отца. Все прошло как по-написанному, разве что я не стала спрашивать, как его папа добился снятия обвинений. Всю ночь я только об этом и думала, но ничего не надумала. Ответа я все равно не получу. Просто он бросит трубку.
23 июля, четверг Прежде чем отправиться в постель, я довольно много времени провела с мамой. Она что-то напевала себе под нос. Не знаю, что это было, но мама улыбалась. Я сказала, что у меня кое-что есть для нее, и вынула из кармана стеклянную слезинку, которую положила на столик около кровати. Едва завидев ее, мама умолкла. Она легла на кровать и повернулась к стекляшке лицом, чтобы не упускать ее из виду. И долго не сводила с нее взгляда.
— Прелесть, правда? — спросила я.
Мама перевела на меня взгляд, холодный взгляд, так что я инстинктивно отпрянула, а потом вновь стала смотреть на стеклянную слезинку. Мне показалось, будто ей обидно из-за нее, и протянула руку, желая забрать стекляшку. И мгновенно ощутила прикосновение маминых пальцев. Ей не обидно присутствие стекляшки, с изумлением поняла я, и оставила безделушку у мамы.
Ночью, когда я уже крепко спала и видела во сне свидание с Маркусом в тюрьме, чья-то рука легла мне на плечо. Так как в моем сне действие происходило в тюрьме, то я решила, что это рука охранника, однако, мгновенно очнувшись, я увидела рядом со своим лицом мамино лицо, и ее нос почти касался моего носа. Мне удалось подавить рвавшийся с языка крик.
— Где ты взяла ее? — прошептала она мне на ухо.
Так как я еще не совсем проснулась, то не сообразила, о чем она говорит. Это могли быть и книжка- дневник, спрятанная под половицей, и пачка сигарет, лежавшая в шкафу.
— Слезинка, — прошептала она с неожиданной настойчивостью.
Если честно, то я испугалась. Мне показалось, что я опять, пусть с опозданием, попала в беду из-за визита к матери Розалин. Так как я еще не совсем проснулась, о чем уже было сказано, то очень испугалась маминого прихода в мою комнату — да еще с расспросами — посреди ночи. Время от времени до меня доносился скрип пружин на кровати Артура и Розалин, а я словно окаменела от непонятного ужаса. И, что было, то было, я солгала. Сказала маме, что нашла стекляшку за домом, что она мне понравилась и я взяла ее себе.
Еще когда я говорила это, мне стало понятно, что изменилось в маме, помимо ее желания задавать вопросы. В ее глазах зажегся свет, и она снова стала прежней мамой, которой мне очень не хватало. Однако этот свет я запомнила лишь по одной причине: он погас, едва до мамы дошел смысл моего вранья. Вновь ее глаза сделались тусклыми, пустыми, безжизненными. Это я убила то волнение, которое вернуло ее к жизни. Я плеснула водой на огонь. Потом мама бесшумно оставила мою комнату и вернулась к себе.
Открылась дверь в комнате Розалин. В коридоре послышались шаги. Розалин заглянула ко мне. Длинная ночная рубашка буквально сияла белизной в лунном свете. Несколько минут она допрашивала меня насчет открывавшейся и закрывавшейся двери, но я все отрицала. Потом она долго, не произнося ни слова, смотрела на меня, словно пытаясь решить, говорю я правду или лгу, кивнула и закрыла дверь. Я вновь услышала, как заскрипели пружины, после чего в доме воцарилась тишина.
Однако теперь мне стало не до сна. Я думала и думала о том, правильно ли я сделала, что со лгала маме, или неправильно. К тому времени когда первые лучи солнца осветили мою спальню, я поняла, что допустила ошибку. Надо немедленно сказать ей правду.
До завтра, дневник.
Прочитав запись, я решила, что у меня впереди целый день и мне хватит времени продумать, что и как сказать маме. Весь день я нервничала, наблюдая за молчавшей мамой и зная, что скоро чары рассеются. И старалась вспомнить слово за словом последнюю дневниковую запись. Мне не хотелось ошибиться. Мне хотелось сказать и сделать все в точности так, как я написала, чтобы получить желаемый результат. Пусть мама придет ко мне ночью. И тогда я скажу ей правду о стеклянной слезинке. Наконец день подошел к концу.
После обеда я отправилась к маме в спальню. Она лежала в постели, изучая потолок и тихонько напевая себе под нос.
