Как по лезвию

Сегодня всем раздали крести —
И умному, и дураку.
Погиб поэт — невольник чести,
Сварился в собственном соку.

Давай жевательной резинкой
Залепим дыры наших ран.
Разбив любимые пластинки,
Уткнемся в голубой экран.

Шуты, фигляры и пророки
Сегодня носят «Фендера»,
Чтобы воспеть в тяжелом роке
Интриги скотного двора.

И каждый вечер в ресторанах
Мы все встречаемся и пьем.
И ищем истину в стаканах,
И этой истиной блюем.

Мы льем свое больное семя
На лезвие того ножа,
Которым нас срезает время,
Когда снимает урожай.

Мы запряжем свинью в карету,
А я усядусь ямщиком,
И двадцать два квадратных метра
Объедем за ночь с ветерком.

Мы вскроем вены торопливо
Надежной бритвою «Жилетт».
Но вместо крови льется пиво
И только пачкает паркет.

Под тусклым солнцем трудно зреют
Любви святые семена.
Любовь подобна гонорее,
Поскольку лечится она.

Мы льем свое больное семя
На лезвие того ножа,
Которым нас срезает время,
Когда снимает урожай.

Музыкант

С восемнадцати лет Он играл что попало
Для крашеных женщин и пьяных мужчин.
Он съедал в перерывах по паре холодных котлет.
Музыкант полысел.
Он утратил талант.
Появилось немало морщин.
Он любил тот момент,
Когда выключат свет
И пора убирать инструмент.

А после игры,
Намотав на кулак электрические шнуры,
Он вставал у окна.
И знакомый халдей приносил ему рюмку вина.
Он видел снег на траве.
И безумный оркестр собирался в его голове.
Возникал дирижер,
Приносил лед-минор и горячее пламя-мажор.

Он уходил через черный ход,
Завернув килограмм колбасы
В бумагу для нот.
Он прощался со мной,
Он садился в трамвай,
Он, как водится, ехал домой.
И из всех новостей
Самой доброй была
Только весть об отъезде детей.

Он ложился к стене. Как всегда,
Повернувшись спиной к бесполезной жене.
И ночью он снова слышал
Эту музыку…