любовь. Я заждалась, милый… Как припухли твои губы! Странно: я всегда была твоей, принадлежала тебе, а мы были далеки. Сколько же надо пройти, чтобы найти друг друга! Не прячь руки. Как бережны твои руки! Я не задохнусь. Это мое сердце сбилось со счету. Оно все перепутало… Я не надоела тебе? Это счастье – оно всегда придумывает глупые слова, ему нужно много глупых слов. Сколько же у тебя рук! Милый, милый… Ты нежен. Все твои руки – нежность. Ты сведешь меня с ума. Лежи спокойно, не шевелись… Губы научились лгать, а руки… Я верю памяти рук. Всего тебя обласкаю. Еще раз тебя узнаю, еще раз… Я больше не стерегу себя, нет. Я привыкла стеречь себя. Ты знаешь, как бьют самые обычные слова? Ты утопишь меня в своих руках. Где ты нашел столько рук?.. Я знаю, твоя любовь, как белый снег. В снегах всех белых зим буду узнавать тебя. Не слушай рукой это сердце- оно сошло с ума, милый… Разве я плачу?.. А я думала, у меня нет слез… Всего тебя слышу. Я вернула тебе нежность? Скажи, вернула? Ты очень нежный. Ты оболгал себя своими правдами. Ты забыл нежность… Я уняла боль? Тебе по-прежнему больно? Нет, ты признайся, я вернула тебе нежность?.. Вот так… Ты чистый, ты весь в горячем белом снегу. Ты дрожишь. Я слышу тебя всего… Глупый, ты жизнь расчертил на пути к победам, на победы… Как же потом станешь рассказывать о жизни? Траву, иней, рассвет, озерную рябь, губы, слова станешь объяснять формулами? Оглянись, какая ночь за окном. Белая тишина… Забудешь меня? Будет падать белый снег, знай – это я… Формулы одаривают тебя жизнью? Тогда напиши на солнце хоть одну формулу. Напиши, а?.. Какие у тебя руки! Ты так близок и так далек. Не отпускай меня, не отпускай! Не спрашивай! Ничего не спрашивай. Потом, потом. У меня много слов. Всю жизнь откладывала их… Наше последнее утро. Рассвет белее снега… Не улыбайся, забудь формулы. Слышишь, это моя жизнь входит в тебя? Волосы – я совсем в них запуталась. Правда, как перья совы? Улыбаешься. Не веришь. А я сова, настоящая сова. Я прилетаю ночами. Нравлюсь? Очень хочу тебе нравиться. Нет, мне не холодно, не накрывай. Люблю ночи: никому нет дела до тебя… Вот так. Подожди, я больше не могу, у меня нет сил. Я только засну немножко, на полчаса. Ладно?.. Хорошо, когда ты смотришь. Почему ты решил, будто мне стыдно, когда ты смотришь? Смотри… Я истосковалась без тебя. Ну накрой меня снегом своих глаз… Я не люблю книжные мудрости. За ними изощренный обман, трусость, слабость. Но в одной старой книге я вычитала слова о себе самой. Люди и души идут разными путями. Нельзя вернуть сердце и показать в свое оправдание… Слышишь, где-то бьют часы? А раньше я не слышала их… Не улыбайся. Что из того? Я тебя перекрестила… Глупый, я не Ингрид. Сейчас с тобой сова. Люди привыкли спать ночами, ночь отдают снам. Ночами все их слова можно разглядеть. Когда все спят, совы читают их неподвижные слова, боль или фальшь слов. Я очень явственно почувствовала и прочитала твою боль. Воздух ночей прозрачен…
Я наклоняюсь к Ингрид: спит. Теплое дыхание шевелит мои волосы. Белое утро выдает нас.
Часы заботливо напоминают о времени. Через пять часов я уеду. Ингрид станет чужой. Чужой?!.
Я смотрю на нее. Я хочу запомнить ее, запомнить…
Я провожаю жизнь. Я встречаю жизнь. Ошибки и боли всех дней согреты началом новых целей. Целей, которые нельзя отнять.
Мелодично бьют часы за стеной.
Я поднимаю голову и вдруг вижу, как внимательно и строго она смотрит на меня.
– Ты почти не спала, Ингрид. Еще есть время. Она молча прижимается. Я осторожно беру ее волосы и откидываю ей на плечи.
