невзрачного вида (чем более одиозным становился мой имидж, тем менее примечательной становилась моя внешность), он — здоровенный 35-летний борец-горец никогда не пробовавший ни наркотиков, ни алкоголя, ни сигарет, отец пятерых (!) дочерей, уже три года находящийся в тюрьме по обвинению в двойном убийстве, посчитал меня за не заслуживающего серьёзного внимания хулигана. Больше меня ни о чём не спрашивали. — Согласно старым тюремным понятиям расспрашивать сокамерников об обстоятельствах дел не принято и достаточно узнать по какой статье выдвинуто обвинение. Негласное правило продиктовано соображениями безопасности, ведь в камере может оказаться «сливающий» операм информацию «стукач». — Когда же спустя несколько дней сообщили о моём аресте и с тех пор начали периодически упоминать о «Шульц 88» в сводках новостей и в криминальной хронике, кавказцы были шокированы. Высокий крепко сложенный молодой Таджик, приехавший в Питер из Екатеринбурга, бывало, жаловался на тамошних скинхэдов разбивших ему голову и сделавших инвалидом (ночами его мучила жестокая мигрень, а на месте удар арматурой по черепной коробке образовалась вмятина), однако никаких претензий лично ко мне не высказывал.
Одной из причин внешне толерантного отношения кавказцев к «заезжему скинхэду», как я со временем понял, был страх перед администрацией и провокациями. Покинувшие в поисках заработка родные места кавказцы в городах России слишком часто сталкиваются с произволом правоохранительных органов. Не имея регистрации и разрешения на работу, они подвергаются бесконечным поборам, обманам и унижениям и даже получив с большим трудом официальный статус трудового иммигранта, в любой момент могут быть задержаны без объяснения причин, например по подозрению в причастности к исламистскому террористическому подполью. В результате обычный иммигрант, в том случае, конечно, если он не является профессиональным преступником, а таких в камере 758 не было, впитывает в черты своего характера балансирующую на грани со страхом осторожную подозрительность перед властями, ещё больше усиливающуюся, если он попадет в места лишения свободы.
Ахмед «решал вопросы» с администрацией, т. е. постоянно давал взятки сотрудникам следственного изолятора, за что ему позволялось спокойно сидеть в 758 и «затягивать» туда единоверцев считавших, что лучше сидеть со «своими», чем идти в камеры к русским, где их судьба могла сложиться по разному. Но коррупционные схемы вытягивания денег из арестантов не оставляют последним никакой надежды на стабильную жизнь. Среди сотрудников существовало распределение ролей: если одни решали вопросы, получая за это хорошую плату, то другие их ставили совершенно бесплатно. Договориться же со всеми было невозможно — тюрьма это кормушка для десятков коррупционеров за два-три года сколачивающих на зэках целые состояния. Солидный человек, попадая в тюрьму, настраивается платить — платить за всё, тем самым, обеспечивая себе по местным меркам достойный уровень жизни. Вместе с тем, денег продажным ментам никогда не бывает достаточно и урегулирование любой возникшей проблемы, в том числе, например, значительного конфликта в камере, требует дополнительной оплаты. Если финансовые поступления в карман сотрудника по каким-то причинам задерживаются, наступают незамедлительные кары. Самое неприятное наказание это внезапный перевод из своей (отремонтированной за свой счёт и своими руками) камеры в другую — мгновенное разрушение ставшего привычным маленького мирка, последующие волнения, связанные с переездом и необходимостью налаживать психологический контакт с новыми незнакомыми людьми.
Не без оснований Ахмед считал, что распределение меня в 758 является провокацией направленной не только против меня самого, но и против них. Кроме того, прямодушный горец сразу же правильно оценил смоделированную операми ситуацию и сказал, что если, посадив меня в 758, мусора хотят, чтобы я от этого страдал, то он им в таких делах не помощник.
Другая причина нормальных взаимоотношений относилась, как это ни странно, к сфере идеологической. Ахмед и другие, как, оказалось, придерживались своеобразных политических взглядов, имевших немало параллелей с моими собственными убеждениями. Они были не просто довольно религиозными людьми — их смело можно было назвать исламскими фундаменталистами. С глубоким презрением они порицали порождённые духовной опустошённостью пороки европейской цивилизации, ругали богатых евреев, сконцентрировавших огромную власть для целей, по их мнению, низких и неблагородных. Такие ставшие вполне обыденными явления российской жизни как проституция, массовые наркомания и алкоголизм, коррупция, отсутствии уважения к старикам, равнодушие к детям, вызывали у них такое принципиальное неприятие, какое есть у редкого русского человека. Несмотря на ярую приверженность учению ислама, они очень уважительно отзывались о христианстве, называли Иисуса великим пророком и при этом вполне справедливо сожалели, что настоящих или как говорят в России воцерковлённых христиан совсем немного. Единственной конфликтной темой для нас мог быть стать вопрос независимости Чечни, но уроженец тех мест Ахмед был преисполнен такого бесхитростного и беззаветного патриотизма, что мне просто нечего было ему противопоставить.
