— Его надо выпустить. — Я запаниковала. — Что я тут делаю столько времени? Уэсли, быстрее, вызывай пожарных.
— Зачем?
— Дорогая, успокойся, — встревоженно произнесла мама. — Лежи и…
— Да нет же. Послушайте. Уэсли, в дневнике все есть. Надо что-то делать. Вызывай пожарных.
— Тамара, это всего лишь книга, всего лишь… — Но до сих пор абсолютно все сбывалось, — отозвалась я. Уэсли кивнул.
— О чем вы говорите? — подходя к окну, неожиданно спросила мама.
Вдалеке, над деревьями, в небо поднимались клубы дыма.
— Розалин, — с такой злобой произнесла сестра Игнатиус, что я похолодела. — Вызывай пожарных, — приказала она Уэсли.
— Дай мне ключ! — крикнула я, забирая ключ у Уэсли и выбегая из комнаты. — Я должна спасти его. Еще раз я его не потеряю.
Мне было слышно, как они кричали, но я не остановилась. Я не слушала их криков. Я мчалась между деревьями на запах горелого дерева, мчалась прямо к бунгало. Совсем недавно я потеряла отца, который вырастил меня, и не собиралась терять своего другого отца.
Глава двадцать четвертая
Грезы о мертвецах
Когда я прибежала к бунгало, там уже стояла полицейская машина. Розалин, насколько мне было видно, стояла вместе со своей матерью на заросшем травой месте. С ней разговаривал довольно нетерпеливый полицейский, который снова и снова спрашивал, не остался ли кто внутри. Закрывая лицо руками, Розалин громко рыдала и время от времени оглядывалась на дом, словно не могла решить, что сказать. Артур тоже был там, он орал на Розалин, тряс ее за плечи и требовал ответа.
— Он в мастерской! — не выдержав, пронзительно взвизгнула Розалин.
— Его там нет, я смотрел! — крикнул Артур.
— Он должен быть там! — визжала Розалин. — Он должен быть там. Он всегда запирает спальню, когда идет туда.
— Кто? — неутомимо допытывался полицейский. — Кто еще есть в доме?
— Его там нет, — хрипло отозвался Артур. — Господи, что ты сделала, женщина?
— Боже мой, — громко повторяла Розалин, а ее мать тихонько плакала, стоя рядом с ней.
Вдалеке послышался вой сирен.
Не обращая ни на кого внимания, я незаметно промчалась по боковой тропинке в сторону задней двери бунгало. Повсюду был дым, он заполнил весь коридор, такой черный и густой, что вскоре я наглоталась его и он стал меня душить. Пришлось опуститься на колени, меня стало тошнить, я не могла дышать, у меня ужасно болели глаза, и я терла и терла, делая себе только хуже. Тогда я обернула лицо кардиганом. Но сначала намочила кардиган снаружи в холодной воде, прежде чем закрыть им рот и нос. Зажмурив один глаз, я стала продвигаться параллельно стене. Линолеум на полу стремительно нагревался, и мои шлепанцы стали к нему прилипать. Пришлось держаться поближе к стенам, где была уложена плитка, и в конце концов я все же добралась до нужной спальни. Тут я неосторожно положила ладонь на металлическую ручку и, естественно, обожглась, так что отпустила ее и вся съежилась, маша рукой, кашляя, стараясь не тереть глаза, борясь с тошнотой и ожогом. Открытая дверь в конце коридора пропускала воздух, и помещение немного проветривалось, поэтому я знала, что мое положение не смертельно опасно. В любую минуту я могла воспользоваться этой дверью.
Потом я вставила ключ в замочную скважину, молясь, чтобы она не расплавилась, и повернула его. Отступив на шаг, я ногой распахнула дверь. В комнату ворвался дым, и пришлось дверь захлопнуть. От жары на фотографиях загибались края. Огня видно не было, но мне хватало и дыма, густого черного дыма, заполнявшего мои легкие. Я попыталась крикнуть, но это оказалось напрасной затеей из-за кашля, и мне оставалось лишь надеяться, что Лори слышит меня и знает, кто я.
