Джорджия. Мои самые ранние воспоминания относятся как раз к дому в Мейконе. Дикие глаза моей мамы и её истерические припадки было всем, что я знала в своей жизни. В одно время она могла быть очень милой, но в другое она могла быть ужасающей. Она много разговаривала с моим братом. Много лет я не могла понять, с кем она разговаривала. Нас было только двое. Но она видела его, я так думаю.
Я закрыла глаза, вспоминая, как моя мама разговаривала с моим братом, как если бы он был там.
Тарелка с едой, которую она всегда оставляла для него с его любимыми закусками, стояла нетронутой и заплесневелой на столе. Однажды она настолько протухла, что я не могла зайти на кухню, чтобы не почувствовать тошноту. Она все-таки выкидывала её, и ставила для него еще одну.
— Кто-нибудь видел, что она была нездорова? — спросил меня Вудс, пока его большой палец рисовал круги на моей руке.
— Нет. Никто вообще нас не видел. Никто не знал о моем существовании. Мы не покидали дом. Никогда. Моя мама верила, что снаружи опасно. А она держала нас в безопасности.
Вудс сделал вдох, и я стала ждать вопросов. На которые я отвечала уже миллион раз, после её самоубийства.
— Где вы брали еду?
— Там был местный продуктовый магазин с доставкой продуктов на дом. Она звонила и заказывала еду.
— Откуда вы брали деньги?
— У моего отца был хороший полис страхования жизни. Моя мама продала дом в Небраске и потратила выручку, чтобы купить дом намного меньше прежнего и в более дешевом месте, чтобы она могла платить за еду наличными.
— Школа?
— Я обучалась на дому.
— Ты никогда не покидала дом? Вообще никогда?
Людям было очень трудно это понять. Для них это была абсурдная мысль, но для меня это было реальностью.
— Моя мама страдала тяжелым случаем агорафобии. Из-за того, что у нее в семье уже встречались люди с психическими расстройствами, это только усугубило её случай. Смерть моего отца и брата спровоцировали это, и она стала отчаянно защищать нас. До такой степени, что лишила меня нормальной жизни. Я ничего не знала об окружающем мире, пока не выросла настолько, что смогла улизнуть ночью. Брейден, моя лучшая подруга и причина, по которой я отправилась в это путешествие, чтобы набраться жизненного опыта, жила по соседству. Она интересовалась нами, потому что она и её родители поняли, что мы никогда не покидали дом.
Ночью, когда я выбралась первый раз, она увидела меня, потому что наблюдала за моим домом ночью, когда она была в постели, чтобы узнать, выходили ли мы из дома хоть когда-нибудь. Она предполагала, что мы были вампирами, и хотела доказать это своим родителям. Я не уходила далеко. Я стояла во дворе, смотрела на звезды и касалась травы. Простые вещи, которые я всегда хотела сделать. Брейден вышла и заговорила со мной, все еще думаю, что я, возможно, была вампиром. Наша дружба крепла с годами, мои вылазки стали более частыми, когда я стала старше. Брейден знала обо мне больше, чем кто-либо еще. Она была единственным человеком, кто знал о моем существовании. Она также знала, что я боялась потерять свою маму, если кто-нибудь узнал бы о нас. Поэтому она хранила мой секрет.
Больше рассказать я ему не могла. Мне необходимо было остановиться. Этого было достаточно. Остальное было слишком мрачным, и причиняло много боли.
— Где твоя мама?
— Она умерла.
Он не ответил. Его руки еще крепче обняли меня.
— Я больше не могу рассказывать об этом сегодня вечером. Этого достаточно.
Он не спори. Он просто продолжал обнимать меня.
Мы просидели в тишине очень долго, пока мои веки не отяжелели, и я медленно не погрузилась в сон.
Глава 31. Вудс
У меня не было слов. Я продержал Деллу в своих объятиях всю ночь, она так и не проснулась, когда закричала во сне.
Теперь, когда я знал, через какой ужас она прошла, я задавался вопросом, что же ей снилось, что заставляло её кричать. Я знал, что это было связано с её матерью.
Это была не вся история, что она рассказала мне, но на сегодняшний день это было все, что она хотела, чтобы я знал. Этого было достаточно.
Я наблюдал, как она умиротворенно спала рядом со мной, пока вставало солнце и ранние солнечные лучи плясали на воде.
То, что она в моей комнате, и в моей постели, было просто великолепно. Ничто не могло быть таким великолепным. Но мою грудь будто сжимало, и на сердце лежала тяжесть.
Так много боли и эмоционального насилия перенесла Делла, что я не был уверен, что знал, как помочь ей исцелиться.
Она пошевелилась в моих объятиях, и я чмокнул её в кончик носа.
Она была моей. Я позабочусь о ней. Я хотел помочь ей забыть всю боль и тьму, что таилась в её глазах.
Её длинные ресницы затрепетали, её глаза открылись, и она посмотрела на меня.
— Доброе утро, — сказал я, когда она потянулась в моих руках с сонной улыбкой.
— Я и не думала, что раньше спала так долго на жесткой кровати, — сказала она, подавляя зевок.
— Это потому что, я такой чертовски удобный, — подразнил я.
— Согласна. Все эти твои мягкие округлости очень удобны, — сказала она и коварно улыбнулась мне.
— Мягкие? Я покажу тебя свою мягкость, — сказал я, переворачивая её на спину и прижимая свой утренний стояк к её трусикам. — Тут нет ничего мягкого.
Она издала мурлыкающий звук и раскрыла свои ноги так, чтобы я удобнее устроился между ними.
— Нет, вообще ничего мягкого, — согласилась она, приподняла свои бедра и начала тереться об меня.
Я мог почувствовать влажный шелк её трусиков через мое нижнее белье, и я застонал от удовольствия.
Она уже была влажной.
— Я собирался встать и сделать тебе завтрак, — сказал я, пока она продолжала тереться своей невероятной киской о мой член.
— Хммм, как мило. Почему бы тебе сначала не заняться со мной любовью, — сказала она, потянувшись к нижнему краю моей футболки, в которую я переодел её вчера пред тем, как принес в постель.
Я также взял на себя смелость снять с неё лифчик, поскольку спать в нем не могло быть удобно. Этим утром два круглых глобуса свободно подпрыгивали у меня перед лицом, и я забыл о завтраке и о моих благих намерениях.
Даже слова «займись со мной любовью», которые сначала напугали меня, больше ничего не значили. Делла была в моей кровати, и она раздевалась.
Она уже выскальзывала из своих трусиков, когда я решил наверстать упущенное: сдернул с себя рубашку, стащил боксеры и отбросил их в сторону.
Делла раздвинула свои ноги и шаловливо улыбнулась мне.
