Как по лезвию

Эй, плотник, налито! — Да я уже пьян.

Спирт в банке грима мешает актер.
Хлещет «Стрелецкую» бравый майор.
Дама в вуали и радостный пес
Поцеловали друг друга взасос.

Еловые лапы готовы лизать мои руки.
Но я их — в костер, что растет из огарка свечи.
Да кто вам сказал, что шуты умирают от скуки?
Звени, мой бубенчик! Работай, подлец, не молчи!

Я красным вином написал заявление смерти.
Причина прогула — мол, запил. Куда ж во хмелю?
Два раза за мной приходили дежурные черти.
На третий сломались и скинулись по рублю.

А ночью сама притащилась слепая старуха
Сверкнула серпом и сухо сказала: — Пора!
Но я подошел и такое ей крикнул на ухо,
Что кости от смеха гремели у ней до утра.

Спит и во сне напевает дьячок:
— Крутится, крутится старый волчок!
Плотник позорит коллегу-Христа,
Спит на заблеванных досках креста.

Дружно храпят актер и майор.
Дама с собачкой ушли в темный бор.
Долго старуха тряслась у костра,
Но встал я и сухо сказал ей: — Пора.

На жизнь поэтов

Поэты живут. И должны оставаться живыми.
Пусть верит перу жизнь, как истина в черновике.
Поэты в миру оставляют великое имя,
Затем, что у всех на уме — у них на языке.
Но им все трудней быть иконой в размере оклада.
Там, где, судя по паспортам — все по местам.
Дай Бог им пройти семь кругов беспокойного лада
По чистым листам, где до времени — все по устам.

Поэт умывает слова, возводя их в приметы,
Подняв свои полные ведра внимательных глаз.
Несчастная жизнь! Она до смерти любит поэта.
И за семерых отмеряет. И режет — эх, раз, еще раз!
Как вольно им петь. И дышать полной грудью на ладан…
Святая вода на пустом киселе неживой.
Не плачьте, когда семь кругов беспокойного лада
Пойдут по воде над прекрасной шальной головой.

Пусть не ко двору эти ангелы чернорабочие.
Прорвется к перу то, что долго рубить и рубить топорам.
Поэты в миру после строк ставят знак кровоточил.
К ним Бог на порог. Но они верно имут свой срам.
Поэты идут до конца. И не смейте кричать им: — Не надо!

Ведь Бог… Он не врет, разбивая свои зеркала.
И вновь семь кругов беспокойного звонкого лада
Глядят ему в рот, разбегаясь калибром ствола.

Шатаясь от слез и от счастья смеясь под сурдинку,
Свой вечный допрос они снова выводят к кольцу.
В быту тяжелы. Но однако легки на поминках.
Вот тогда и поймем, что цветы им, конечно, к лицу.
 Не верьте концу. Но не ждите иного расклада.
 А что там было в пути? Метры, рубли…
Неважно, когда семь кругов беспокойного лада
Позволят идти, наконец, не касаясь земли.

Ну вот, ты — поэт… Еле-еле душа в черном теле.
Ты принял обет сделать выбор, ломая печать.
Мы можем забыть всех, что пели не так, как умели.
Но тех, кто молчал, давайте не будем прощать.
Не жалко распять, для того чтоб вернуться к Пилату.
Поэта не взять все одно ни тюрьмой, ни сумой.
Короткую жизнь — Семь кругов беспокойного лада —
Поэты идут. И уходят от нас на восьмой.