Оккупанты
Здесь мне не нужно задавать никаких вопросов. Здесь можно не бояться оскорблений, которые обычно следуют в ответ. Напротив, меня вместе с Манастабаль, моей проводницей, приглашают войти в круг и сесть, чтобы ознакомить с фактами. Здесь можно свободно подать жалобу, и никто не обвинит жалобщиц в том, что они все выдумали. Напротив, здесь готовы разоблачить обман и помочь вырваться из западни. Здесь есть оружие для тех, кто пришел из других кругов ада - для тех, у кого его нет, но кто готов его использовать. Они говорят, например, что ночью, сидя в своих домах, они слышат, как те смеются на улицах. Они говорят, что слышат, как те сквернословят, горланят, ревут песни, орут, болтают, визжат, всхрапывают, бормочут. Голоса проникают сквозь стены и плотные занавески, сотрясают стекла в окнах. Они говорят, что поскольку те - оккупанты, о них невозможно забыть ни на минуту. Они говорят, что те садятся в свои машины, на мотоциклы, в грузовики и самолеты - и гудят, сигналят, тарахтят, включив свои реактивные двигатели и акселераторы, заведя моторы мотоциклов. Они говорят, что те ничуть не стесняются: разгуливают под окнами, нарочно топают по мостовой, громко переговариваются. Они говорят, что если те, оккупанты, всегда говорят громко, то сами они прячутся по углам и молчат, пока те не пройдут мимо. Они говорят, что те не упустят возможности снова пройти мимо, и, поскольку их численность гораздо больше, это продолжается без конца. Они говорят, что те врываются в дома и, грубо толкая консьержку, требуют у нее универсальный ключ от всех квартир. Они говорят, что те поднимаются по лестницам в часы обеда и по одному располагаются в квартирах. Они говорят, что приходится, сидя рядом с теми, кормить их, слушать их разглагольствования, потом готовить им ванну, чистить одежду, стелить постель. Они говорят, что если одна из них сопротивляется и не открывает дверь, то удар кулаком в спину консьержки заставляет ее использовать универсальный ключ. Они говорят, что иначе нельзя - прислуга обязана повиноваться. Они говорят, что некоторые притворяются больными, когда наступает время обеда, но это ничего не дает. Любой косой взгляд, любой вздох немедленно приводят к побоям. Они говорят, что некоторые периодически убегают из дома, вместо того, чтобы служить тем изо дня в день. Но они говорят также, что этим подвергают себя риску быть убитыми оккупантами, потому что те стреляют во всё, что движется, а униформы на них нет. Некоторые говорят, что, возвращаясь рано утром, они находят свои квартиры разграбленными, с отпечатками грязных подошв на простынях и следами блевотины на стенах.
XXXIX
Большая жратва
На деревянных козлах, служащих столами, разложены всяческие яства. Все готово для большой жратвы. Тогда их вводят большой толпой, чтобы заставить смотреть. Звучит музыка. Запахи разных блюд усиливаются благодаря поднимающемуся над ними ароматному пару и возбуждают аппетит, так же как запахи свежей зелени. Голодающие стоят на большом расстоянии от столов, боясь пошевелиться под угрозами кнутов и ружей. Они еле держатся на ногах, по щекам у них катятся слезы, а изо рта на подбородок непроизвольно стекает слюна. Однако они держатся из последних сил и, тихо переговариваясь по цепочке, увещевают друг друга не поддаваться запахам и виду еды. Если вдруг одна, вырвавшись из толпы, с воплем бросается к столам, тут же раздается свист кнута или щелканье ружейного затвора, потом выстрел - и чаще всего неосторожная падает замертво. В конце церемонии их прогоняют ударами ружейных прикладов, так и не позволив прикоснуться к еде. Тихий хриплый стон проносится над толпой, когда их заставляют покинуть дворец. Некоторые шатаются от голода. Выйдя из банкетного зала, они оказываются на площади, вокруг которой растут баобабы, авокадо, апельсиновые и лимонные деревья, отбрасывая прохладную тень. Но уже в нескольких шагах оттуда все деревья и кусты стоят