Платиновый Обруч. Могучий Орел долго сидел возле него, весь во власти томительного волнения, и сосредоточенно перебирал в памяти, о чем бы попросить; мощь, смелость, неуязвимость, богатство — все было уже давно даровано, и воображение отказывалось измыслить новую просьбу, а повторяться было бесполезно: Платиновый Обруч не исполнял дважды одного желания или желания, подоб-, ного'-уже однажды исполненному.
— Силы! — шептал Могучий Орел, прикасаясь к холодному металлу. Зоркости!.. Уверенности!.. Крепости крыльев!..
Но Обруч никак не отзывался — не было в его блеске того характерного напряжения и искрения, которыми отмечалось, что просьба воспринята и выполнена. И Могучий Орел понимал, что прилетел сюда напрасно.
Подавленный и утомленный, он забрасывал Обруч песком, чтобы свет не проникал наружу, затем выбирался из ямы и грозно призывал: — Ко мне!
И оставшиеся кобчики тотчас оказывались перед ним; они не спрашивали, куда подевались их товарищи — спрашивать было нарушением Уложения и, следовательно, преступлением.
— Закопать.
Такая работа заканчивалась обычно в несколько минут.
— А теперь вы должны умереть. Такова моя воля.
— Есть, Ваша Недоступность! — следовал стройный ответ.
Оставшись один, Могучий Орел поднимался в воздух и, презирая непогоду, начинал кружить над этим местом.
Буря в конце концов начинала стихать, гром удалялся, ветер успокаивался. Море постепенно зализывало следы рабрты; вот уже совсем гладок песок, вот уже волны перекатываются через отмель и достигают скалы, где недавно прятались кобчики, а далеко на востоке начинает матово светиться небо. Идет прилив…
Следует заметить, что Могучий Орел все реже наведывался к своему тайнику. «Эта моя ночная тоска в бурную погоду — это от волнения стихий в природе, как верно объясняет Гэ-Гэ, — рассуждал он. — Потому что я олицетворение природы. Зачем мне летать туда?
Если мой ум бессилен изобрести новое желание, то, значит, и нет более того, чем я обладаю, и нечего больше желать». А кроме того он испытывал своего рода зависть к, Платиновому Обручу: «Могу ведь я и сам сделать то, что захочу или что окажется необходимым, — я, Аквила Регия, непобедимый и величайший, — ибо что же я за „непобедимый и величайший“, если то и дело прибегаю к помощи какого-то обруча?» Боялся он также, что, может статься, чудом уцелеет кто-то из кобчиков, и тогда… Трудно было представить, что случится тогда…
XV
Бессонница приходила порой и в спокойные ночи, чаще в безлунную тихую погоду, когда по земле разливалась теплая истома и мир блаженно замирал, как бы упиваясь своим совершенством и бесконечностью, и звезды горели особенно ярко и близко. Могучий Орел запирался в одной из самых отдаленных комнат и вышагивал там в одиночестве, изнывая от больных дум и непонятных желаний. В эти минуты он уже не думал, что является олицетворением природы, и мудрствования Гэ-Гэ представлялись глупейшей болтовней. И вот, когда тоска уже грозила перейти в отчаяние, он вызывал Оракульшу, и они говорили.
— Что есть жизнь? — спрашивал он, и она отвечала:
— Жизнь есть движение.
— От чего к чему?
— Из одного места в другое.
О таких вещах лучше было бы не говорить с Оракульшей — еще ни разу подобный разговор не приносил успокоения. Но слушать подлую лесть и пустословие Гэ-Гэ было еще горше.
— Что движет?
— Необходимость.
— Откуда необходимость?
— Из желаний.
— Откуда желания?
— От необходимости двигаться.
— Где же тут начало и где конец?
— Нет ни начала ни конца.
— А смерть?
— Смерть — веха.
— Что потом?
— Тьма.
