— Плохо?
Джек Траут печально помотал своей птичьей головкой.
— Не скрою, бывает и похуже! О нас еще заботятся лучше, чем о других — иначе нас уже не было бы в живых.
Он невесело засмеялся. Дик хотел вставить свое слово, но Траут не обратил на него внимания.
— Да-да! Лучше, чем о других! Тебя поднимут с рассветом. И поесть дадут — горсть хассуа или сушеных фиг, полфунта пресного хлеба, немного мутной водички. И поведут тебя на работу — вот так! А работенка — не приведи Господи! Ваша милость такой не нюхала. Все кишки вытянет — таскать камни, класть стены, рыть канавы! И все руками, ногами, спиной — с рассвета и до сумерек. Если доживешь до ночи, тебя отведут обратно, дадут горсть кускуса, плавающего в дрянном жире, кусок вареной козлятины или верблюжатины, хлеба, фиг и мятного чая — хорошо хоть, горячего!
— Погоди, — перебил его Дик. — Хассуа, кускус — это что такое?
Джек Траут вытаращил на него глаза.
— Еда! По крайней мере, они здесь так считают, господин! Хассуа — ячмень с финиками, разваренный в кашу. Кускус — это скатано из пшеничного теста и приготовлено как рис. Есть, конечно, и другие блюда, но мы их не видим.
— Ясно, — кивнул Дик.
Джек Траут явно проникся симпатией к своему собеседнику.
— И это еще не все! Хочу дать один совет, капитан, рулите подальше от главных. При встрече с Мулаи Смином, Абдаллахом или Красноносым, надо пониже кланяться и поскорее прятаться.
— Погоди. Не так быстро! Сиди Абдаллах — это я понял. Но кто такой Мулаи Смин?
Умудренный жизнью маленький моряк вытер нос рукой и посмотрел на него не без жалости.
— Султан, конечно! Кто же еще носит титул Мулаи? Имя-то его Исмаил, но для своих подданных он Мулаи Смин.
— А Красноносый? — не отставал Дик.
— Вот этот-то самый опасный для всех нас! Красноносый Джейк, Якуб эль-Аббас, старый лев — говорят, когда-то его звали Клюни Гленгарри — проклятый шотландский изменник, командир отборной личной стражи Абдаллаха — тех парней, что доставили тебя сюда.
— Бог мой! Ты, кажется, сказал, он шотландец?
Джек Траут пожал плечами.
— Кто его знает? Я никогда не откровенничал с ним. Знаю только, что этот человек очень опасен для нас. Он ближе к нам, чем все остальные.
— Но ты ведь никогда не имел с ним дела, — возразил Дик, — откуда же ты знаешь про него такое?
— В моем положении я никому не доверяю, — отрезал Джек Траут.
События следующих месяцев доказали, что он не лгал. На рассвете пленников поднимали с вонючей соломы и давали на завтрак то самое хассуа, о котором говорил Траут. Потом их выгоняли на яркий солнечный свет, и Дику каждый раз казалось, что он впервые со времени своего прибытия видит ту пыльную зелень.
Мекнес располагался на невысоком плато, и с небольшого возвышения можно было заглянуть за гряду пологих серо-зеленых холмов, заросших многочисленными маслинами и пробковыми дубами, за орошаемые пышные долины, простирающиеся к западу до Дар эс-Солтана. На западе и юго-востоке, теряясь за стенами города, высились другие холмы, более крутые, покрытые темной зеленью кедров и горной сосны. А вдали за ними маячили снежные вершины Высокого Атласа. К северу, за углом городских стен, смутно синели склоны Джебель Зеруна, где находился священный город Мулаи Идрис и покоились древние руины римского Велюбилиса, столицы Мавритании Тингитанской. Дальше, за дикими пустынными землями, лежали Уэззан и Тетуан, почитаемые так же, как Мулаи Идрис, а за ними — Танжер и Сента. Но они были недоступны, словно до них тысячи миль пути!
