Жабиньскому.
«Поздно уже горевать, какая теперь разница, развелись ведь уже», – говорил ему внутренний голос.
«Есть разница, – яростно отвечал ему Збигнев, – есть, и еще какая. Меня предали или нет? Я унижен или нет? Я человек или доведенная до скотского состояния особь мужского пола?»
Жабиньский не умел играть с женщинами в их сложные игры. Потому однажды вечером он явился в свой бывший дом и прямо спросил Соню:
– Ты развелась со мной из-за любовника?
Соня обескураженно взглянула на него, затем опустила глаза и, помолчав, заговорила:
– Я слишком любила тебя Збышек, чтобы играть роль дешевой шлюхи. На измены в хороших семьях способны только женщины с ничтожной душой. Поверь, у меня и в голове такого не было. Хотя плотская любовь мне требуется, ведь мне всего тридцать лет. Но я не из-за этого решила с тобой расстаться. Не хотела говорить из-за чего. Но коли пришел – скажу. Забудь про любовников. У меня их не было и нет. Здесь я полагаюсь на Господа. Если мне суждено второй раз выйти замуж – значит, это случится само собой. Вот о чем подумай. Сначала я была уверена, что у тебя наступает какая-то мужская слабость. Это бывает по всяким причинам. Может быть, утомление, нервы, а может быть – органическая болезнь. Но все это поддается исправлению. Во всяком случае, надо было разбираться. Но ведь наряду с телесным равнодушием ты заледенел душой. Я хотела как-то объясниться с тобой, но ты резко изменился, стал недоступен. Тогда я решила попытаться жить с тобой отдельной жизнью. Мы существовали в одном доме, и я стала наблюдать за тобой. Я увидела, что ты постоянно в себе, что ты занят какими-то злыми размышлениями. Ты перестал молиться, Збышек. Веришь ли ты теперь? Мне кажется, уже нет.
Наблюдения эти и привели к мысли о разводе, потому что я просто испугалась. Из тебя начало сочиться какое-то холодное пламя. Пламя жестокости, равнодушия, нелюбви. Знаешь, раньше у тебя был только профиль ястреба, а теперь к нему добавился и ястребиный взгляд. Беспощадный и бесчувственный. Ты ведь очень сильный, очень талантливый. Представляешь, что получается, если такой темперамент и ум становятся воплощением зла? Я боюсь тебя, Збышек, и прошу тебя больше ко мне не приходить.
Жабиньский ушел от нее пораженный и просветленный. Соня увидела в нем то, чего он сам никак не мог понять. Конечно же! Как там сказал Герберт Уэллс: действовать в категориях зла. Да, жестокость и равнодушие поднимают его над миром, и люди начинают бояться его. Первой это увидела жена. Черт с ней. Это только начало. Он точно знает, что Провидение избрало его на роль главного стратега истинно справедливой и могучей американской империи. Повторим еще раз: действовать в категориях зла. Всегда основой геополитики англосаксов была агрессия. Хватит валять дурака и прятать эту правду от мира. А христианские заповеди… Верно, он давно перестал молиться. Значит, пришло время освобождаться от иллюзий.
Глава 7
1968 год. Явочная квартира ЦРУ в Вашингтоне
Стенли Полански задумчиво смотрел на Голубина, развалившегося перед ним в кресле и потягивавшего виски. Он знал этого человека уже десять лет, но до сих пор не мог постичь всех темных закоулков его души. «Лис» был блестящим агентом, но в ЦРУ давно поняли, что он постоянно лжет. Нет, не как двурушник, конечно. Ни КГБ, ни другая спецслужба о его сотрудничестве с американцами не знали. Но считать его искренним в сотрудничестве с Агентством тоже было невозможно.
Стенли вспоминал тот день, когда впервые увидел фотографию Голубина. Ему с первого взгляда не понравилась отвратительная улыбочка этого русского, будто приклеенная к бесформенным губам. С возрастом этот дефект стал еще явственнее. Голубин был весьма неприятен внешне, а к тому еще добавлялась его аррогантная и едкая манера общения. «Умный ты парень, Олег. Умный, дерзкий. Но какая же ты нечисть. Тебе только рога приставить – и вылитый Сатана получится», – глядя на него, думал Полански. Но что делать, профессия разведчика предполагает общение с самым разнообразным человеческим материалом, независимо от того, нравится он или нет.