— Ах! — воскликнул однажды Могучий Орел. — Есть! Нашел! Меня тяготит предчувствие тьмы. И если смерти не будет…
— Будет, — последовал ответ.
— Но я могу стать бессмертным!
— Живой труп…
— Пошла вон!
Наутро он совещался со Строгим Сарычом, и тот заметил осторожно, что Его Недоступность стали хужь выглядеть.
— Так недолго и до болезни…
— Что же, — усмехнулся Могучий Орел, — по-твоему, я могу умереть?
— Этого не может быть, Ваша Недоступность! Лекари Вашей Недоступности — лучшие в мире.
— Лекари, — повторил Могучий Орел и поморщился.
— Может быть, — сочувственно сказал друг и советник Строгий Сарыч, Вашей Недоступности следовало бы на время отвлечься от дел, от этих бесконечных забот…
— Что ты называешь «отвлечься»?
— Охота! — Глаза Строгого Сарыча вспыхнули. — Охота — величайшее наслаждение! За тем вон мрачным лесом есть удивительные поляны, и пасется там множество разномастных четырехлапых. Ваша Недоступность могли бы повелеть…
Через день вылетели. Кроме Могучего Орла, Старшего Сокола и Строгого Сарыча, здесь были еще Бравый Ястреб, Гэ-Гэ и Блистательный Чеглок, и всю группу эскортировали стройные стаи кобчиков, тювиков и канюков.
Охота была великолепной. На полянах в самом деле паслись и нежились многочисленные стада разнообразной живности. Взмывал и камнем падал на жертву Строгий Сарыч, бесшумно наскакивал Бравый Ястреб, метался Старший Сокол, неистовствовал Блистательный Чеглок. Но наивысшее мастерство показал, конечно, сам повелитель. Он был неутомим, стремителен, точен и устрашающе прекрасен. Жертва сопротивлялась ему один лишь миг, и немедленно превращалась в кровавые клочья. Он единолично разорвал не меньше сотни кроликов и повалил около пятидесяти ланей и коз. Главным в его поразительном таланте было — внезапность.
Стремглав бросался он на цель, сверлил ее взглядом, сбивал с ног, и в следующее мгновение клюв, когти и крылья завершали работу.
Эскорт, разбившись на отряды, шнырял по всему лесу, шипеньем и клекотом выгоняя зверье на поляну, где действовали неутомимые охотники. Побоище длилось, несколько часов, и к обеду вся поляна была завалена трупами. Утомившиеся бойцы сидели на опушке и тихо переговаривались. Гэ-Гэ, не принимавший участия в мероприятии, так как был ленив и боялся крови, мирно философствовал, превознося таланты своего господина и подводя под культ зрелищ моральную основу. И только Могучий Орел молчал. Он не устал; легкость и покой чувствовал он в этот час, словно испил чудодейственного лекарства или помолодел на несколько лет. «Вот, — думал он. — Можно, значит, обойтись и без Обруча…» В лесу было тихо. Понемногу наступал вечер; снизившееся солнце разбивалось о деревья; от реки шла прохлада.
С этого дня охоты устраивались часто.
XVI
Наставник выключил эвольвентор, так как первый из его подопечных был крайне возбужден, а второй отвернулся от экрана.
— Мы хотим освоить планету Хи, — сказал Наставник. — Ведь такова главная цель?
— Да, — прошептал Первый. — Ты знаешь…
— Вы видели, как приблизительно это делается.
— Да…
— В таком случае, что тебя гнетет?
— Я никогда не видел, как это делается…
— Охоту устроил бывший лон, — с невеселой улыбкой заметил Второй. По-твоему, он наш предшественник?
— Мы не от лонов! — с отчаянием возразил Первый.
— Кто это доказал?
— Наставник напомнил, что подобие форм…
— Наставник говорил также о специфических токах Хи…
— В таком случае, я это доказал, я! Наши лоны вымерли! Мой ученический эвольвентор отметил это четко!
— Ты сказал, что он был несовершенным, несколько стадий промелькнуло.
