и понять, что оно будет означать начало конца системы мирового социализма. Мы же, в таком случае будем иметь все необходимые выгоды, в частности, заплатим за вывод советских войск лишь столько, сколько сами посчитаем необходимым, и включим восточную часть в зону ответственности НАТО. С точки зрения дипломатической истории, это будет беспрецедентная, триумфальная победа.
Герда принесла копии этих телеграмм Старкову и без слов передала ее ему в номере отеля «Штадт Берлин». К тому времени их оперативные отношения были совсем не развиты. Она оказалась очень трудной в разработке. Говорить напрямую о сотрудничестве было невозможно. Герда представляла собой в этом плане отлаженную немецкую канцелярскую машину, знающую только букву закона.
Отчаявшись найти политические основы, Данила с Олегом придумали легенду, соответственно которой он пишет диссертацию по Западному Берлину и у него есть трудности с некоторыми разделами. Старков привозил такой раздел на встречу и отдавал на ознакомление Герде с незаполненными пробелами, которые по замыслу, она должна была бы заполнить закрытыми сведениями.
– Представляешь, Данила, лежу на ней, она подо мной кипятится, а мне не до чего. Думаю, как ей свой труд впаривать буду. Потом она на расслабленных ногах подходит к тумбочке, надевает очечки, наклоняется над моей бумагой, выставляет репку в белый свет и начинает водить носом по строчкам. Водит, водит, водит, блин, и потом говорит: «Нет, милий Андрэ, это есть секретный информаций. Я не мог тебе его давай. Пойдем снова на койка». Ну, что делать?
Они обдумывали все новые и новые варианты, однако прогресса не было. Герда являлась на редкость верной своему долгу Брунгильдой и умела не путать две очень разных формы любви: любовь к отчизне и любовь к мужчине. Поэтому, когда Олег увидел копии телеграмм, он слегка опешил:
– Герда, что это? Почему?
– Потому что Германия хочет обмануть Россию. Вас будут обманывать. Я не хочу обмана. Надо вести честный политика. Я украла этот документ на прощание, потому что ухожу из Бундесхаус. Я сказала Виллау, что у меня есть настоящий любовник, а не такое животное, как он, и больше к нему не вернусь. Меня уже ждут на преподавательской работе в Гейдельберге.
Олег застыл в неподвижности. Полгода работы ухнули зазря. Кому нужна преподавательница университета?
– Ты что, все уже решила и сделала?
– Конечно дорогой, теперь нам уже ничто не мешает. Я теперь никакой не секретоноситель, вот!
– Герда, блин горелый, что же ты наделала!
– Ты хотел от меня секретов, Андрэ? Это напрасно. Через полгода будет единый Германий и наш Бундесхауз распустят. Все сотрудники будут искать новую работу. А ты будешь искать там девочку- секретоносителя, правда?
– О чем ты говоришь?
– Ты есть КГБ, Андрэ. Я сразу это поняла, когда увидела твои глаза. Женщину нельзя обмануть глазами. Я поняла, что ты не правда, но мне нужен был мужчина. Ты был прекрасный мужчина. Очень прекрасный- прекрасный мужчина. Я полгода была с тобой женщиной. Я не давала тебе секретов, потому что ты был КГБ. А теперь я уволилась ото всюду: из Бундесхауза, от тебя, от прошлой жизни. Эти документы – моя благодарность за профессиональную любовь. Спасибо КГБ, что имеет такие мужчины. Но это все. Я больше не буду.
Потом он проводил ее до выезда из Берлина. Герда свернула на парковку у автобана, выключила мотор и начала бурно плакать. Она ревела, наверное, также, как ревут все женщины на свете, вынужденные потерять любимого человека. Она причитала, целовала и гладила его. Потом плач прекратился. Герда повернула ключ зажигания, посмотрела на Олега протрезвевшими глазами и сказала:
– Все. Уходи. Прощай.
Его подхватил Данила, ехавший сзади на своей машине, и они отправились на конспиративную квартиру. Там разведчики открыли холодильник, достали все спиртное, что было, еще раз прочитали принесенные Гердой документы, и стали пить.