Нащупав кровать, я поняла, что он лежит на ней, и дотронулась до его лица, его прекрасного изуродованного лица, которому досталось не меньше, чем за?мку с его древней историей, притягивавшему меня к себе и не отпускавшему от себя. Я коснулась его век. Глаза были закрыты. Тогда я потрясла Лори, изо всех сил стараясь привести его в чувство. Не получилось. Он был без сознания. Спиной я чувствовала страшный жар, из двери палило огнем. Ясно, что скоро он достал бы меня в этой комнате, на стенах которой висело множество моих фотографий. Тогда я сорвала занавески, впуская свет в сумеречную, задымленную спальню моего отца. Я решила открыть окна, но они оказались запертыми. Ключей я не нашла. Тогда взяла стул и стала бить им в стекло, однако разбить его у меня не хватило сил. После этого я попробовала поднять моего отца, но он был слишком тяжелым для меня. Надо было поставить его на ноги, и опять у меня ничего не вышло. Тем временем усталость брала свое, у меня почти не оставалось сил, как я ни крепилась, да и голова шла кругом. Я легла рядом с ним и постаралась его разбудить. Держала его за руку. И так мы лежали вместе в кровати. Я не собиралась бросать его одного.
Неожиданно мне привиделся замок, банкетный зал с длинными столами, на которых стояли блюда с фазанами и поросятами, истекающими жиром и политыми соусами, с вкуснейшими утками и овощами, бутылки с вином и шампанским. Потом появилась сестра Игнатиус и стала кричать, чтобы я толкала, а я не знала, что толкать. Видеть я ее не видела, зато хорошо слышала. Потом тьма рассеялась, комната наполнилась ярким, чудесным светом, и я оказалась в объятиях сестры Игнатиус. Потом было стеклянное поле, по которому я бегала и бегала и никак не могла убежать от Розалин. И я держалась за руку Уэсли, как было прежде, только это был не Уэсли, это был Лори. Но он был не такой, каким я увидела его сегодня, а такой, как на фотографиях, красивый, молодой, плутоватый. Он оборачивался и улыбался мне, открывая и закрывая безупречно белые зубы, когда хохотал во все горло, и я поняла, насколько мы похожи, ведь всю жизнь мне не давало покоя то, что я не похожа ни на маму, ни на папу, а теперь все стало на свое место. Его нос, его губы, его щеки и глаза были в точности такими, как у меня. Он держал меня за руку и говорил мне, что все образуется. Мы бежали вместе, улыбаясь и смеясь на бегу и совсем не думая о Розалин, потому что она не могла догнать нас. Вместе мы могли убежать от всего мира. А потом я увидела на краю поля моего другого отца, который хлопал в ладоши и подбадривал нас, словно я опять была ребенком, и мы выступали за наш район в клубе любителей регби. Лори куда-то делся, и теперь мы с мамой бежали вместе «на трех ногах», как мы делали, когда я была совсем маленькой. Мама выглядела испуганной, она не смеялась, наоборот, была чем-то озабочена и скоро исчезла, а на ее месте вновь появился Лори. Мы бежали, спотыкаясь едва ли не на каждом шагу, и папа, смеясь, подбадривал нас и манил к себе, он стоял, широко раскинув руки, готовый в любую минуту подхватить нас, когда мы пересечем финишную черту.
Неожиданно на поле взорвались все стеклянные мобайлы, разлетелись на миллионы осколков, и я отпустила руку Лори. Меня звал папа, и я открыла глаза. В комнате было много разбитого стекла, мы были усыпаны им с ног до головы, осколки валялись на полу, и из окна вырывался чад. Я увидела вылетевшую в окно страшную гигантскую желтую клешню, следом за которой тянулся дым. Однако это не остановило огонь. Он сжигал фотографии, с невероятной скоростью перепрыгивая с одной на другую, свирепо набрасываясь на все вокруг, словно оставляя нас напоследок. Скоро должна была наступить наша очередь. Потом я увидела Артура. Увидела сестру Игнатиус. Мамино лицо, испуганное, взволнованное, живое. Она была снаружи, двигалась, разговаривала, несмотря на страх, и мне стало легче. Кто-то обнял меня, и вот я уже не в доме, хотя и кашляю, и отплевываюсь. Мне трудно дышать, и меня кладут на траву. Прежде чем закрыть глаза, я проверяю рядом ли мама. Она целует меня, потом я вижу, как она обнимает Лори, плачет и плачет, и ее слезы падают ему на голову, словно только слезами можно погасить огонь, разделивший их.
В первый раз с тех пор, как я нашла папу мертвым на полу в его кабинете, я облегченно вздыхаю.
