затеять диалог, и он охотно поддерживал его, меняя порядок слов в своей фразе. При этом пёс морщил нос, показывая зубы и улыбаясь всей своей огромной пастью.
Всем хорош был Шарик, но водился за ним один серьёзный недостаток, почти сводивший на нет достоинства: он любил поймать иногда на обед себе курочку. Ни усиленное питание, ни наказание не действовали — куриное стадо редело на глазах. Это бы ещё полбеды, но одна из куриц села на гнездо высиживать цыплят и скоро должна была появиться с пушистым семейством. По этому поводу всё наше семейство пребывало в волнении, и без конца обсуждался вопрос — что делать с собакой. Отец хотел отдать кому-нибудь Шарика, но при упоминании об этом в детской поднимался страшный рёв. Между тем время шло, а вопрос оставался открытым.
Все сомнения разрешила мама:
— О чём мы спорим? Конечно, Шурику этих цыплят на один завтрак не хватит, но не убивать же пса за то, что он любит свежую курятину? Нужно объяснить ему, что нельзя есть цыплят!
— Но как это сделать?
Мама ужасно обиделась:
— Неужели вы думаете, что педагог с двадцатилетним стажем не сможет объяснить собаке такое простое понятие? Нужно только подождать, когда появится первый цыплёнок.
С волнением ожидая это событие, мы без конца бегали к наседке и так надоели ей, что она всякий раз пребольно клевала руку, шарящую по гнезду в поисках претендента на главную роль. Наконец он появился. Когда птенец обсох и осмотрелся в окружающем мире, мы взяли его из гнезда.
Шарик беспечно грелся на солнышке и ничуть не испугался, когда мама подошла к нему с цыплёнком в одной руке и палкой — в другой. Он знал, что палка — это непедагогично и в доме не практикуется. Пёс даже не поднялся навстречу хозяйке и ограничился ленивым похлопыванием хвоста по пыльной дорожке. Приблизившись к нему, мама напустила на себя грозный вид и приказала: «Иди ко мне!» Шарик неторопливо поднялся, зевнул, с наслаждением потянулся так, что косточки захрустели и, гремя цепью, вразвалочку подошёл к хозяйке, словно говоря всем своим видом: «Ну, что ещё? Ходят тут…»
Мама дала ему понюхать цыплёнка, потом палку и заговорила сердитым низким голосом:
— Вот я тебе! Попробуй только тронуть хоть одного цыплёнка!
Не ожидавший такого поворота событий, Шарик сначала присел, потом подобрал на всякий случай хвост, опустил уши и попятился к будке. Хозяйка наступала не него, тыча в нос цыплёнка, громко стуча палкой и приговаривая:
— Только тронь цыплёнка! Смотри у меня! Я эту палку о тебя сломаю! Нюхай цыплёнка. Теперь палку. Запоминай! Нюхай, тебе говорят!
Прижатый к самой будке, мигом потерявший всю самоуверенность, пёс отворачивал морду от птенца, показывая, что ему противно даже нюхать его, вилял задом и приседал. В порыве чистосердечного раскаяния он мотал мохнатой головой, словно говоря, что никогда не посмотрит в сторону курятника и жалобно скулил, прижимаясь брюхом к земле. Всем своим видом, просящим голосом, страдальческим выражением глаз Шарик давал обещание никогда в жизни не есть кур, цыплят, индюков, воробьёв и прочих представителей птичьего царства. Внушение продолжалось минут десять, после чего мама оставила цыплёнка возле Шарика и отошла в сторонку. Отвернув морду от постылого птенца, пёс юркнул в будку и не высовывал нос до самого вечера.
Внушение подействовало. Когда наседка, наконец, вывела во двор своё бестолковое семейство, Шарик бросился в будку и растворился в ней.
Сопровождаемая пушистой свитой, курица подошла к собачьей миске, деловито глянула в неё, вытащила корку хлеба и заквохтала, созывая цыплят на кормёжку. Она давала им первый урок обращения с пищей. Цыплята суетились возле миски, путаясь под ногами у курицы, которая по рассеянности то наступала на одного из них, то отбрасывала сильной лапой в сторону. Пёс замер. Мы с тревогой наблюдали за происходящим, готовые в любой момент прийти на помощь наседке.
Постепенно Шарик привык к цыплятам и уже не спасался в будке, завидев их, а отходил от греха подальше.
Эта история имела продолжение.
Через пару недель, когда птенцы окрепли и стали совершать дальние прогулки с наседкой, ясным днём хлынул неожиданно дождь, да такой сильный, что мы со всех ног бросились искать семейство. Обежали весь двор, сад, огород — цыплят не было.
— Ищите, — кричала мама, — цыплята пропадут в такой ливень!
Мы сами вымокли до нитки, но продолжали поиск: заглянули под каждый куст, под каждый лист лопуха и капусты — нет цыплят, как растворились! Дождь на мгновенье утих, мы остановились передохнуть и неожиданно услышали цыплячьи голоса — но не пронзительный писк потерявшегося цыплёнка, а тихий говор засыпающих птенцов и ласково-ворчливый голос наседки.
— Да где же они? Где-то рядом, а найти не можем.
— Что это с Шариком? — спросила мама.
Мы глянули на пса и ничего не поняли: грязный, вымокший до последней шерстинки, он стоял возле будки, опустив нос и переминаясь с лапы на лапу.
— Шарик, в будку! — скомандовала я.
Пёс не послушался, только глянул на нас и остался под дождём, виновато улыбаясь. И тут мы всё поняли.
— Шарик, миленький, какой же ты умный!
