нос не дорос. Кстати, дедушка до сих пор зовет Кима «чела». Учеников у адмирала Лависко-первого уйма, вся Академия, а чела — один.
Келли перевел дух и скосился в сторону камеры.
— Ким был первым приёмышем-сиротой в Порт-Шамбале. Одна гениальная тетка-психолог в Абердине додумалась, что наша база — единственное сообщество в цивилизованном мире, где есть шанс на успешное врастание в общество мальчика, мать которого застрелили у него на глазах в его три года, а потом его еще долго третировали дети в приюте. Но это мама рассказала мне уже сильно позже. А тогда я не мог понять, откуда вообще такое берётся. Как может ребёнок, человеческий детёныш, выглядеть как ёжик, свернувшийся клубком, или загнанный в угол крысёнок? У любой кошки в Порт-Шамбале и то больше собственного достоинства… бездомных кошек земных городов я тогда еще ни разу не видел, — Келли вздохнул. — Нам потребовалось больше года, чтобы Ким оттаял, стал нормальным мальчишкой, таким же, как все его ровесники. Мама очень переживала по этому поводу: декретный отпуск у нее кончался, так как Мара уже подросла, надо улетать — а как бросить ребенка, который только-только поверил, что у него опять есть мама? Причём не просто бросить, а уйти в боевой рейд, откуда запросто можно не вернуться. Нам с Марой было как-то проще — мы росли в Порт-Шамбале и привыкли к тому, что все родители время от времени улетают в рейд… А сейчас парень уже вырос. Кстати, детская игра в киплинговского тезку как-то на нём сказалась — он лучший аналитик последних трех выпусков. Но «омбудсмен» для него все ещё звучит почти как «пират».
— Кстати, о пиратах. Неужели с тем катером в Молуккском проливе нельзя было поступить менее жестко? Высадить группу захвата, арестовать, судить?
— Эх, как бы это объяснить… С одной стороны, мы не успевали. Ну нету у меня в Порт-Шамбале группы захвата в бронескафандрах и в постоянной готовности номер раз. У меня сейчас вообще нет строевых офицеров, одни курсанты и преподаватели-отставники. Мы с Мишелем вылетели по нормативу три, и то чуть не опоздали. А десантную группу можно было поднять разве что по нормативу пять. Это значит — пираты успели бы высадиться на лайнер, взять заложников, в итоге все равно пришлось бы стрелять, но с шансами, что пострадают гражданские. А с другой стороны… это пираты. С ними просто психологически невозможно цацкаться.
Лицо Келли отвердело.
— Понимаете ли, Военному флоту не так уж много лет. Больше, правда, чем мне самому, но мой отец родился тогда, когда дедушка ещё был обычным капитаном торгового корабля. А до этого торговые корабли водили по космосу ещё четыре поколения моих предков. Теперь представьте себе: огромный космос, никакой связи на межзвёздных расстояниях, по звёздным системам раскиданы колонии, которые посещаются кораблями хорошо если раз в год. И вот в этом заводятся пираты. С космическим кораблём, который сам себе и плазменная пушка, и средство доставки. Они же запросто могут поработить целую планету, а люди потом будут гадать, куда деваются корабли — то ли штурман не рассчитал скачка, то ли метеорит на курсе попался, то ли пилот не справился с ветром в атмосфере… Поэтому за двадцать второй век в Торгфлоте выработалось железное правило: пират должен жить ровно столько, сколько требуется, чтобы навести на него оружие. Это уже культурный стереотип. Как брать вилку в левую руку, если в правой нож, — он сделал небольшую паузу. — Лет триста назад один поэт писал:
И мы привыкли, что мир устроен именно так. Как космос, так и планеты. А на Земле оно как-то по- другому. Потому мы и построили Порт-Шамбалу так, чтобы жизнь земной цивилизации и операции эскадры почти не влияли друг на друга. Нас ведь всегда было мало. Личный состав эскадры вместе с госпиталем и Академией — меньше пяти тысяч человек, а вас тут — десять миллиардов. Допустим, у нас есть военная сила, с помощью которой мы можем что-то требовать от ваших правительств. Но для того, чтобы мирно распространять наш образ жизни, мало не только нас в Порт-Шамбале, но и всех пятидесяти миров. Вас все равно в тридцать раз больше.
— Но в последнее время ситуация изменилась. Почему?
— Мара подросла. Её поколение — первое, родившееся здесь, в Порт-Шамбале. Я сам при желании могу сказать, что я вообще-то лемуриец, а здесь как бы в гостях. Но Мара, Мишель, Лаура — для них это родная планета. Когда они начинают осмысливать своё место в мире, то уже не могут отмахнуться от того, что на этой же планете живут совсем другие люди. А ведь есть ещё такие, как Ким. На четвертом курсе он один, но на младших приёмышей больше — всего в Академии наберется не меньше полусотни, а сколько-то ещё подрастает в юнгах. Как будут позиционировать себя они, родившиеся в земных городах, выброшенные вами, можно сказать, на помойку и подобранные нами?
— А как вы думаете, сильно ли изменится от этого общество?
— Да вряд ли. Конечно, у вашего общества есть один большой недостаток: оно стремится всё упорядочить и зарегулировать. А с жизнью так поступать ни в коем случае нельзя. Когда мне было лет шесть, дедушка учил меня фехтовать и объяснял, что шпагу в руке надо держать, как птицу: слишком слабо — улетит, слишком сильно — задушишь. А когда я подрос, то понял, что это касается не только фехтования. Везде, где человек взаимодействует с чем-то или кем-то другим — с морем, с атмосферой, с другими людьми — всегда есть точка между порядком и хаосом, которая оптимальна. Попытаешься зажать сильнее — задушишь, слишком отпустишь — вырвется.
Он снова сделал паузу, словно пытаясь подобрать нужные слова.
— У нас в колониях допускают гораздо больше хаоса, чем здесь у вас. Честно говоря, не совсем понимаю, чем вызвано такое ваше стремление все упорядочить. Понятно, что борьба с хаосом естественна для человека — но на то ведь ему и дан разум, чтобы ограничивать свои естественные желания, когда инструменты, созданные этим разумом, позволяют удовлетворить их слишком уж хорошо. Скажем, есть у человека тяга к сладкому — но все взрослые люди знают, что не надо переедать сладкого, если не хочешь испортить фигуру. Однако почему-то в земной культуре отсутствует представление о том, что переесть порядка столь же вредно. Собственно, только от избытка порядка и могут возникнуть какие-то проблемы. А так-то Земля настолько разнообразна, что может, не заметив, впитать все несколько сотен спейсианских культур, которые успели сложиться на пятидесяти освоенных людьми мирах…
Станция Сириус
— Держись, — предупредила Алина. — Сейчас будет скачок.
Держаться, впрочем, было особенно незачем. На мгновение у Карла закружилась голова. А потом в иллюминатор, где до этого лишь блестела точечками пара далёких звёзд, вдруг хлынул ослепительно яркий голубоватый свет близкой звездной поверхности.
«Марианна» резко ударила двигателями ориентации и повернулась к звезде зеркальными тепловыми щитами, которые на протяжении нескольких последних дней закрывали корабль от близкого Солнца. В иллюминатор вплыл столь же ослепительно яркий голубоватый кружок.
— Теперь до конца вахты штурмана будут выжимать из двигателей всё, что только можно, а мы — следить, чтобы двигатели это выдали, — Алина поморщилась. — Не люблю перелётов между
