— Эти люди так живут… — попыталась она объяснить. — Их жизнь так бессмысленна. Говоришь с одним, с другим, и все одно и то же. Ни от кого ничего нельзя добиться.
Смятение Рэчел, обнаженность ее чувств могли бы обеспечить Хелен легкую победу, если бы она захотела поссориться или вызвать племянницу на откровенность. Но вместо того чтобы разговаривать, она погрузилась в молчание. Бесцельность, банальность, бессмысленность… нет уж, во все это она верить не собирается после того, что она увидела во время чаепития. Шуточки, болтовня, пустяки прошедшего дня поблекли перед ее мысленным взором. Взаимное расположение, неприязнь, встречи и расставания — все это было на поверхности, под которой творилось нечто большое — и страшное, именно в силу своей огромной значимости. Она почуяла опасность, как будто под сухими ветками и листьями заметила движение змеи. Ей показалось, что им всем была позволена недолгая передышка, недолгое притворство, а теперь опять вступил в силу глубинный и беспричинный закон, который гнет людей на свой лад, творит и губит неумолимо.
Она посмотрела на Рэчел, которая шла рядом, все так же разрывая пальцами листья, погруженная в свои мысли. Племянница была влюблена, и Хелен искренне жалела ее. Но она отмела эти мысли и извинилась.
— Прости меня, — сказала она. — Но если я бесчувственна, то такова моя природа, и тут ничего не поделаешь.
Однако если это и был ее природный недостаток, она знала простое средство. Она сказала, что, по ее мнению, план миссис Флашинг очень хорош, его только надо было слегка обдумать, и, когда они дошли до дома, оказалось, что она уже это сделала. Хелен и Рэчел договорились, что, если приглашение поступит еще раз, они его примут.
Глава 20
Когда мистер Флашинг и миссис Эмброуз детально обсудили будущую экспедицию, оказалось, что она нисколько не трудна и не опасна. Они также обнаружили, что в ней даже нет ничего необычного. Каждый год в это время компании англичан отправлялись на пароходах вверх по реке; пройдя небольшое расстояние, они высаживались, осматривали туземную деревню, покупали у местных некоторое количество вещиц и возвращались безо всякого ущерба для души и тела. Вскоре после того, как выяснилось, что шестеро человек действительно согласны в своих желаниях, были сделаны необходимые приготовления.
Со времен Елизаветы очень немногие люди видели реку, и уж совсем ничего не было сделано, чтобы изменить облик, в котором она представала перед елизаветинскими путешественниками. Эпоха Елизаветы отстояла от настоящего времени лишь на мгновение по сравнению с вечностью, прошедшей с тех пор, как между этими берегами потекла вода, как на них зазеленели заросли и тонкие деревца превратились в гигантов с морщинистой корой. Меняясь в зависимости лишь от солнца и облаков, зеленая чаща колыхалась там век за веком, а вода бежала меж берегов не останавливаясь, унося с собой землю и ветки деревьев, в то время как в других частях света над руинами одних городов поднимались другие, а их обитатели умножали свои знания и отличительные черты. С вершины той горы, на которой несколько недель назад компания из гостиницы устроила пикник, было видно несколько миль этой реки. Ее видели Сьюзен и Артур, целуясь, и Рэчел с Теренсом, когда сидели и беседовали о Ричмонде, и Эвелин с Перроттом, когда бродили, воображая себя великими капитанами, посланными осваивать мир. Они видели широкую синюю полосу, разделявшую песчаный берег в том месте, где она впадала в море, и зеленые массы деревьев выше по течению, там, где воды реки исчезали на горизонте. На протяжении первых двадцати миль на берегах здесь и там попадались дома; постепенно дома превратились в хижины, а еще дальше пропали и дома, и хижины, остались только трава да деревья, которые случалось видеть лишь охотникам, путешественникам и купцам, передвигавшимся водой или сушей, но не оставлявшим за собой никаких поселений.
