей Нелидовой, занимавшего этот пост с первого дня царствования Павла.
Третьего октября Анна Петровна была на первом придворном балу и осталась во дворце ужинать, после чего балы и ужины стали обычным для нее времяпрепровождением.
Следует заметить, что Павел испытал заметное облегчение после того, как Нелидова уехала из Петербурга. Она была далеко не столь «неземной», как старалась казаться окружающим. Порой между Павлом и Нелидовой происходили сцены, подобные тем, что случались у Петра III с Елизаветой Воронцовой.
Очевидцем одной из них оказался полковник Николай Александрович Саблуков, бывший дежурным офицером в Гатчинское дворце. «Около самой офицерской караульной комнаты, — писал Саблуков, — была обширная прихожая, в которой стоял караул… Вдруг я услышал крик часового: «На караул!», выбежал из моей комнаты, и едва солдаты успели схватить ружья, а я — обнажить шпагу, как дверь коридора отворилась настежь, а император, в башмаках и шелковых чулках, при шляпе и шпаге, поспешно вышел в комнату, и в ту же минуту дамский башмак с очень высоким каблуком полетел через голову его величества, чуть-чуть ее не задевши. Император через мою комнату прошел в свой кабинет, а из коридора вышла Катерина Ивановна Нелидова, спокойно подняла свой башмак, надела его и вернулась туда же, откуда пришла. На следующий день, когда я снимал караул, его величество подошел и шепнул мне: «Мой дорогой, у нас вчера была ссора».
