не верю, ты ли это?
— Оба-на, — оборачиваюсь я на голос. — Митяй! А твоя светлость тут какими судьбами?
После крепкого рукопожатия мы обнялись, похлопывая друг друга по плечам.
— Аккуратнее, ведмедь, помнешь меня, маленького, — делано кряхтит Димка, прозванный за «субтильное и хрупкое» телосложение Бульдозером. — Закабанел-то как. Толстеешь брат, толстеешь.
— Хорош меня кошмарить, — широко ухмыляюсь я в ответ. — Типун тебе на язык, «толстею». И так скоро турник подо мной гнуться будет.
— А я о чем? — легонько тычет меня могучим кулачищем в плечо тот.
С командиром взвода подольского ОМОН лейтенантом Димой Марковым мы знакомы еще с тех времен, когда я был сержантом, а он — прапорщиком. В общем, очень много лет знакомы. Отличный парень, правильный. И надежный, как скала. И такой же крепкий. В ОМОНе вообще дохликов как-то не водится, народ весь физически развитый и тренированный, поэтому, чтобы заработать прозвище Бульдозер — нужно очень постараться выделиться на общем фоне. Диме это удалось.
— Нет, Митрий, я серьезно, тебя каким ветром сюда занесло?
— Попутным, Боря, попутным, — смурнеет лицом старый товарищ. — И не меня одного. Нас тут почти полный взвод, да плюс семьи.
— Это как так?
— Да вот так, — совсем помрачнел Дмитрий. — Мы же к Москве поближе, чем вы. Ну, и киданули нас туда немного раньше, когда еще почти ничего толком не понятно было… В общем были «двухсотые»… Много… Считай, почти целый взвод потеряли исключительно по начальственной дурости: вызвали, как на массовые беспорядки. С одними спецсредствами, без оружия.
— Я знаю кого?
Дима кивает.
— Подопригора, Буянов, Снежик…
— Твою-то мать!
— Вот-вот, — продолжает он. — Что в Отряде делалось — лучше и не представлять: бабы воют, дети плачут, бойцы ходят злые, как черти… А тут еще Шрама занесло, как старый «Жигуль» по гололеду…
— Серьезно занесло?
— Ай, не спрашивай, — Бульдозер только отмахивается. — Почти до взаимного мордобоя. Их с тезкой моим, Димкой Моисеевым еле растащили, а то б, думаю, они друг другу кадыки повыдирали.
Что да, то да, характер у командира подольского Отряда полковника Шрамко ангельским никогда не был. Резковат мужик, порой до излишней грубости. Но чтоб в такой ситуации так раздуть конфликт с собственными подчиненными, что собственный заместитель на тебя с кулаками бросился — этого я от Шрамко не ожидал. Знаю я подполковника Моисеева, он ведь спокойный, как танк, его из себя вывести — это ж очень постараться нужно. Смотрю, у Шрама получилось.
— И что теперь?
— Да ничего. Все, кто Дмитрия поддержал, собрали оружие и «сбрую», оседлали две «коробки», семьи в два «Урала», тех, что для перевозки личного состава, усадили и — «Адиос, мучачас! До свиданья, девочки!». Сначала думали тут, неподалеку, в Хлебникове, одну «жирную» оптовую базу под себя подмять и на ней забазироваться, но там серьезная банда засесть успела — сами могли не управиться, а семьями рисковать — желающих нету. А тут «летучим мышам» та же идея в голову пришла, вот мы и присоединились. Сам знаешь, большой компанией — оно веселее. А вы тут какими судьбами? Неужели тоже проблемы?
— Нет, Мить, у нас все гораздо спокойнее, хотя, без потерь тоже не обошлось. А тут мы по делу — одного очень нужного здешнему начальству человечка из Посада привезли и так, чисто в познавательных целях, что почем, уточнить. Почти что дипломатическая миссия, можно сказать, разглядываем, вынюхиваем и контакты наводим.
— Тоже дело нужное, — с понимающим видом кивает Дима. — А тут, на складах, чего разведываете?
— Подполковника Пантелеева ищем, как раз с целью потрепаться за жизнь в целом и оперативную обстановку в округе, в частности.
— Так вон же он стоит, — Марков машет рукой в сторону все еще беседующих лысого здоровяка и парня с понтовым автоматом.
