Книга воспоминаний

1944

* * *

На все вопросы не найти ответов.
«Война, — ты спросишь, — видел ты ее?»
… Уже убрали трупы из кюветов,
Но там и сям немецкое тряпье,
Стальных конструкции сломанные крылья
Над бешено летящею водой,
У переправ толпа автомобилей
И пальцы труб над теплою золой,
И скомканные пламенем машины,
И петли разноцветных проводов,
И горько-сладкий дым, и синий иней,
И лунный свет над пеплом городов…
Над милым прошлым поднялась завеса
Пожаров красно-синей полосой,
Видением чужого Киркенеса,
Спаленной жизни теплою золой,
Как горе нам, как радость приурочить?
Смешались все листки календаря!
И тянешь жизнь, что с каждым днем короче,
Душе о близкой смерти говоря.
Как о войне сказать позднее жившим,
В послевоенной жившим тишине?
Война — как жизнь: не образы, а люди –
Людей узнаешь только на войне.
Нет, о войне не рассказать спросившим.
Что видел сердцем — надо пережить;
Глаз видит только стреляные гильзы,
Да большака серебряную нить.

Киркенес, 1944

* * *

Дом стоял на перекрестке
Где-то в городе моем.
Там на лестнице в известке
Мы измазались вдвоем…
Был облезлый он, как кошка,
Или краше» в желтый цвет?
Я теперь забыл немножко,
Да и дома,
и общем, – нет.
Эти маленькие ранки
Как делить с женой и сыном?
И несутся с гиком санки
По заснеженным руинам.

* * *

He was a man, lake him for all in all…
Сорок лет я в отпуску у смерти,
Сколько мной протоптано следов!
Сорок лет я в этой крутоверти, –
Еле слышно тиканье часов.
Каннибальская неразбериха!
Жуй ли, рви ли — это не про нас.
И пускай хлебать со всеми лиха –
Лишь бы честно встретить смертный час.
Отвечая толкам и наветам,
Сын мой про меня чтоб мог сказать:
«А в итоге — был он человеком,
Больше мне такого не встречать».

1955

* * *

Какие прошли надо мною
Великие полчища бурь!
Их тучи вставали стеною,
Недолгую жрали лазурь.
Одну за другой их спускала
С приструнки рука подлеца,
Чтоб по миру смерть завывала,
Кося и кося без конца.
Судьбою народной шутила,
В термометре ртутью ползла,
В ночи со штыком приходила,
Военной дорогой вела.
Земля под ногами дрожала,
Все ближе ложился разрыв…
Как много со мною стояло!
Как много!.. А я еще жив:
Остался я жив и беспечен,
Кругом мишура и уют.
Но общей судьбой я отмечен,
И горе и смерть меня ждут.
Когда, предъявив полномочья,
В тиши, иль железом звеня,