артистку-ворону проходить под воротцами, прибавив особые перекладины внизу.
Третья ворона должна была сделаться концертанткой. Она давала концерты на колокольчиках.
К верхней перекладине каждых воротец я привесил по звонку; в ушко колокольчика продевалась веревочка с узелком.
Сначала ворона дергала за мясо, привязанное к узелку веревочки, дергала и звонила, съедала и шла дальше, к следующему колокольчику.
Впоследствии мне уже не нужно было привязывать к веревочке мясо; ворона сама дергала за каждый колокольчик, ожидая награды из моих рук.
Колокольчики были подобраны так, что получался мотив всем известной песенки: «Чижик, чижик, где ты был?»
Для новых, еще не выдрессированных ворон я купил в игрушечном магазине игрушечную соломенную колясочку.
Подстроив к оглоблям, куда вдевается голова лошади, мягкий резиновый кружок, по размеру как-раз годный для шеи вороны, я стал учить самую ручную и смелую из моих птиц, которая позволяла мне даже изредка ее гладить, и кормил ее только через этот резиновый хомутик.
Повадкой-приманкой я заставил ворону вдевать в кольцо свою голову.
Это было нелегко сделать. Умная птица часто выхватывала сбоку кольца из моей руки мясо, но я все- таки дождался того момента, когда, издали показывая ей приманку, я видел, как она уже вдевает голову в резиновый хомутик.
Через неделю упорного труда моя пернатая лошадка, вылезая из клетки, прыгала на коляску, с коляски — на место между оглоблями и вдевала голову в хомут. Тут она получала большую порцию разного корма.
Перевернуть струганую доску с воротцами на другую сторону ничего не стоило; плотник рубанком стесал доску так, чтобы получилось небольшое углубление.
Вот колясочка стоит на доске, клетка с вороной — на тумбе, а корм — у меня в кармане.
Вот тихий свист. Я открываю клетку. Ворона быстро бежит к коляске и впрягается в нее. Тотчас же я подставляю блюдечко с едой и питьем. Ворона спешит глотать кусок за куском, но не тут-то было: я отодвигаю от нее блюдечко на четверть аршина.
Ворона моментально вынимает голову из хомутика и устремляется к блюдечку. Напрасно: я снова отнимаю блюдечко, и пернатая лошадка ничего не получает, пока не впрягается в коляску.
Усвоив себе твердо, что только с ощущением резинового обруча на груди она получит награду, ворона была готова для дальнейшей, более сложной науки.
В следующие разы я все дальше и дальше отодвигал от моей артистки блюдечко и тем самым заставлял ее тянуться к еде и тащить за собой легонькую колясочку.
Самое трудное было сделано. Осталось легкое добавление: три остальные вороны должны были изображать кучера и седоков.
Привязав к оглобле ленточки, изображавшие вожжи, я прикрепил два конца их к передку экипажа.
Сначала я привязывал к ним мясо, а потом, когда кучер-ворона привыкла садиться на передок и рвать с вожжами мясо, я уже не привязывал мяса, и она, дергая по привычке за вожжи, получала мясо из моих рук.
Остальных двух ворон, которые неподвижно сидели в коляске, выучить было легче всего: стоило только предоставить в их распоряжение достаточно корма.
Получался очень интересный номер. Но публике не пришлось его увидеть. Впереди была серьезная воронья трагедия.
Вороны любят все блестящее, так же, как и галки, и за зеркальце мои вороны поплатились жизнью.
На крыше у меня валялись осколки разбитого зеркала. Их можно было увидеть в слуховое окно чердака. Эти осколки и приманили своим блеском моих молодых артисток…
Я пришел на чердак посмотреть на ворон и остановился, как вкопанный: чердак был усеян пухом и перьями; среди них валялись знакомые трупики с разорванными грудками. Это были мои вороны, которым предстояло в недалеком будущем выступать на блестящей, залитой электрическим светом арене цирка. Четыре вороны в разных местах чердака, и все они были мертвы. Пятая торчала в отверстии разбитого стекла оконной рамы. От остальных ворон не осталось и следа.
Очевидно, несчастные птицы, стремясь получить зеркальце на крыше, долбили клювами подоконник, отколупнули замазку, разбили стекло. Одной даже, видимо, удалось просунуть голову в разбитое отверстие стекла, чтобы достать с крыши маленький треугольный осколок зеркальца, блестевший тут же, неподалеку.
Разбитым окном воспользовался кот соседа, который покончил со всеми моими пернатыми артистками в эту ночь и убрался во-свояси после сытного ужина.
Птица-верблюд
Более пятнадцати лет назад, путешествуя заграницей, я попал в великолепный зоологический сад Гагенбека в Гамбурге (Германия). Этот сад снабжает животными все зверинцы и зоологические сады. Здесь имеются самые редкие птицы и животные, какие только существуют в природе.
Звери живут в громадном парке в той обстановке, которая им свойственна, без клеток и решеток. По образцу этого сада построен теперь Зоопарк в Москве.
Вот направо, в пруде, плавают всевозможные водяные птицы: розовые пеликаны погружают свой клюв с мешечком в воду; фламинго важно шествует по воде у берега на тонких, длинных ножках; утки разнообразных пород ныряют, кувыркаются и шлепаются на воде. А впереди возвышаются грандиозные горы с острыми выступами и глубокими пещерами. На самой верхушке горы, на лазурном фоне неба, резко выступает силуэт горного барана.
Благородные олени вереницей спускаются с гор по узкой тропинке, а еще ниже, под обрывом, из пещеры выглядывают головы белых медведей.
У подножия горы блестит от солнечных лучей вода, и в ней, точно змеи, темные и блестящие, как сталь, резвятся тюлени, морские львы, морские зайцы.
Я замечаю среди них фигуру морского слона. Он выставляет из воды морду с коротким, как бы обрубленным, хоботом, а громадный морж упирается белыми клыками в скалу и, кряхтя, неуклюже вылезает на гладкую площадку-скалу, выкрашенную под цвет льда.
Я слушал в парке вместе с Гагенбеком музыку, как вдруг странная тревога нарушила безмятежный покой сада. Горный баран скрылся с вершины скалы; олени сбились в кучу и замерли; белые медведи как- будто срослись со стенами пещеры. С поверхности воды сразу исчезли все ее обитатели.
Вокруг все замерло, даже мелкие птицы в пруде точно растаяли…
Только одна полуобезьяна, веселая, маленькая лемур-ката, как молния летала от стенки к стенке в своей большой клетке, мелькая бархатной головкой с круглыми желтыми глазами.
И мне, и Гагенбеку было непонятно поведение животных. Мы отправились к загону страусов.
