полностью уверены в том, что все действительно обстоит именно так.
– Я не понимаю, о чем вы… – этим заявлением я тянула время. Мне надо было собраться с мыслями, которые упрямо расползались в стороны.
– Бросьте! Все вы понимаете! Герман ведь даже дал вам запасные ключи от своей машины. Я видел, как вы пытались ее открыть, поскольку не знали, что она и без того открыта.
Вместо того чтобы ответить, я вдруг вспомнила, как Бусь учил меня водить машину. Ему очень нравилось, что я оказалась способной ученицей. Его жена никогда не водила собственный «Lexus», который он как-то подарил ей на день рождения. У нее были права, и она пару раз проехалась на нем по городу, но потом поставила, как яхту, на прикол. Ей не нравилось, что на дороге приходится излишне напрягаться, и предпочитала ездить по своим делам на такси. Я же, наоборот, за руль какой бы машины ни садилась, всегда сразу чувствовала полное соединение с ней. Машина у нас была в плане. Герман обещал мне ее купить, когда… Словом, это «когда» теперь никогда не наступит. На меня вдруг обрушилось всей своей силой это жуткое слово «никогда». Нечасто мне приходилось особенно вдумываться в его смысл. Я произносила его, скорее, в утвердительных контекстах. Например, сказать, что я никогда не буду делать то или это, утверждало, что мне никакого труда не составит не заниматься этим, поскольку мне оно неинтересно или без надобности. К тому же я всегда могла изменить свое мнение, и однажды всуе произнесенное «никогда» отвалилось бы сухим листом. Трагическая суть этого слова вступает в свои права, только когда речь идет о смерти. Никогда не вернется ко мне мама, я никогда больше не увижу отца. Ко мне никогда больше не прикоснется Бусь. Оказалось, что я не могу думать об этом спокойно. Горло перехватило так, что воздух показался разреженным и не утоляющим легкие. Нет, я не стану рыдать. Я не попрошу воды. Это ничему не поможет. Я просто отдышусь и расскажу этому дотошному журналюге то, что ему так хочется услышать. Конечно, не все. Зачем ему все? Разве он в состоянии понять, что смерть Германа для меня является полным крахом? Крахом всего. Я много раз подвергала сомнению нашу с ним любовь. Страсть была, да. Мы идеально подходили друг другу физически. На жизнь смотрели одинаково, ценили одно и то же. Оба хотели быть обеспеченными людьми. Не только ради денег как таковых. Мы хотели быть свободными в выборе поступков, в проявлении собственной воли, в осуществлении желаний, не хотели зависеть от других и подчиняться чужой воле. И, самое главное, мы оба ненавидели ее! Еву! Она была постоянным источником наших унижений. Мы во всем были с Германом заодно. Вряд ли именно такая общность зовется любовью. Впрочем, кто может точно знать, что ей зовется. Возможно, у любви множество лиц. Вот сейчас, когда я знаю, что со мной никогда больше не будет рядом того, кто всегда был со мной заодно, мне не хочется жить. Я понимаю, что уже никогда не смогу получить доступ к деньгам, на которые могла рассчитывать, став его женой. У меня так никогда и не будет ни той машины, что Бусь мне обещал, ни дорогой шубы. Я никогда не войду хозяйкой в ту квартиру, в которой гостиная ломится от антиквариата. Мы не полетим с ним не только в Акапулько, но никогда не поедем даже на берег Финского залива. Но не это главное! Я не так примитивна! С потерей Германа вокруг меня опять образовывалась звенящая пустота. Я потеряла поддержку и опору. И я отвечу на некоторые вопросы этого… Игоря… О! Вспомнила! Журналист назвался Игорем Вишневским.
– Да, вы правы, – выдохнула я. – Я действительно хотела найти этот контейнер. Но, судя по всему, вы нашли его раньше меня.
– Да, это так… Хотя на ампуле нет названия, я предположил, что это яд. И, думаю, поскольку вы в курсе того, что господин Панкин собирался шагнуть под чью-нибудь машину, вряд ли яд предназначался для него. Вы кого-то отравили вместе со своим любовником? Вы ведь любовники?
– Вы забыли добавить «не так ли?», – сказала я и усмехнулась.
– Не по-о-онял… – протянул Вишневский.
– Ладно, это не важно, – отмахнулась я. – Мы с Германом действительно любовники… то есть… были любовниками. И яд… Да… Он предназначался для одного человека… Бу… то есть Герман придумал – спровоцировать ДТП. Я отговаривала, поскольку считала, что очень опасно – специально лезть под машину, но он настаивал именно на этом.