– Наша любовь, как бродячая собака, – шепчет она. – Ей теперь плутать всю жизнь.
Глаза у нее большие. Я закрываю эти глаза губами.
– Тебе действительно хорошо? – шепчет она. Запах ее кожи – это все мои потерянные шаги. Ее губы, высокие ноги и груди, напрягшиеся от ласк, и серые выцветшие от ласк глаза. Ночь покорно отдает ее…
– Скажи, сова, что будет завтра?
– Молчи, притворись немым.
– В какой луне ты теперь вернешься, сова? – Луне?
– Так на Востоке отсчитывали время. Это было давно. Тебе холодно, Ингрид?
– Притворись немым, милый.
Снова я ничего не вижу, кроме больших глаз Ингрид.
– Робкие становятся смелыми – сказано хорошо, – шепчет она. – В настоящем чувстве именно так…
Я слышу ее всю: от груди, оплывающей под моими мускулами, и до сильных ног, которым, кажется, не будет покоя. Я слышу бессвязное бормотанье. Я ласкаю это бессвязное бормотанье. Мы тонем в горячем снегу. Я задыхаюсь всеми словами…
Я осторожно освобождаю маленький крестик из путаницы волос.
– Ты будешь жить долго, – шепчет она.
– Это очень важно – жить долго? – Я хочу, чтобы ты жил долго.
– Ты улыбаешься, Ингрид?
– Ты уверял, что нельзя обмануть время, а я обманула. Я стану старой, буду некрасивой старой птицей, а в памяти останусь той Ингрид из белой финской ночи. Смотри, милый. Ласкай, милый. Мои губы всегда будут ждать тебя, целовать и ласкать тебя… – Она прижимается щекой к моей щеке. Ее груди вдавливаются в тревожную жесткость моих мускулов.
– Милый, – шепчет она, – кто лучше, я или эта белая ночь?
Плотина моих мускулов не может справиться с нежностью. Ингрид совсем теряется в них. Горячий снег накрывает нас…
– Мы с тобой из этой ночи, – шепчет она. – Мы заблудились в белой ночи. Задыхаемся этой ночью…
Ночь громадна. Все тонет в белой ночи. И шорохи ее громадны, и удары сердца и путаница светлых волос.
Переливаю руками ее волосы. Самые звонкие ручьи – светлые пряди. Губы Ингрид мягкие и настойчивые. Ее ласки стерегут меня. Не знал, что ласки – это большие, светлые птицы.
И все уже только память. Вся жизнь для того, чтобы стать памятью. Избегаю оглядываться. Я не умею оглядываться. Прошлое – это единственное, что остается вне моей воли. Это моя единственная покорность. Покорность перед тем, что уже стало памятью.
В полусне вижу окно и странную северную ночь. Она уже растворена утром. Распадаются тени. Шторы ярче. Мой рассвет, мой! Сколько же я ждал этот рассвет!
Глава VI
Рекорд Торнтона в жиме я снял на соревнованиях в Москве. При этом я не испытывал каких-то особенных чувств. Я был хорошо подготовлен. На тренировках брал веса, которые давали мне уверенность в успехе. Прежде чем снять рекорд, я всегда поднимаю результаты во вспомогательных упражнениях. Потом осваиваю эти новые веса и делаю их рабочими. Конечно, все сложнее. К этим новым весам во вспомогательных упражнениях я тоже готовлю себя. Да и сам захват новых весов предельно напряженный этап. Надо ломать свою силу, приучаться к новой нагрузке. Новые веса никогда не бывают ручными. В эти тренировки нужно вгрызаться.
Тренировочный сезон я потратил на освоение новых весов в жимах лежа, из-за головы и широким хватом с груди. Потом сезон я потратил на перенос новой силы в тренировочные веса классического жима. В общем-то все было рассчитано и должно было получиться. Я не сомневался в успехе. Но вымотался я изрядно. И очень досталось позвоночнику. Все жимы, кроме жима лежа, нагружают спину. В поясничном отделе был измозолен каждый позвонок. При ходьбе я ощущал этими позвонками каждый шаг. Меня выручали мышцы спины. Они как бы вывешивали каждый позвонок в отдельности, сохраняя мне свободу движения.