По сравнению со свободной жизнью существование в тюремной камере было скучным, малоподвижным, статичным. Главные развлечения доставляли прогулка продолжительностью один час и просмотр телевизора. Дома не забыли меня (первую передачу в Крестах я получил спустя двадцать минут, после того как впервые вошёл в камеру) и знакомство с неаппетитно пахнущей баландой откладывалось. Вечерами я ложился на кровати лицом к маленькому окну и долго смотрел, как мокрые снежные хлопья бесконечно падают с высоты чёрного неба. Наступала зима.
Раз в неделю приходил мой адвокат — Николай Алексеевич Прокопьев. Для свидания с адвокатом меня выводят из камеры, через круг и длинный узкий подземный коридор ведут на первый крест в следственные кабинеты. В одном из кабинетов ждёт Николай Алексеевич — скромный сорокалетний человек с типично русской внешностью обычно одетый в серый английский костюм. Мы обсуждаем перспективы дела представляющиеся весьма туманными. Пока продолжается проводимое следователем Тихомировым предварительное расследование, сторона обвинения, как это водится в российском уголовном судопроизводстве, ссылаясь на тайну следствия, не предоставляет никаких материалов дела и можно только догадываться, какие доказательства они собрали или сфабриковали. Я соглашаюсь с адвокатом, что реально строить линию защиты нужно будет после передачи уголовного дела в суд. Чтобы немного развлечь меня Николай Алексеевич рассказывает об интересных случаях из своей практики, а также приносит ксерокопии газетных статей посвящённых моему аресту. В тюрьме адвокат это единственный физически доступный человек, не выражающий равнодушия или негативного интереса к моей судьбе.
Не менее частым моим «гостем» в стенах Крестов стал тот, кого я назвал своим злым демоном- преследователем — Георгий Бойко. Наше знакомство в реале состоялось тогда же в Крестах, однако наши жизненные пути роковым образом пересеклись задолго до моего ареста. Ещё в 2001 году, когда Бойко работал опером в УВД метрополитена, он воспылал ко мне злобой, в течение времени разросшейся до маниакальных размеров. Как он признаётся сам (на страницах написанной совместно с Ильёй Стоговым документальной книги «Неприрождённые убийцы»), обо мне он впервые узнал случайно, мимоходом услышал от какого-то задержанного подростка, что существует скиновская группировка «Шульц-88», что лидер там Шульц и больше ничего никому о них не известно. В круг служебных обязанностей Бойко входило расследование преступлений совершённых в петербургском метрополитене и надо сказать, что в те годы многие неприятности происходили в метро именно по вине бритоголовых. Поймать скинхэдов и тем более организованных скинхэдов, как говорится «за руку» — на месте совершения преступления — было практически невозможно и тогда Бойко начал активно собирать информацию о молодёжных экстремистских объединениях с целью вербовки в скин-среде информаторов и внедрения агентов. Основная цель, у него была, разумеется, одна — отправить за решётку главного организатора силовых акций и массовых беспорядков в питерской подземке. По ряду причин генеральным зачинщиком всех происходящих под землёй безобразий он посчитал меня. Ведя напряжённую оперативную работу, Бойко всё больше узнавал о «Шульц-88» и, кажется, начинал ненавидеть меня всё сильнее, подозревая во всех мыслимых и немыслимых грехах против правопорядка и законности. Так он узнал, что нападения на иностранцев «Шульц-88» организовывают на регулярной основе — не менее раза в неделю, по несколько кровавых атак в день и теперь, изучая сводки происшествий, он не знал покоя, не в силах остановить машину правого террора. Ещё, он узнал, что никто из участников организации не знает ни моего адреса, ни телефона, что в банде установлена строгая дисциплина, основанная на принципе единоначалия, и стал считать меня очень опасным человеком. Первая попытка зацепить меня осуществлённая Бойко в 2001 году потерпела полнейшую неудачу и отныне его «зацикленность» на Ш-88 перешла всякие границы разумного.
