давало мне право считаться непризнанным гением. Примерно так же рассуждали все мои друзья. Мы думали: «Опубликуемся на Западе, и все узнают, какие мы гениальные ребята».
И вот я на Западе. Гения из меня пока не вышло. Некоторые иллюзии рассеялись. Честолюбие несколько улеглось. Зато я, кажется, начинаю превращаться в среднего американского литератора. В одного из нескольких американских беллетристов российского происхождения.
Мои книги публикуются и будут опубликованы все до единой. И я должен быть к этому готов. Потому что мои иллюзии собственной тайной гениальности рассеются окончательно.
Видимо, я окажусь средним писателем. Пугаться этого не стоит. Ведь только пошляки боятся середины. Именно на этой территории, я думаю, происходит все самое главное.
Я выпустил четыре книги. У меня есть договор на три последующие. Авансы будут составлять по двадцать тысяч. (Это втрое меньше, чем годовая зарплата нашего автомеханика Фимы Клейна.) О потиражных нечего и говорить. Если будет продано 5–6 тысяч экземпляров — уже хорошо. Тогда я получу аванс за новую книгу. А значит, надо кончать болтовню и писать эту следующую книгу. А потом еще одну. Так уж, видно, это и будет продолжаться до конца.
Умер Борис Шрагин
В Борисе Шрагине мне нравилось многое, начиная с его фамилии: Шрагин. В ней звучали и «брага», и «шпага», и «шарага», и какие-то решительные шаги. Было в ней что-то воинственное, и довольно воинственным человеком был сам Шрагин — диссидент, инакомыслящий, один из основателей правозащитного движения в Союзе.
И еще он был джентльменом — презирал душевную неопрятность, вступался за обиженных, причем не только на родине. Когда в одной эмигрантской газете появилась лживая и пошлая статья с нападками на священника Михаила Меерсона-Аксенова, Шрагин написал резкий ответ на эту статью, а когда тогдашний хозяин газеты отказался его напечатать, Шрагин сказал мне: «Уходи из этой богадельни». И я ушел из редакции, в которой проработал два года: не хотел выглядеть подонком в глазах Бори Шрагина. Так нас вроде бы связала судьба.
У Шрагина было много друзей, он любил их, и они его любили, и он иногда говорил мне: «Больше всех из диссидентов тебе бы понравился Юлька Даниэль — он был герой, человек чести, любил выпить, нравился женщинам».
Шрагин был энциклопедией правозащитного движения, которое он знал изнутри и которое вовсе не идеализировал: он цепко подмечал человеческие слабости, умел смеяться над людьми и в первую очередь, конечно, над собой. Я часто говорил ему: «Напиши книгу о семидесятых годах, причем со всем смешным, забавным и нелепым, что было в вашей среде, — со всеми конфликтами, провалами и разочарованиями». И Шрагин хотел, а главное — мог написать такую книгу: у него была эрудиция, юмор, вкус к слову. Не случайно с ним долгие годы дружил Андрей Синявский, человек сложный, замкнутый и остроумный.
Шрагин был единственным знаменитым человеком другого поколения, с которым я сразу и легко перешел на «ты». Встречаясь и тут же закуривая, мы часто рассуждали о том, что неплохо бы бросить курить. В последнее время он хотел съездить в Москву, все говорил, что надо повидать Леонида Баткина, и уже даже начал собираться, но опять-таки не успел, не вышло, не получилось. Я надеюсь, что в Москву вернутся его книги и статьи, а главное — память об этом подлинном, храбром и чистом человеке.
Комментарии
Список сокращений
Д — 2009 —
Вошедшая в сборник филологическая проза Довлатова впервые (за исключением «Переводных картинок») печаталась в эмигрантских газетах и журналах. Ее републикация в СССР — России началась в журнале «Звезда», затем была продолжена в альманахе «Петрополь» (СПб, 1994), сборнике «Малоизвестный Довлатов» (СПб., 1995) и приложении к монографии И. Н. Сухих «Сергей Довлатов: время, место, судьба» (СПб., 1996). В СС-4 вошло двадцать эссе из указанных изданий, но девять текстов остались за его пределами.
В этом издании вся печатавшаяся ранее в России филологическая проза Сергея Довлатова впервые собрана под одной обложкой. Тексты даются по указанным изданиям в хронологическом порядке. Первые публикации, там, где их удалось установить, указываются в начале каждого примечания.
Первое комментированное издание Сергея Довлатова выходит в демократической серии, что, разумеется, замечательно, но связано ограничениями по объему. Простой именной указатель к этому небольшому сборнику мог бы занять все отведенное для примечаний место. Поэтому, оставляя в стороне обще- и отчасти даже не общеизвестные имена и фамилии, представленные в довлатовских списках, перечислениях и примерах, мы, помимо библиографических справок, ограничились раскрытием цитат, пояснением уже ушедших советских реалий, исправлением фактических ошибок (которые С. Д. считал частью своей поэтики), а также представлением авторов, о которых Довлатов писал специально.
Все остальное можно объяснить в собрании сочинений, которое, надеемся, тоже появится в обозримом будущем.
Уроки чтения
Эхо (Париж). 1978. № 3. С. 106–111.
Это — один из первых текстов Довлатова, написанный в эмиграции. «Вчера отослал статью в „Континент“. Называется „Уроки чтения“. О распространении нелегальщины в СССР», — написано жене 18 сентября 1978 г. (Письма, 196). Здесь же упоминаются «два материала» для «Русской мысли».