голые и полузасохшие, и ядовитая жидкость, которой их опрыскивают, не дает ничему вырасти на бесплодной земле. Чтобы вернуться в свои хижины, голодающим нужно пересечь пыльный пустырь, истоптанный тысячами босых ног. Вокруг специально устроили открытую зону, чтобы за ними было легче наблюдать. За их передвижениями ползком, во время которых они пытаются либо найти хоть что-нибудь, годное в пищу - например, насекомых, чаще всего мух и муравьев, или какое-нибудь чудом выжившее растение, чтобы хоть немного утолить голод, - либо незаметно подобраться к дворцу, где идет большая жратва, пристально наблюдают со сторожевых вышек охранники с биноклями. Нет никаких шансов укрыться от их взглядов, даже если передвигаться вровень с землей. Каждое движение замечается, фиксируется, о нем сообщается. Целыми днями раздаются стоны, вопли, мольбы, проклятья, - ибо дворец большой жратвы, хотя и не видимый отсюда, занимает все помыслы голодающих. Если к концу дня одна из жертв, не в силах больше бороться с желанием утолить голод, незаметно ускользает из дома и, собрав последние силы, бросается через пустырь к дворцу, охранники расстреливают ее со сторожевых вышек. Наконец, когда солнце заходит, охранники, громко переговариваясь и хохоча, усаживаются в свои грузовики, захлопывают дверцы и едут во дворец. Там они обжираются, хлещут вино, сметают мясо и фрукты и довольно хохочут. Репродукторы, развешанные по всему городу, разносят их крики и смех, их разговоры и восклицания, но особенно громко звучит лязг ножей и вилок, стук приносимых и уносимых тарелок, хлопки пробок и звон бокалов. Когда на исходе ночи голодающих снова приводят во дворец, им позволяют, словно стервятникам, доесть чужие объедки - обрезки, полуобглоданные кости, шкурки, жир, хрящи, подгнившие овощи, огрызки фруктов, очистки. Напитки, которые они допивают, сводят судорогой их челюсти, и они не могут ни прожевать, ни проглотить еду. Их слюна становится горькой, а в желудке лишь пустота и кислая отрыжка.
XL
Битва с ангелом
Я иду через преисподнюю и чистилище и смогу покинуть их, лишь пройдя до конца, согласно обещанию, данному мною Манастабаль, моей проводнице. И если бы мне пришлось ради этого спуститься в бездну, оставив свое место возле самого прекрасного из ангелов, я бы сказала ему лишь одно:
(Я стремлюсь к тебе из самых глубин преисподней, или из чистилища, ибо ты мой добрый гений, херувим, пребывающий в сонме ангелов небесных.)
Раз за разом я возвращаюсь к началу пути - в пустыню в самом центре мироздания, по которой колючий ветер гонит песчаные волны. Она уже стала для меня привычным местом, и, не дожидаясь прихода Манастабаль, моей проводницы, я укладываюсь спать, завернувшись в одеяло и положив под голову ружье. Я просыпаюсь от мощного движения воздушной волны - ветер здесь ни при чем. Я включаю карманный фонарик и свечу им во все стороны. Но ангел, собравшийся атаковать меня, нападает со спины. Его даже нельзя ясно различить. Я зову его по имени, но он, не отвечая, жестоко сдавливает меня, пинает ногами в бока и избивает, а я не могу его сбросить. Но в какой-то момент мне удается схватить его за волосы и перебросить через голову. Теперь мы бьемся лицом к лицу, но почти наугад, то нанося удары кулаками, то всей тяжестью тела наваливаясь друг на друга, то швыряя друг друга на землю приемами дзюдо или карате, то применяя подсечки и захваты. Я бьюсь изо всех сил, ибо ангел атакует все более свирепо.
(Ах - говорю я - ты хорошо знаешь, что у меня нет ни сил, ни тренировки!)
Но ангел явно не намерен шутить - он пришел за моей жизнью. Битва длится всю ночь, и много раз мне приходится глотать пыль. Тогда ангел поднимается и ждет, пока я соберусь с силами, отойдя на некоторое расстояние, и там молотя по воздуху кулаками и ногами, словно для того, чтобы разогреть мускулы. Я не жду ничего хорошего от исхода этой битвы, и молчание ангела, ни разу не нарушенное, давит