На сей раз между ними происходил весьма нелегкий разговор. Полански надоело выслушивать от агента бесконечные требования денег за, в общем-то, малоценные вещи. «Лис» регулярно сдавал новых сотрудников ПГУ, прибывавших в Вашингтон, таскал на встречи копии политических телеграмм, иногда по случаю выдавал источников других линий резидентуры, но о главном – о ценных советских агентах – молчал как могила. ЦРУ уже миновало период прямых подозрений в двойной игре и поняло, в чем дело: Голубин опасался за себя. Американский принцип неминуемости наказания диктует необходимость пресечения деятельности вражеского агента сразу после его выявления, если он приносит непосредственный ущерб интересам Соединенных Штатов. Время разработки в таких случаях является минимальным. Здесь невозможна оперативная игра, которая длится иногда годами. Если «крот» приносит ущерб интересам США, то он моментально нейтрализуется. А это означает, что КГБ начнет расследование причин провала. При этом всегда возрастает опасность расшифровки предателя.
ФБР сообщало, что Голубин с кем-то активно встречается в городе. Он выходит на проверочные маршруты, подолгу и старательно проверяется. Обнаружив слежку, возвращается на базу, а значит, не хочет, чтобы американцы знали о его источнике. Судя по тому, как обставляются его выезды, источник этот чрезвычайно серьезен, и имеется настоятельная необходимость в его выявлении. Однако Голубин упорно уходил от прямых вопросов и врал напропалую о каких-то тайниковых операциях, которые уже который раз не получились, потому что «на той стороне что-то не заладилось».
Стенли по глазам видел, что Олег просто издевается над ним, и впадал в бешенство.
– Ты понимаешь, что мельчаешь в наших глазах? Мы выплатили тебе чуть не полмиллиона долларов. За что? За то, что ты впарил нашу дезу своим ракетчикам? Ну и каковы результаты? Они побарахтались пару лет в этом дерьме, а потом разработали свой порох, превосходящий наш по всем параметрам. Эти ваши мобильные моноблоки, которые скоро пойдут в серию – настоящий кошмар для ослов из Пентагона. Так за что я плачу тебе баксы?
– Если бы не обещание Ричарда Хелмса продавить секретное постановление Конгресса о введении меня в американское подданство, я бы, пожалуй, плюнул на всю эту вашу кухню, Стенли. Вы похожи на шакалов, которым всегда всего мало. Кстати, я еще старика Кейбла просил не ставить тебя на связь в качестве ведущего офицера. Но тот не послушал – и я теперь вынужден иметь дело с вонючим полячишкой, который дальше своего носа ничего не хочет видеть. Ты почитай мой файл, когда вернешься в кабинет. Может быть, твоим куриным мозгам станет ясно, за что мне платят деньги. И спроси себя, много ли у вас агентов, которым пробивают через Конгресс американское гражданство. Ты мне надоел, Стенли, повторяю тебе это в сотый раз. И вот еще что. Пусть дядя Сэм потерпит немножко, покуда я не выдал ему нашу крупную агентуру, потому что время еще не пришло. И не пытайтесь ее выявить без моего позволения. Да, у нас есть пара интересных источников. Но придет срок, и они получат свое от вашей долбаной Фемиды. Только, надеюсь, к этому времени я буду в безопасности.
Голубин действительно верил, что переигрывает ЦРУ в схватке за собственную безопасность, как и задумал с самого начала. Два года назад ему передали на связь очень серьезного агента, поставлявшего для ПГУ чемоданами стратегическую информацию. Выдать его – означало бы дать повод для очень громкого скандала в межгосударственных отношениях и одновременно поставить себя под серьезнейшие подозрения со стороны коллег. Поэтому Голубин и не думал о выдаче источника, приберегая его, как яичко к пасхальному дню. Это давалось нелегко, потому что цэрэушники обрушили на него жесточайший прессинг. Однако «Лис» не поддавался, заявив, что если почувствует на себе воздействие психотропных веществ, то прервет сотрудничество. Поэтому американцы не решались применить к нему специальные препараты.
Голубин наслаждался, наблюдая за тем, как Стенли психует. Он давно уже осознал, что его стихия – это лужа адреналина, нахлебавшись из которой, ощущаешь, как по тебе идет электрический ток. Какая разница, отчего это случается. От того, что ты подписал кому-то путевку на электрический стул, вывел из равновесия кретина, вроде Полански, или кинул в постель какую-нибудь случайную красотку. Главное – получить кайф.
Голубин хорошо помнил, как впервые в нем появилось ощущение торжества от насилия, и это во многом определило его дальнейшее отношение к миру.
Ему было восемь лет, он гулял в своем дворике солнечным летним днем. Из соседнего двора с криками
