мозгами» люди с синдромом Дауна? Он усмехнулся, подумав, что, не смотря на знания, ему мало что известно об этих людях.
— Ну, да ладно, — сказал он вслух, не меняя принятого положения.
Рамсес решил, что на сегодня хватит негатива и прикинул, с чего он может начать, чтобы зарядиться позитивной энергией. Во-первых, Рамсес в удовольствие распрямил плечи. Затем он желаемо прогнулся в груди и начал продолжительный вздох, наполняя легкие осенним, прохладным по утрам, воздухом.
Рамсес почувствовал, насколько был не прав, внутренне сопротивляясь экскурсии в лесу, которую спланировала Алика.
Зарождение солнечного дня благоволило общению с остывающей с лета природой.
Он закрыл глаза. Решая продвинуться в чувствах к естеству, Рамсес буквально ощутил холодное дыхание осени. Ему захотелось отдалиться от повседневности и непременно сейчас забыть об Алике.
Удивительная эмоция переполняла — он не мог теперь видеть, и потому Рамсес по памяти охотно воссоздал лес, который словно бы задумался в преддверии холодных дождей с последующими вьюгами. Потому, как молчала природа, он вообразил, что лес грустит перед долгим зимним сном. В фантазиях Рамсес испытал блаженство и подумал, что вот оно, то мгновение, когда можно рассуждать о смысле жизни и предназначении себя на Земле.
Но тут же отчего-то он засмущался, оттого спохватился и открыл глаза.
Лес стоял, как обычно: всем видом узнаваемо указывал на осень и только. Ему стало неловко самому перед собой за вымысел, видя, что лес, придуманный им, ничего не источает, а просто стоят стволы и раскинуты кусты без листьев на ветках.
Привычное состояние возвращалось. Фантазии и сомкнутые веки не мешали смотреть на осенний лес, залитый солнцем. Рамсес вновь вспомнил о подруге. Точнее, то, что между ними произошло.
Безусловным было одно, ее поведение для него ново и непривычно.
Он подумал, как поведет себя она в лесу во время прогулки? Но почти сразу переключил внимание только на Алику — безо всякого леса и, тем более, ее поведения в нем.
Сегодняшний променад в лесу не был случайным. Благодаря женственности и темпераменту, а главное для реализации планов и высоты самооценки, Алика познакомилась с небольшой группой успешных и, все, как один, коренных москвичей. Они, в бытность свою, в какой-то скучный, одинокий, но прекрасный день начинали пропагандировать общение с первозданной природой без оглядки на цивилизацию. Что, по мнению Рамсеса, более походило на разновидность гламурной жизни, нежели имело прямое отношение к потугам в мыслях исключительно о природе без современных достижений. Чему вторило и название «лесной променад», а не самая обычная прогулка в лесу без затей.
«Кстати, — подумал он, — что, если она так настаивала на моем присутствии в «лесном променаде», потому, что я тоже коренной москвич и более ей от меня ничего не надо было?..»
Он сокрушенно вздохнул.
Прогулки практиковались по выходным, и только время от времени из-за плотного рабочего графика участников, но, не менее чем раз в квартал. Они выезжали за пределы столицы, там гуляли по тропинкам в лесу и за общением коротали время. Но была отличительная особенность — каждому запрещалось иметь признаки цивилизации: сотовые телефоны, часы и т. д., тем более автомобиль; в общем, ничего кроме воды.
Рамсес считал себя успешным пользователем современных благ и с трудом принимал любой из подобных лозунгов «без оглядки на цивилизацию». Но в данном конкретном случае мнение Рамсеса по поводу прогулок в лесу, для Алики носило риторическое обращение и только. Ей необходимо налаживать более близкие контакты с потенциальными партнерами по бизнесу и этим у нее в жизни обуславливалось абсолютно все!
Рамсес продолжал думать о ней, вместе с тем, пытаясь найти оправдание тому, что же утром произошло между ними?
Во время первого знакомства, специфическим признаком характера Алики была благородная содержательность деловой женщины: требования к макияжу, к одежде, к способам ведения переговоров для высокого и приземистого статуса (что, несколько различается) и т. д., помимо этого, она выделялась модными деталями в подходах к ведению бизнеса.
Познакомившись ближе, Рамсес понял, насколько она отличается от той — «другой» вумен-Алики, когда жизненные устремления не требуют бизнес-активности. При всех — по-деловому собранная, с боевым настроем, готовая жить мирно и в согласии со всеми, несмотря ни на какие обстоятельства и вовсе другая, когда они оставались наедине. С первой же опасностью Алика «убегала», «пряталась» и уходила в себя, погружалась в свой мир и становилась настоящим ребенком, словно, не желая быть взрослой.
И Рамсес влюбился. Забота о ней, как о ребенке, несмотря на разницу в возрасте, доставляла ему трепетное наслаждение. Допустим, когда Алика в минуты слабости рассуждала о том, насколько ей важно доказать себе, что она способна на многое — это необычайно умиляло его. А вся история, как она в двадцать пять лет поставила перед собой высокие цели и устремилась их достигать, чтобы реализовать сою самооценку, выглядела почти нелепой! К тому же, Рамсеса умиляла ее искренность и вера в себя.
Воспоминания ему пришлось прервать. Позади себя Рамсес услышал шуршание листвы, как если бы кто-то бежал и быстро приближался к нему. Испытывая не более чем любопытство, он неторопливо начал поворачиваться. Одновременно с этим, Рамсес услышал за спиной хлопки, похожие… на выстрелы из пистолета с глушителем! Он машинально пригнулся, почти лег, укрываясь за высокой спинкой скамейки. Первое, о чем он подумал, в сюжете какого фильма ему приходилось наблюдать за подобным.
— Идиот! — тихо выразился он о себе, продолжая оставаться в неудобной позе.
Хлесткий шум выстрела с глушителем, как подобие натянутой и только что порванной струны, повторился. На спинку скамьи пришелся жесткий ошеломительный точечный шлепок. Он разорвал деревянные волокна и вмиг перед глазами Рамсеса образовался полукруглый кончик пули, который застрял в утолщенной спинке скамьи и был невероятно гладким.
Рамсес округлил глаза и уставился на пулевое отверстие с торчавшим свинцовым сердечником. Мысль, что он был свидетелем пальбы, которая оставила след в скамье, но, всего лишь в паре сантиметров от виска, окатила реальностью происходящего. Рамсес словно заново очнулся.
Тот, кто стрелял — живо приближался, а динамичное шуршание листвы дополнилось еще двумя выстрелами. В этот раз, обе пули с большой скоростью влепились поочередно в почву где-то под скамейкой.
Не раздумывая, Рамсес рванул с «належавшего» места. Впервые опираясь на полусогнутые ноги и пригибаясь, он мгновенно развил скорость, как если бы обычно стартовал на стометровой дистанции. Звук огнестрельного оружия не заставил себя ждать, — за спиной, снова раздался выстрел и благо, что одиночный.
Рамсес метнулся с тропинки в сторону, в лес. Он принялся петлять меж деревьями и кустарниками и не сбавлял темп. Из-за по-человечески неистовой скорости, Рамсес не успевал уклоняться от веток. Хлесткие удары в большей мере ощущались на лице. Они словно подгоняли его и заставляли развить темп до невероятных пределов.
Выстрелов Рамсес больше не слышал, но, ровным счетом ничего не понимая, он спасался бегством: выписывал рваные траектории и подсознательно делал все, чтобы не оставить шанс стрелявшему, и выжить.
Из леса он выскочил, как разъяренный зверь. Изрядно уставший, тяжело дыша, Рамсес пробежал еще метров пятьдесят до ближайшего строительного вагончика и за ним остановился. С появившимся шансом отдышаться, он руками уперся в колени и скорчил лицо от боли в груди. Сиюминутно переведя дух, Рамсес ощупал тело. Убедившись, что с ним все в порядке, он тут же сошел с места и украдкой выглянул за угол небольшого строительного вагона, за которым прятался. Не увидев никого, Рамсес перебежал к противоположной стороне и так же аккуратно посмотрел за угол. Насколько можно было проглядывать лес, и по эту сторону тоже никого не было. Рамсес затаил дыхание, чтобы послушать, не дышит ли кто тяжело, прячась, в какой-нибудь близости. Но подозрительных звуков он не услышал.
Минут через десять, после коротких пробежек, с опаской осматривая местность по обе стороны укрытия, он, наконец-то, позволил себе немного расслабиться. Продолжая наблюдать за лесом и пытаясь