– Почему?
Я посмотрела на журналиста. У него было хорошее лицо, но какое-то слишком честное, что ли. Люди с такими лицами, как правило, неисправимые романтики и Дон Кихоты. Борются с мельницами и ничего не имеют от этой борьбы. Такие люди даже чем-то похоже друг на друга. Наверно, беспорочным выражением лица. Он, видимо, такой же фанат своей профессии, как Иконников – хирургии. Но Дмитрий, кроме того, что замечательный врач, еще и неплохой бизнесмен, иначе не открыл бы своей клиники. Этот Вишневский, скорее всего, ничего не смыслит в бизнесе или, чтобы не признаваться себе и окружающим в том, что не способен организовать собственное дело, объясняет свою неспособность презрением: бизнес – подлое и грязное дело. Как же мне жаль таких, как он. Впрочем, может, я смогла бы в такого влюбиться. По- настоящему. Без всякого расчета. Хотя… такие мужчины сами влюбляются раз и навсегда. У него на правой руке блестит кольцо. Это означает, что он занят. И никогда не изменит своей жене. Да, мое подсознание опять вытолкнуло слово «никогда». Относительно журналиста оно означает лишь констатацию факта: он всегда будет любить только одну женщину, свою жену.
– Герман был уверен, что все рассчитает правильно и не сможет серьезно пострадать при столкновении с машиной, – ответила я. – Он сказал, что выберет регулируемый и хорошо освещенный перекресток и такого водителя, на которого в этом смысле можно понадеяться. Он неплохой психолог, Герман… То есть был им…
Журналист покусал нижнюю губу в раздумье, а потом сказал:
– Да, пожалуй, он действительно все рассчитал правильно. Я не мог бы нанести ему никаких увечий. Он мог получить только ушиб при падении, да и то, если бы специально не стал удерживаться на ногах. Произошло непредвиденное. Он не мог предположить, что зацепится за бордюр…
Я кивнула, соглашаясь с ним:
– Да, кроме точно рассчитанного, существует еще такая коварная штука, как случайность… Ее учесть невозможно. Герману казалось, что он придумал самое замечательное алиби. Он будет зарегистрирован дорожной службой как участник ДТП практически в тот самый момент, когда… Словом, его не заподозрили бы…
– А если бы Герман все-таки пострадал? На дороге было мокро, скользко. Даже опытный водитель мог не рассчитать пробег машины!
– Он готов был немного пострадать. Попросил бы отвезти его в клинику друга. У нас, знаете ли, есть друг – отличный хирург… Он не раз собирал людей после аварий чуть ли не по частям, но, как я уже сказала, Герман был уверен, что даже в случае неудачи отделается лишь легкими ранениями. У нас с ним было разработано два плана. Если бы он почти совсем не пострадал, то после составления протокола поехал бы в гостиницу, где мы договорились встретиться. План «Б» предполагал, что ему придется на некоторое время задержаться в клинике нашего знакомого доктора. После того как там зафиксировали бы его обращение, сделали бы рентген и прочее, Герман собирался вернуться… не важно куда… Он бы вернулся и положил рядом… с-с-с… трупом ампулу с пилкой. Будто бы человек сам, понимаете? – Журналист кивнул. – А потом Герман бы сам и вызвал полицию… Будто бы пришел, а человек уже мертв…
– А как же ампула? На ней же должны быть отпечатки… ну… жертвы…
– О! Вы напрасно беспокоитесь! На ампуле есть отпечатки жертвы! Она, жертва, не так давно помогала Герману собирать ампулы с пола… то есть с мягкого ковра, на котором они не могли разбиться при падении.
– Собирала ампулы с ядом?! – ужаснулся Вишневский.
Я нетерпеливо тряхнула головой и сказала:
– Конечно же, нет! Где бы набрать столько яда? Герман не так давно проходил курс лечения, делал уколы. Вот и рассыпал оставшиеся ампулы… будто случайно, а среди них была та самая, роковая… Ну а… жертва… она подняла. Вам ясно? Мы хорошо подготовились.
Журналист хмыкнул, немного помолчал, а потом опять задал вопрос:
– Ну, хорошо, допустим, он считал, что для себя везде соломки подстелил! А вы? А как же вы?
– Я? А что я? Со мной тоже все должно быть в порядке… да… Герман уговорил жену праздновать встречу Нового года втроем… и…
– Втроем? – перебил меня журналист. – Это начало каких-то новых традиций – приглашать любовниц
