благодарностью и привязанностью к ним, словно цепями, и стал их надежным военным тараном против Наполеона… Не случайно в двенадцатом году военный агент, генерал Вильсон, являлся на самом деле цепным псом, оком и рыком Лондона при императорском дворе, грозящим гибелью тому, кто проявит нерешительность в битве с Бонапартом.
Но после войны Россия стала сильна — император считал себя властелином, определяющим судьбы материковой Европы, — и так оно во многом и было… Тогда уже стали невозможны прежние отношения, и новый человек с мягкими светскими манерами был назначен играть роль связующего звена между дворами. Бульдога заменила сладкоречивая змея… И Доу уже не раз вел с Николаем скользящие, необязательные, но возбуждающие, точно дичь, пронесенная мимо носа голодной гончей, туманные разговоры…
— Это несколько неожиданно… — Цесаревич оторвался от минутных размышлений. — И предполагает высокую ответственность. Да, я даю вам свое слово чести, что все останется в тайне!
— Тогда я могу вздохнуть спокойно: все, что ваше высочество обещает, претворяется в жизнь. Итак, вспомним недавнее время, — улыбка сошла с уст художника, взгляд сделался напряженным. — Мне не раз доводилось слыхивать ваши жалобы на то, что вас держат в черном теле, не дают настоящего дела, достойного талантливого принца. На протяжении многих лет государь доверял вам лишь одну бригаду Гвардии, словно держа вас в подозрении, и только недавно дал гвардейскую дивизию? Не он ли поставил вас, шефа и создателя Инженерного корпуса, в зависимость от своего верного Аргуса, косного генерала Аракчеева, контролировавшего каждый ваш шаг? Не он ли мешал вам проявить себя в реформировании армии, когда вы представили ему проект намного лучший, чем эти военные поселения? Наконец, доверял ли он вам, достигшему лет, когда Александр Македонский был в зените славы, хоть часть своих полномочий?
— Твоего ли это ума дело, Джордж? — Проницательный цесаревич скрипнул зубами от нахлынувшей ненависти к брату. — Куда ты метишь? — Он вспомнил все: и темную ночь убийства отца, в которую, точно ожидая для себя важной вести, нервно расхаживал по комнатам старший брат; и слегка омраченную угрызениями совести радость Александра, орошенную слезами облегчения, когда убийцы ему сообщили, что он наконец обрел власть. Александр, который, как выяснилось позднее, сам уговаривал плац-майора Михайловского замка Аргамакова примкнуть к заговору! Александр обманывался, точнее, делал вид, что обманывается, только лишь в чаянии того, что отец его останется жив: но весь исторический опыт переворотов в России должен был убедить его в обратном, — что для коронованных особ это несбыточно. Ибо переворот должен быть необратим… Так что Александр знал все заранее…
Вспомнил цесаревич и унизительные отказы поручить ему, Николаю, хоть что-нибудь значительное, могшее прославить его имя. Ревнивый к своей власти брат не давал ему возможности проявить свои таланты. Точно Аргус стерег все подходы к власти. И только после того, как Николай выпестовал Инженерный корпус, этот второй мозг войска, его заслуги были, сквозь зубы, признаны…
— Помните ли, принц, ваши слова в юные годы о том, что вы непременно будете великим государем? Мы, британцы, всегда считали их пророческими…
— И что из того? Живы пока и государь, и старший брат Константин. О чем речь, Джордж?
— Человек сам творец своей судьбы — так говорим мы, сыны сурового Альбиона. Я должен вас спросить откровенно: желаете ли вы верховной власти? Хотите ли вы ее так, как хотят женщину?
— Да! Хочу. Но и что из этого?
— Я уполномочен предложить вам помощь правительства Его Величества. Дело в том, что наши разногласия с ныне царствующим государем достигли невозможных размеров! Сейчас в Британии разразился экономический кризис, и государь Александр, вероятно, решил, что это окончательно развязывает ему руки… Он позабыл, что его отец, император Павел, погиб тогда, когда противопоставил себя интересам Британии… В ту пору мы поддержали молодого принца в заговоре против его отца — и все сошло удачно. Я вижу для вас это не новость, не так ли?
