Да, Сергей все испытал на себе. Теперь с его помощью и я знаю, кто из нас был прав наверняка, а кто нет.
«15 февраля Прыследуем свою команду Прошли город Ружын и направились на ст. Ружынцы где должны были наши ребята Но оказывается они ушли дальше А мы решыли здесь заночевать и остановились в одной старушкы в которой в хате холодно как на Северном полюсе и мы не спали а дрожали целую ноч
16 февраля Получили здесь продукты на продпунте и устремились за своей командой через село Городок где я отступал в 41 году Здесь не далеко станция Погребище где был убит мой друг Сам он родом с Лебедей на Кубани Как раз иду теми следами где в 41-м году дрался с фрицами которые тогда ползли тучами А сейчас уже прошло 2,5 года и все кажется было вчера А я уже не мало за это время изколесил по Руси»
— Друга моего, который был убит, звали Артем Чеховский. Тогда немцы догнали нас в чистом поле на танках. Могли запросто передавить всех гусеницами. А они постреляли нам в спины и почему-то вдруг ушли в сторону. У нас были только винтовки со штыками и кое у кого гранаты. Повдоль дорог еще в мирное время выкопали щели метровой глубины для того, чтобы во время бомбежки или артобстрела прятаться в этих щелях. Правда, щель такая узкая, что протиснуться в нее можно только боком. Артем тогда не успел добежать до такой щели. Мне говорят, Артема убило, вон он лежит. Я не смог разглядеть, где он лежит, а тут команда бежать дальше. Теперь неизвестно, где его могила. Немцы в таких случаях выгоняли на места боев оставшихся местных жителей, заставляли собирать трупы и закапывать там, где укажут. Поля им были нужны под будущий урожай, и засорять их они не хотели. Между тем на оккупированной территории немцы ничего не строили и не восстанавливали разрушенное нами. К примеру, когда их уже гнали с Украины, я увидел мост, который мы взорвали при отступлении, таким же разрушенным. Каждая дорога для нас была стратегическим или основным направлением передвижения войск, а немцы, что нас очень удивляло, выбирали свои направления.
— Последние. Может быть, потому, что в это время мы уже охотно воевали. Считали войну для себя действительно священной обязанностью. Вот гоним немцев, а под вечер они начинают сильнее огрызаться и мы устали. От командования нет никаких распоряжений. Тогда солдаты говорят своим командирам: давай нажмем, чтобы за ночь немец не успел окопаться. Воевать немцы умели хорошо. Но драпали не хуже, чем мы в 41-м. Когда мы повстречались с американцами, вместе выпивали, демонстрировали друг другу свои танцы и песни, они говорили нам: немцы вовсе не такие глупые, как о них пишет ваша печать. Мы отвечали: это мы знаем хорошо, а в печати пишем не мы.
«17 февраля встречаю своего друга Ляха и всю свою команду Пошли в часть где мы должны воевать но оказывается здесь все уже пополнено и нас обратно отправляют в лес
18 февраля Спали в землянках где было адски холодно А утром нас построили и ведуть не извесно куда Прошли с километр нас догнал один начштаба который начал выбирать минометчиков Но и мы попали с другом сюда и он нас повел в Шырмовку где мы отдохнули и пошли дальше в село Муховатку ведет нас старшына Сорока Прибыли и начали разбивать по дивизионам где я и попал разведчиком а друг мой в дивизион командир розчета
19 февраля Сегодня я познакомился с новыми мне людьми разведчиками Шуралев Лозуков Коба Арыстов Сорока ребята все хорошые работать нам прыйдется вместе и з этими ребятами можно кое чего зделать»
— Сорока — это наш старшина Николай Сорокин. Со всеми разведчиками, которых я называю, потом крепко сдружился: Мишей Шуралевым, Сергеем Лозуковым, самым молодым в отделении Кобой, Аристовым, Амосом Шишковым. Были в нашем отделении еще два радиста — Николай Ольховиков и Капа. Капа стала женой Николая Сорокина, а когда забеременела, ее отправили в Среднюю Азию. Там родила сына.