Ближайший ландшафт был зеленым и свежим. Внутри стек повсюду росли сады. Благоухающие апельсиновые и лимонные деревья простирали зеленые навесы между рядами домов, а над верхушками крыш поднимала пурпурные, алые и фиолетовые цветы бугенвиллия. Резкие цвета выделялись на грубом фоне. Это была страна ярких и пугающих контрастов. Узорные ворота и изразцовые фонтаны лепились к глинобитным стенам цвета навоза. Приземистые четырехугольные толстостенные мечети и гробницы святых венчали изящные купола и стройные башни. Сонные жители холмов разъезжали по городу и базару на крошечных, цокающих копытцами осликах, а следом плелись их женщины, сгибаясь под тяжестью огромных вязанок хвороста, тюков шерсти и других товаров.
Не только зрелища, но и запахи были таковы. Над каждыми воротами в назидание другим торчали головы, руки и другие части тел злодеев. В садах, на улицах, на обширных площадях было обычным делом наткнуться на разлагающийся зловонный труп какого-нибудь бедняги, зарубленного по прихоти Мулаи Смина за оскорбление, истинное или мнимое!
Сады Дар эль-Махзена, дворца Исмаила, были весьма обширны.
Сады Дар эль-Хамра почти не уступали им. На долю Дика и его товарищей выпала работа по разбивке еще одного сада, простирающегося к западу, — нового сада для женщин. Естественно, этот участок примыкал к обособленной части дворца, предназначенной для гарема; прежде всего, его следовало обнести высокой стеной, утыканной сверху выгнутыми наружу острыми как бритва лезвиями. Затем надлежало выстроить многочисленные павильоны, выкопать бассейны и протоки, изображающие природные реки, устроить террасы и холмы, проложить тропинки и высадить растения. Это была работа для четырехсот человек на четыреста дней — хотя Дик потерял счет дням еще задолго до ее окончания. Перед глазами все время маячили мощные стены женского дворца, окна, заслоненные узорчатыми решетками из кедрового дерева, сквозь которые женщины Абдаллаха могли, никем не видимые, смотреть вниз, чтобы рассеять скуку, наблюдая за работами.
Но работа была настолько тяжела, что никому не шли в голову романтические мечтания. Дик оказался выносливым и даже окреп, но еще не повзрослел окончательно. По ночам он, измученный, проваливался в сон, и, если ему что-то снилось, то это была Эжени, с которой, по его убеждению, ему не дано больше встретиться на этом свете. Сон повторялся один и тот же: Эжени обнимает его прохладными руками, теплое тело прижимается к нему. Тут начинали бить барабаны, будя спящих, и он вместе со всеми спешил за своей порцией хассуа и червивых фиг.
Через три или четыре недели Траут отозвал его в сторонку. Он выглядел расстроенным.
— Как зовут вашего дядю? Вы, кажется, говорили, Мак-Грегор?
— Ты что-то слышал о нем? — поспешно спросил Дик.
— Да, но боюсь, эти известия вас не порадуют.
Дик до боли стиснул его руки.
— Он умер? Ты что-то слышал?
Джек Траут вырвал руки.
— Не надо! — поморщился он. — Да! Я узнал для вас. Вашего дядю ненадолго отправили в испанский монастырь, но потом люди Зайдана забрали его оттуда и увезли в Сале.
— Продолжай! — хрипло потребовал Дик.
— Зайдан приказал привязать его к столбу во дворе. Вы видели двор в замке Сале?
Дик кивнул.
— Значит, вы себе представляете. Сначала Зайдан вырвал ему второй глаз, сказав, что он обойдется и без двух, раз обходился без одного. Потом — вы хотите слушать дальше?
— Продолжай! — Дик вздрогнул, и в его глазах блеснул гнев.
— Это только начало! Затем он погрузил ноги капитана, одну за другой, а потом и руки, в расплавленное олово. Потом зачерпнул кипящего металла и налил ему в пустые глазницы. О, Господи! Я еще забыл сказать, что в это же время Абдрахман Раис был повешен на крюке, воткнутом ему в глотку…
— Хватит! — закричал Дик. — Ради Бога, довольно!
— О другом вашем друге, Лероне Соле, нет никаких известий.
— Благодарю. Спасибо тебе, Джек! Я… Я очень тебе обязан, только… — Дик резко повернулся и