— Вы смеетесь? Дальше.
— Наши интересы в Средиземноморье решающие. Ключевой пункт — Балканы, Греция. В Греции потеряли надежду продолжать борьбу одними собственными силами, и в июле месяце по предложению нашего сторонника, господина Маврокордато, составлен был акт, которым греческий народ предавал неограниченному покровительству Великобритании свою национальную независимость и свое политическое существование. Между тем только на днях император Александр объявил во всеуслышанье, что Россия теперь, не обращая внимания на союзников, будет действовать в своих интересах в греческом вопросе. В Санкт-Петербург приезжал генерал Витгенштейн, командующий Второй армией, стоящей на молдавской границе. Эта армия предназначена для удара по туркам. И она не остановится у подножия Балкан, она может войти в Константинополь и Грецию! Император ясно дал это понять.
Николай попробовал привести аргумент contra:
— Однако еще в начале двадцать третьего года был снят первый и бессменный начальник Главного штаба, Петр Михайлович Волконский, который поддерживал двойной, военного времени, бюджет Второй армии.
— Теперь же вы видите, — Волконский отозван с посольства во Франции и снова при императоре, — возразил Доу. — Теперь его турецкие планы снова пригодятся. Государь, насколько мне известно, собирается на смотр войск в украинских губерниях, не так ли?
— Да.
— И его будет сопровождать нынешний начальник Главного штаба, Дибич, также сторонник войны.
— Да, это верно.
— Ну, из всего этого можно сложить два и два и вывести, что начнется война против турок, которых вы легко разобьете. И возьмете проливы, ведущие в Средиземное море. И Грецию. Так вот, интересы Британии на Средиземном море требуют, чтобы не Россия была дарительницей свободы грекам, — а мы. И не Россия контролировала проливы, но мы или турки под нашим присмотром. Для этого необходимо предотвратить войну сейчас, когда мы еще не готовы действовать в полную силу. А этого можно достичь лишь одним средством — если Александр погибнет… как погиб его античный тезка во цвете лет… От лихорадки…
— Да, не знал я, что вы… — протянул Николай, вперив взор своих пронзительных сине-голубых глаз в лицо художника. Лишь немногие люди могли выдержать взгляд его левого глаза, наделенного странным особым блеском.
Доу не забегал глазами, как лгун, но опустил их, как человек, чья совесть нечиста.
— Хорошо, если мы допустим, что император умрет… — тон Николая был холоден и решителен. — Какая от того польза мне? Как быть с правами моего старшего брата?
— Вы его нейтрализуете, — предложил без тени смущения Доу.
— Смерть двух братьев слишком подозрительна. К тому же Константин почти не выбирается из варшавского Бельведера.
— Блокируйте его при помощи войск.
— Легко сказать. Кроме русских полков у него еще и польская армия — это восемьдесят тысяч солдат.
— Мы имеем прочную связь с польскими патриотами, которые очень сильны в войсках. Вы ведь помните, их основа — польский корпус Наполеона, сражавшийся против русских. И мы сумеем им внушить, что поддержка Константина не приблизит час польской независимости… Итак, если вы решаетесь, — мы вам поможем. Но — еще прежде, чем вы возьметесь за Александра, вы должны нейтрализовать его правую руку, его наместника — генерала Аракчеева, командующего поселенными войсками…
— Без тебя это знаю… шпион, — с некоторым презрением бросил Николай. Доу поклонился, подавив уязвленное самолюбие. — Сам все сделаю. Какие деньги вы предоставите на осущетвление этого плана?
— Могу предложить в распоряжение вашего высочества триста тысяч фунтов…
— Миллион. Ты имеешь дело с будущим государем. Мне надо многих подкупить — не просить же денег у министра финансов Канкрина? Денег в государстве итак нет.
Доу побледнел от жадности. Возможно, в его намерения входило прикарманить часть субсидии правительства Его Величества:
