первое крушение, — а оно тогда и года не проработало. Они наткнулись на нее, разбирая завалы, и когда в эти ее бельма бил свет, она визжала от боли. Судя по всему, от света она и сдохла. Чисто физически с ней все было нормально — так, пара косточек сломана.
Ну и вот, принесли ее ко мне, поскольку я считался в музее главным специалистом по человекообразным. И я исследовал ее — да еще как исследовал, ты уж поверь мне! Работал шесть дней без сна и даже отдыха, разобрал всю тушу до последнего кусочка, до последнего волоска!
Такого шанса не выпадало еще ни одному ученому, и я не хотел его прошляпить.
Узнав все, что только возможно, я потерял сознание прямо за лабораторным столом и очнулся уже в больнице.
Разумеется, я почти сразу же сказал им, что никакая это не обезьяна. Да, некоторое человекоподобие прослеживалось, а кровяные тельца напоминали человеческие… до неприятного напоминали. Но такой головы, таких лопатообразных конечностей и мускулатуры никогда не было ни у единого животного, ни у единого человека на земле. Собственно, эта тварь никогда на земле и не бывала, тут уж никаких сомнений! На поверхности она издохла бы через полминуты — как земляной червь на солнце.
Боюсь, мой доклад не особенно помог властям. И в самом деле, даже коллега-ученый вряд ли сумел бы увязать определение «неизвестная гигантская разновидность подземного крота-падальщика» с бредом касательно «строения конечностей, характерного для собачьих и обезьян», а также моей абсурдной убежденностью в том, что «строение мозга поразительно сходно с гуманоидным» и «мозговые извилины указывают на степень развития сознания, при которой…».
Ну да что теперь вспоминать! Отчитываясь о результатах вскрытия, я нисколько не сомневался, что меня тотчас же отправят на психиатрическую комиссию. Вместо этого мне предложили возглавить «Особую группу» метрополитена и назначили фантастическую, мягко говоря, оплату труда. За месяц выходило больше, чем в музее за год.
Видишь ли, они до многого додумались и без моей помощи! Некоторые факты от меня намеренно скрыли, чтобы не влиять на мои выводы. Им уже было известно, что крушение подстроено — на это красноречиво намекали повреждения пути. Кто-то снял целых три шпалы и припрятал в другой части туннеля. А состояние грунта в месте крушения не менее явно свидетельствовало, что там велись обширные земляные работы с подкопом; все вместе походило на гигантскую кротовину, только хуже. И пока я исследовал желудочные соки и различные ткани, пытаясь выяснить, чем питается мой подопечный, власти занимались погребением — втайне, с чрезвычайными предосторожностями — частично объеденных тел доброй полудюжины мужчин, женщин и детей, которые погибли… Ох, дружище, не в катастрофе они погибли — как и та тварь, что верещала и прикрывала глаза от света; она застряла под завалами, когда пыталась вытащить труп из вагона и… Боже! Какую же отвратительную бойню застала аварийная бригада!
К счастью, в туннеле царил обычный непроглядный мрак. Те бедолаги, которых только ранило, и знать не знали, что за ужасы творились в этой стигийской тьме в двух шагах от них, — а если и знали, то им хватало собственных страданий, надо полагать! Некоторые потом бормотали про зеленые глаза и про то, как им якобы раздирали когтями лица, — но всё, естественно, списали на горячку. Одному вообще отгрызли полруки, но он так ничего и не узнал — хирурги сразу же ампутировали оставшуюся часть, а когда парень пришел в сознание, сказали ему, что руку оторвало при крушении. Так что он до сих пор ходит себе по улицам и ведать не ведает, какой участи едва-едва избежал той ночью.
О, дружище, ты и не представляешь, как надежно можно замять любое дело, когда за тобой вся сила городской администрации! И уж поверь, мы и вправду всё замяли. На место крушения не допустили ни одного репортера, и никакой тебе свободы слова. В правительстве хотели собрать комиссию для расследования, так мы зарубили всё на корню! И только-только аварийщики расчистили завалы и извлекли последнюю жертву, а Особая группа уже приступила к своим обязанностям. И не оставляла их с тех самых пор — то есть двадцать с лишним лет!
Конечно, первое время нам приходилось тяжко. Всех этих новомодных устройств и в помине не было. Фонари, оружие, дрезины — патрулируй туннель как хочешь, все пять миль. Вот как миссис Партингтон воевала с морем[4], только хуже. Горстка человечишек против самого Ада в вековечной тьме, затопившей туннели глубоко под городом.
Хотя крушений больше не было, не скрою. Так, пара мелких аварий. Да и как их было избежать? Мы делали все, до чего только могли додуматься. О, как мы горбатились в те годы! Как-то на одном участке путей начались странные явления, и мы начали копать у самых путей; зарылись на полсотни футов и услышали совсем уж непонятные звуки. А однажды заблокировали туннель в милю длиной и пустили ядовитый газ. А еще как-то раз заложили динамит и… да что смысла продолжать? Все было без толку, ну совсем без толку. Просто ничего осязаемого нам в руки не попадалось. Да, во время этих тоскливых обходов в кромешной тьме слышались какие-то звуки; свет фонариков под этими бесконечными бетонными сводами казался не больше булавочной головки. Вдали мы замечали поблескивающие глаза и находили свежевскопанную землю там, где минуту назад не было ничего, кроме утрамбованного гравия и золы. Время от времени палили во что-то белесое, едва различимое, но в ответ получали только хихиканье — издевательский и совсем не веселый, как у гиены, смех, затихающий в земной толще…
Тысячи раз подмывало меня послать все к чертям, вернуться к наземной жизни, к солнечному свету и здравому смыслу, забыв про это безумное царство Ньярлатхотепа с его макабрическими ужасами. И каждый раз мысли мои возвращались к тем беззащитным мужчинам, женщинам и детям, которые мчатся, ничего не подозревая, сквозь зловещую тьму, а где-то внизу, им на погибель, буравит землю первородное Зло, и я… я просто не мог уйти, вот и всё. Оставался на посту и год за годом выполнял свой долг. Странное занятие для ученого; разумеется, за годы обучения в музее я и не помышлял ни о чем подобном. И все же мне льстит, что моя работа приносит пользу обществу — и более ощутимую, чем если бы я изготавливал чучела животных для музейных витрин или писал бы монструозные учебники, которые и читать-то никто не станет. Понимаешь ли, у меня тут собственная наука — наука охранять туннели, на которые затрачены миллионы и миллионы долларов, от подземных ужасов; наука оберегать жизни доброй половины жителей крупнейшего города в мире.
И вот еще что. Здесь передо мной открывалась возможность, за которую чуть ли не всякий мой наземный коллега отдал бы правую руку, — возможность исследовать совершенно неизведанную форму жизни; существ до того гротескных, что и спустя все эти годы, сталкиваясь с ними постоянно, я порой отказываюсь верить собственным глазам… хотя ужас остается неподдельным, если уж на то пошло. Следы его можно найти во всех странах и у всех народов. Ну а что, даже в Библии упоминаются «бесы, что роют землю»[5], а в Персии и поныне охотятся с собаками и ружьями на странных обитателей склепов, не людей и не зверей; а уж в Сирии, Палестине и некоторых областях России…
Но если ограничиться этим конкретным местом… что ж, ты не поверишь, сколько записей мы отыскали в архивах, сколько свидетельств существования Тварей нашлось в истории Манхэттена — даже до прибытия белых. Поинтересуйся у хранителя Музея аборигенов на Риверсайд-драйв, как местные индейцы тысячу лет назад хоронили своих мертвецов, и эти обычаи покажутся совершенно необъяснимыми — но только если не учитывать, от чего они стремились защититься. И попроси его показать тебе тот череп, наполовину человечий и наполовину собачий, который обнаружился в индейском кургане аж в Олбани, и еще эти церемониальные одежды шаманов, на которых явственно различимы паукообразные Твари, роющие стилизованные подземные ходы и занятые иными делами; это доказывает, что индейские художники хорошо были знакомы с Ними и Их привычками. Да уж, стоит только взяться за поиски, и сразу всё как на ладони!
И даже когда объявились белые… как насчет ранних свидетельств — скажем, Яна ван дер Риса и Ваутера ван Твиллера? Если вдуматься, даже в некоторых фантазиях Вашингтона Ирвинга прослеживаются неприятные подробности! В «Истории Нью-Йорка» тоже попадаются диковинные пассажи — говорится о каких-то патрулях, которые безо всяких осмысленных причин обходят улицы по ночам, особенно в районах кладбищ; о вылазках в непроглядной тьме, о грохочущих кремневых ружьях, о могилах, которые поспешно вырывали и засыпали, стараясь успеть до рассвета…
А потом и современные писатели… Бог ты мой! По этой теме можно собрать целую библиотеку. Один автор досконально изучил предмет и собрал почти столько же данных, сколько я за все эти годы под