— А то я сам не вижу, — скептически фыркаю я в ответ. — Только он сейчас, как видишь, занят. А в разговор незнакомых людей влезать — невежливо. Да и впечатление у них о себе можно создать не лучшее, решат сходу, что хамоватый наглец. Не, лучше я обожду малость.
— Ну, ты погляди-ка! Борисян, да ты, гляжу, прям психолог…
— Угу, стихийный, блин, доморощенный. Приходится, Мить. Люди-то, они разные, особенно сейчас. Это раньше: «ксивой» сверканул — и все с тобой общаются, пусть, порой, и сквозь зубы. А теперь всем на любые «корочки» плевать с высокой колокольни…
— Это точно, — согласно мотнул головой Дмитрий. — Я тут с «мышами» немного пообщаться успел… Так они говорят, несколько дней назад вот этот самый Пантелеев на Международном шоссе вице-премьера грохнул собственноручно. Тот, видать, по старой памяти поборзеть решил: мигалку врубил, «крякалку»… Ну, ты сам понимаешь, Репин, картина маслом: «Разбежались, холопы, барин едет!»…
— И что?
— И все, Боря. Так, говорят, и валяется его крутой «членовоз» в кювете, вместе с «геликом» охраны. А самого вице и свиту да охрану его, наверное, давно уже по косточкам мертвяки растащили…
— Нормально так… Нет, дело понятное — накипело у людей в адрес «слуг народа»… Но вот охрану, на мой взгляд — зря. Там тоже люди разные, как мне кажется. Не все ж скурвившиеся.
— Ну, не знаю, — чешет коротко стриженный затылок Митяй, — Может, тут ты и прав, но, как один не самый глупый человек говорил: «Даже не стой рядом с пидорасами». Так что, если и были среди тех охранников нормальные люди, то попали они под замес чисто до кучи. Если ты хороший, честный и правильный — зачем на какого-нибудь ублюдка ишачишь? Зачем деньги у него берешь?
— Эк тебя занесло, Митрий! Знаешь, по мнению некоторых — и мы с тобой, получается, ничуть не лучше, раз правительство защищаем, а не на всяких «Маршах несогласных» с плакатами прыгаем и зарплату от того же правительства получать не гнушаемся.
— Ты, Борян, не путай. Мы не правительство, которое только на моей памяти, при моей службе, менялось уже трижды, защищаем, а закон. Может, и не всегда совершенный, но даже такой закон — лучше, чем его полное отсутствие, или какие-нибудь шариатские суды, мать их. А недовольных чем-то, их при любой власти хватает… Все время кто-то где-то против чего-то протестует. И всегда уверен, что он — герой и «борец с системой», а вокруг — либо верные соратники, либо лютые вороги, либо серое и ни черта не отдупляющее «быдло», которое и за людей-то не считает. Как по мне, так прежде чем что-то рушить, неплохо бы подумать: а сможешь ли ты на обломках что-то путное построить, или так и останешься никому не нужным, грязным и голодным бомжом на руинах?.. А главное, — Дима глубоко вздохнул и махнул рукой, — Кому это все теперь интересно? Сейчас у всех совсем другие проблемы. Кстати, Пантелеев как раз освободился, давай, дуй к нему, пока его кто другой не перехватил. Потом поболтаем еще.
Начальник разведки «Пламени» мне понравился сразу. Знаете, бывают такие офицеры, на которых только глянешь — и сразу видно: «Слуга царю, отец солдатам». Своего подчиненного перед вышестоящим начальством защищать, несмотря ни на что, будет до последнего, но если тот на самом деле накосячил, потом, один на один, в тесном, так сказать, семейном кругу… Когда я срочную в разведроте служил, у нас в бригаде начальник разведки такой же был.
Как сейчас помню, приключился у меня один «залетец»… Ну, не суть. В общем, вштабной палатке наш Новгородский ревел раненым буйволом, доказывая, что я — лучший из людей, рожденных под этим Солнцем, что все произошедшее — коварные происки моих недоброжелателей, я не виноват, меня подставили… И ведь доказал! Зато пятнадцатью минутами позже, в своей палатке, натягивая на свои лапищи рукопашные накладки, он тихим и ровным проникновенным голосом, словно рассказывая мне большой секрет, сказал: «Грошев-на, сволочь ты этакая, я ни одного из своих бойцов вот уже двенадцать лет как пальцем не тронул. Но тебя, паскуда-на, я сейчас убью». Не буду врать, бил серьезно, понятно, без цели убить или покалечить, но от души. И больше к упоротому мною «косяку» он даже на словах не