Олег Старков был очень крепок в этом деле. Он был наследственным выпивохой и рассказывал о своем отце так:
– Полковник военно-транспортной авиации Николай Старков всегда утверждал, что водка бывает только хорошая и очень хорошая. По первому стакану его экипаж наливал, когда убирал шасси после взлета. По последнему – когда ставил машину на тормоз.
У Данилы этого опыта тоже было немало. Но сегодня причина была особой. Они прикоснулись к самому страшному – к документальному свидетельству бесполезности собственной жизни. Оба проработали по двадцать лет в КГБ, искренно веря, что продолжают дело тех, кто защищал собой страну. Они были готовы сделать это в любой момент и делали, когда это было надо. И теперь на них обрушился невыносимый груз предательства с самого верха. С того самого верха, который назывался в разведке Инстанцией. Эта Инстанция всегда была для них неким священным местом. Когда Данила узнавал, что его информация уходила в Инстанцию, он радовался. Это была очень высокая оценка. В их сознании не было царя-государя, но была вместо этого Инстанция. А теперь они воочию убедились, что во главе Инстанции стоят иуды, которым безразлична судьба их страны и судьба их народа.
Эмоциональный Олег напился первым. Он уперся лбом в растопыренную пятерню и стал говорить, раскачиваясь в кресле:
– Братишка, Данилка, за что я эту бабу уродовал, за что? Она же классный человек, эта Герда. Я к ней проникся…, может даже полюбил, понимаешь? И ударил. Ради чего ударил, чтобы этому козлу информацию добывать? Да его в нужнике утопить надо! Мы здесь себя расходуем до самого дна, все отдаем и силы и совесть и нервы, а зачем, для этого гада? Для Шевика? Данила, они же власовцы, понимаешь, власовцы. Ведь те тоже вроде как за благо родины боролись, а наших отцов убивали. Вот и Горбатый с Шевиком такие! Ненавижу, ненавижу, ненавижу!
Данила слушал его и пил рюмку за рюмкой. Полученная Олегом информация не была для него новой, но ставила четкую точку в предположениях и подозрениях. От нее становилось тошно. В глазах стоял сумрак. Темнота в профессии. Темнота в стране. Также как и у Олега, у него выросло острое чувство ненависти к Горбачеву. Не зная личности этого деятеля в деталях, Булай, упорным и опасным трудом прокладывавший свою дорогу по жизни, понимал, что этот человек, ни по уму, ни по совести, ни по характеру не готовый к управлению огромной державой, принесет страшную беду его народу.
– Что с телеграммами делать будем, кому они нужны? – спросил Старков.
– Они не нужны никому. Хуже того, не дай Бог, какая-нибудь гнида еще и Герду засветит. Дай мне их сюда – ответил Данила.
Старков достал из тайного отделения барсетки переданные немкой телеграммы. Данила отнес их в туалет, тщательно порвал и спустил в унитаз.
Потом «Астра» прекратила работу. Однажды ребята пришли на встречу, наполненные хмурой решительностью. Как всегда, быка за рога взяла Хельга.
– Данила, мы с Хайнцем всю ночь не спали, говорили о наших общих делах и пришли к одному серьезному решению.
Сердце Булая сжалось, он понял, о чем сейчас пойдет речь. От разведки уходили лучшие люди. Те самые романтики, которые пришли к ней делать жизнь лучше. Теперь они отворачивались от нее. Значит, случился горький поворот в той стране, которой принадлежала разведка.
– Нам страшно неприятно тебе говорить, товарищ ведущий офицер, но мы не можем молчать – продолжала Хельга – Пойми нас правильно. С тобой лично у нас все в порядке. Все нормально, даже хорошо. Но что делает твое правительство? Ты видел картину Брейгеля «Слепые»? На ней слепой поводырь ведет за собой цепочку слепых к краю пропасти. Они уже начинают падать в эту неизвестность, но не знают, что их ждет, и даже хохочут от страшного восторга. Ведь это же твои правители!
– Я понимаю тебя, Хельга, и разговора этого я ждал. Но согласись, мы ведь не на правительство работаем, а на страну, правильно? Ей помогать надо, на нужный курс выгребать. Иначе никто не знает, что с ней будет.
– А ты что, разве не видишь, что с ней будут? Если все Ваши газеты и журналы в один голос порочат прошлое и восхищаются Америкой, то Вы скоро будете разрушать социализм и строить новую Америку. Это