— У меня кое-что есть для тебя, — проговорила я до того тихо, что мама вряд ли расслышала. — У меня кое-что есть для тебя, — повторила я немного громче.
Под мамино пение я достала из кармана стекляшку, которая успела нагреться, взяв тепло у моего тела. Я положила ее на столик, стоявший возле кровати. Заслышав легкое постукивание, мама, не повернув головы, обратила взгляд в сторону моей добычи. Когда же ее взгляд остановился на стеклянной слезинке, она перестала напевать и теребить свои волосы.
— Правда, симпатичная? — спросила я.
Мама поглядела на меня, и я заметила, как загорелись у нее глаза. После этого она опять стала смотреть на стекляшку. Не желая этого, но, зная, что надо следовать дневниковой записи, я потянулась за слезинкой, но мама мгновенно перехватила мою руку и не позволила забрать ее.
— Нет, — твердо произнесла она.
— Ладно, — с улыбкой согласилась я. — Ладно.
Я сидела в постели, не в силах заснуть, так как знала, что случится в скором времени. Я прочитала об этом в дневнике, но не была уверена, что все пойдет по-написанному. Вероятно, мамин приход изменит будущее Тамары-Из-Завтрашнего-Дня.
24 июля, пятница Счастливого дня рождения мне. Семнадцать. Утром я все же решила встать с кровати, и Розалин, завидев меня, удивилась. Думаю, мое появление в кухне чуть не довело Розалин, находившуюся в кладовке, до сердечного приступа. Мне показалось, что она в чем-то винит себя, это было заметно и по выражению ее лица, и по тому, как она шарила рукой в кармане передника. Наверное, она забеспокоилась о пироге. Впрочем, откуда мне знать?..
Неловко обняв и поцеловав меня, Розалин танцующей походкой удалилась наверх с маминым подносом, чтобы принести из своей спальни подарок для меня. Вернулась она с чем-то, идеально упакованным в розовую бумагу с бело-розовой ленточкой. Это была корзинка с набором «Строберри» для ванной: мылом, гелем, шампунем. Розалин тяжело дышала мне в затылок, пока я разворачивала бумагу, она нависала надо мной с нервной улыбкой, не зная, понравится мне подарок или не понравится. Я заверила ее, что подарок мне понравился. Я сказала, что это идеальный подарок, и ничуточки не соврала. Не похоже на меня. На прошлый день рождения, когда мне исполнилось шестнадцать лет, я получила сумку от «Луи Вюиттона» и туфли от «Джины»[60], а в этом году всего лишь набор для ванной комнаты, однако, как ни странно, я была более благодарна за набор, так как он в самом деле был мне нужен. Шампунь у меня закончился, а сумки от «Луи Вюиттон» не пользовались популярностью у рыжих белок.
Потом Розалин произнесла нечто невероятное: «Я увидела его, не поверите, в прошлом месяце, подумала-подумала и сказала Артуру: „На нем везде Тамарино имя“. И спрятала набор в гараже, так что очень боялась, как бы его кто не нашел». И она беспокойно хихикнула.
Я буквально похолодела от этих слов. Розалин была намного умнее, чем я думала. У нее не было причин запрещать мне посещения гаража или устройство там склада для наших с мамой вещей, а теперь, оказывается, она прятала там подарок. Или она была умнее, чем я думала, или я была глупее, чем она думала. В результате мне еще сильнее захотелось исследовать таинственный гараж.
Мама опять проспала весь день. Мне позвонили Зои и Лаура. Но я попросила Розалин сказать, что меня нет дома.
Пришла сестра Игнатиус и принесла подарок. Розалин предложила, мол, сама передаст его мне, однако сестра Игнатиус не отдала ей подарок. Чем дольше я избегала ее, тем тошнее становилось у меня на душе. И теперь у меня скопилось много такого, за что надо было извиняться. Наверное, она была мне лучшим другом за всю мою жизнь, а я прячусь от нее и от всего мира. Не могу никого видеть.
После обеда Розалин принесла из кладовки шоколадный торт со свечками и запела: «С днем рождения!» Скорее всего, утром, когда я застала ее в кладовке, она как раз занималась тортом. Слишком поздно осматривать карман на переднике.
До завтра.
Должна признаться, последние пару недель я совсем не вспоминала о своем дне рождения, слишком меня одолевали тяжелые размышления о бедном Маркусе. Если бы мы немножко подождали. Если бы я