«20 февраля Жывем на квартире разведка и радисты все время самодеятельность играем в шахматы радио все время играе Спим лежым находимся на курортах»
— Самодеятельность помогала нам лучше узнавать друг друга. Мы так обнюхивались — кто есть кто. К примеру, Сорокин очень хорошо играл на гитаре, пел одесские частушки. В присутствии начальника штаба батальона капитана Константина Косульникова непременно заводил одну и ту же песню: «Шаланды полные кефали в Одессу Костя приводил, и все биндюжники вставали, когда в пивную он входил», чем всегда вызывал гнев капитана, который не хотел иметь никаких дел с биндюжниками. А мы от души смеялись. В отделении у нас пели все. Мы часто вспоминали слова преподавателя немецкого языка в полковой школе Тараса Петрика, нашего лучшего полкового певуна: «Даже корова умеет петь, но вы этого просто не замечаете, потому что корова поет что-то свое… А уж солдат каждый должен петь».
— «Темную ночь». Частушки Прялкина и Мочалкина. Как потом выяснилось, это были Тарапунька и Штепсель. Частушки все в основном были о Гитлере. Они нам нравились. Перед наступлением обычно нас не трогали, давали возможность хорошо отдохнуть. Занятия не проводились. Иногда приезжал проверять нашу подготовленность начальник корпусной разведки Соболев. Вначале задавал несколько вопросов по теории. К примеру, показывает где-нибудь в лощинке или на пригорке немецкий блиндаж или огневую точку и спрашивает, как можно скрытно до него добраться ночью, а как днем. Главное, за что он нас сильно гонял, так это за владение приемами рукопашного боя и за меткую стрельбу. Раздавали каждому по три патрона, и ты должен был все три пули вогнать в цель на расстоянии 200–250 метров.
Иногда мы тренировались по пути, как говорится. Едем однажды на своей машине по проселочной дороге, вдруг в чистом поле откуда-то курица появилась. Ну, мы друг перед другом стали свое снайперское мастерство демонстрировать. Били по бегающей курице очередями и — никто не попал. Наш водитель Миша Роговский не выдержал, остановился. И тут начальник штаба капитан Косульников выходит из кабины, достает из кобуры пистолет и говорит нам: «Смотрите, разведчики, как стрелять надо». Долго целился в курицу, которая уже успокоилась и что-то клевала. Трах. Курица даже головы не подняла. Косульников всю обойму на курицу израсходовал, а потом от стыда опять в кабине скрылся. Мне повезло: с первого выстрела одиночным из ППШ попал курице в шею. Вообще-то стрелял я хорошо.
«23 февраля все время жыли без изменения а сегодня праздник Красной Армии и мы имеем шансы выпить в чем и отличается наша победоносная Красная Армия и сейчас все это заметно Большое оживление Славяне ходят везде подвыпившы и поют песни»
— Этот праздник выделялся среди всех других советских праздников тем, что только в честь него выдавали дополнительно по сто грамм водки не только на передовой, но и в тылу, где водка на паек не полагалась. Солдаты к этому относились по-своему: «Как у попа причастие…» Такой праздник был еще в 43-м году, когда мы надевали погоны. В тот день на каждое отделение еще выдали по посылке из тыла.
Говорят, что во время наступательных боев солдат спаивали, чтобы, значит, храбрее были. Это неправда. Перед наступлением нас специально не поили. Но выдавали продукты на пять суток сухим пайком, в том числе и пять порций водки по 100 грамм. Получалась сразу бутылка. Да еще некоторые отказывались от водки и взамен брали продуктами. А что такое бутылка молодому, здоровому солдату? К тому же, скажем, зимой, на морозе? И выпивалась она, как правило, еще на марше. Да солдат перед атакой сам не стал бы пить: пьяный человек теряет чувство опасности, а в бою — это верная гибель. Не под пулю, так под осколок подставишься.
Немцев очень часто перед наступлением поили. Приходилось брать в стельку пьяных «языков». Однажды взяли обер-лейтенанта, командира расчета «ванюши». Я обратил внимание, что у него на груди три нашивки, похожие на те, какие мы получали за ранения. А немцам их нашивали за каждую проведенную в России зиму. Значит, обер-лейтенант провоевал в России три зимы, но притворяется, подлый, что не знает русского языка. Встряхнули мы его как следует: «Говори, зараза!» Он только мычит. Потом смотрим, а он пьяный в лоскуты. Наверное, остальные минометчики удрали, а с пьяным командиром возиться не стали, мол, русские подберут.