Покинув Санта-Марину ранним утром, проехав двадцать миль в экипажах, а затем еще восемь — верхом, компания, которая теперь состояла из шести англичан, достигла берега реки, когда уже стемнело. Они скакали среди деревьев легким галопом — мистер и миссис Флашинг, Хелен Эмброуз, Рэчел, Теренс и Сент-Джон. Усталые приземистые лошадки остановились сами, и англичане спешились. Миссис Флашинг пошла к реке в приподнятом настроении. Позади был длинный и жаркий день, но она наслаждалась быстрой ездой и открытыми пространствами; она вырвалась из гостиницы, которую не выносила, и спутники ей нравились. Река неслась в темноте. Можно было различить лишь гладкую текучую поверхность воды, и воздух был наполнен ее голосом. Люди вышли на открытый участок между огромными деревьями и по качающемуся вверх-вниз зеленому огоньку поняли, где стоит пароход, на борт которого им предстояло подняться.
Ступив на его палубу, они обнаружили, что это маленькое суденышко; оно несколько минут трепетало под ними, а затем начало скользить по водной глади. Им казалось, что они устремились в самое сердце ночи, потому что деревья сомкнулись перед ними и со всех сторон стал слышен шелест листьев. Как обычно бывает, непроглядная тьма лишила людей желания общаться — слова звучали слабо и ничтожно; обойдя палубу три или четыре раза, они сбились вместе, широко зевая, все глядя на одно черное пятно на берегу. Говоря очень тихо и ритмично, будто подавленная пространством, миссис Флашинг начала выражать беспокойство по поводу того, где они будут спать: внизу они спать не могут, потому что нельзя спать в пропахшей нефтью каморке, не могут они спать и на палубе, они не могут спать… Тут она широко зевнула. Хелен это предвидела; вопрос наготы уже возник, хотя они засыпали на ходу и почти не видели друг друга. При помощи Сент-Джона она натянула тент и убедила миссис Флашинг в том, что та может за ним раздеться и никто не заметит, если случайно окажется обнаженной какая-либо часть ее тела, которую она скрывала в течение сорока пяти лет. Были разложены тюфяки, извлечены пледы, и три женщины улеглись рядом на открытом и ласковом воздухе.
Мужчины, выкурив по нескольку сигарет, бросили тлеющие окурки в реку и еще некоторое время смотрели вниз на рябь, морщинившую черную воду. Затем они тоже разделись и легли на другом конце судна. Они очень устали и были отделены друг от друга завесой темноты. Свет от единственного фонаря падал на несколько веревок и палубных досок и на леер, но дальше все окутывала кромешная тьма, ни единого лучика не доходило до человеческих лиц и до деревьев, маячивших черными массами по обе стороны.
Скоро Уилфред Флашинг заснул, заснул и Хёрст. Один Хьюит лежал без сна, глядя в небо. Мягкий ход судна, темные очертания, безостановочно проплывавшие мимо, лишили его способности думать. Близкое присутствие Рэчел тоже убаюкивало его мысли. Из-за того что она была здесь, рядом, всего в нескольких шагах, он не мог думать о ней, как не мог бы ее видеть, если бы она стояла слишком близко, прижавшись лбом к его лбу. Странным образом он отождествил себя с кораблем, и так же, как было бы бесполезно встать и пойти управлять кораблем, было бесполезно дальше бороться с непреодолимой силой своих чувств. Судно скользило по гладкой поверхности реки, унося его дальше и дальше, прочь от всего, что ему знакомо, за привычные пределы и пограничные знаки, в неведомые воды. Погруженный в безмятежный покой, впервые за много ночей ни о чем не думая, он лежал на палубе и смотрел, как верхушки деревьев перемещаются, едва различимые на фоне неба, нависают арками, опускаются и вздымаются; наконец явь уступила место снам, в которых он лежал под тенью огромных деревьев и смотрел в небо.
Когда наутро они проснулись, судно уже продвинулось довольно далеко вверх по реке; справа был высокий песчаный берег с редкими группами деревьев, а слева тянулось болото, над которым колыхался тростник и на вершинах высоких бамбуков, слегка раскачиваясь, сидели яркие зеленые и желтые птицы. Утро было тихим и жарким. После завтрака они сдвинули стулья и сели неровным полукругом на носу. Тент защищал их от палящего солнца, ветерок, возникавший благодаря движению судна, мягко овевал их. Миссис Флашинг уже наносила на холст пятна и полосы, и при этом ее голова подергивалась туда-сюда, как голова птицы, пугливо клюющей зерно. Остальные держали на коленях кто книгу, кто листок бумаги, кто рукоделье, на которые они время от времени поглядывали, а потом опять устремляли взоры на реку. Один раз Хьюит прочитал вслух кусок стихотворения, но вокруг столько всего двигалось, что его слова
