Царство медное

— Нет, — признался Ян. — Не знал.

— Тогда с твоей стороны это был высоконравственный поступок, не находишь? Значит, не такие уж вы бездушные механизмы, как любите о себе говорить? — торжествующе закончил Виктор.

Ян задумался. Думал долго. Похоже, слова Виктора привели его в замешательство. Наконец, он произнес:

— Может, ты прав. Я был еще солдатом. И многое не понимал. Но потом я понял.

Он помолчал еще и добавил:

— Она похожа на меня.

— То есть? — уточнил Виктор.

Ян улыбнулся.

— Люди отвергли ее, — сказал он. — Травмировали. За то, что она была другой. Она могла умереть. Но выжила. Это было ее перерождение. И я почувствовал это, потому что переродился тоже, — его улыбка теперь стала похожа на оскал. — Ваш мир оттолкнул нас. И мы отгородились от него. Перестали быть его частью. Я учил ее жить с этим, как учили меня. Разница лишь в том, что я — окончательная, закрытая система. Она же продолжает цепляться за внешний мир, — он озадаченно нахмурился. — Я не знаю, почему…

— Возможно, ей нужно что-то большее, — ответил Виктор.

— Я могу дать все.

— Нет, — покачал головой Виктор. — Любовь, верность… То, о чем рассказывается в книгах. Все, что кажется тебе бесполезным. Этого ты ей дать не можешь.

Машина въехала в город. Извилистая дорога сразу сменилась строгими улицами, преломляющимися под прямым углом на перекрестках, тишина пригорода сменилась гомоном толпы и шорохами автомобильных шин. Ян сразу притих, и Виктор вспомнил, каким чужаком казался васпа в Выгжеле. Что же говорить о многолюдной столице? Дербенд проглотит его, как песчинку.

Информационный центр представлял собой высотное здание, у которого сновали толпы народу. Виктор припарковался и некоторое время подробно разъяснял Яну, как найти архивный отдел, что спросить и как вызвать такси при необходимости. В последнюю очередь отдал ему телефон и карту города, где указал и свой адрес, и местоположение дачного поселка.

— Запомнишь? — спросил он под конец.

Ян утвердительно кивнул и сказал:

— Я запоминаю информацию с первого раза. В Даре не повторяют дважды.

— Ну тогда, — сказал ученый, — запомни еще вот что: не привлекай к себе внимание. И не ввязывайся ни во что без надобности.

Ян снова согласно кивнул и вышел из машины.

Виктор еще несколько минут понаблюдал, как его фигура движется сквозь толпу. Думал о том, как должно быть неуютно чувствует себя существо, всю жизнь прожившее в глухих лесах и вдруг попавшее в суету большого города.

И, хотя на Яне теперь не было его мундира, и никто из людей не догадывался, кто находится рядом с ними, Виктор все равно замечал, как они неосознанно отходят, отодвигаются в сторону, освобождая Яну дорогу. Будто чувствовали движение некой силы, одно появление которой могло разрушить весь привычный уклад их жизни.

«Оса в муравейнике», — почему-то пришло на ум.

Виктор подождал, пока Ян не скроется в дверях центра, развернул машину и двинулся на запад. До похорон оставалось около получаса.

15. Letum non omnia finit

Он все же немного опоздал к началу.

Когда Виктор подъехал к кладбищу, священник уже начал отпевание. По воздуху разносился тяжелый запах ладана. С телами погибших пришло проститься довольно много народу, и Виктору пришлось аккуратно протискиваться в толпе, выставляя перед собой венок, будто щит. Люди пропускали его молча, и ученый неуместно вспомнил, как также молчаливо и аккуратно расступалась толпа перед Яном.

«А они мертвы, — подумал Виктор. — Все мои товарищи… Зато их убийца каких-то полчаса назад преспокойно заходил в информационный центр. И привез его сюда я… »

В глазах снова защипало, не то от ветра, не то от пронзительных звуков молитвы, не то от нахлынувшей вновь ненависти к Яну, к себе, ко всей этой чертовой экспедиции.

Две старушки в черных платках тихонько перешептывались за спиной Виктора.

— В закрытых гробах хоронят, — услышал он. — Говорят, везти нечего было: звери поели.

— Да и что говорить, — поддакнула вторая. — Места гиблые. Найди, попробуй.

Виктор протиснулся еще ближе.

Четыре гроба стояли в ряд. Облака расползались дымными клочьями, пропуская сквозь прорехи медные языки солнца: они жарко облизывали полированные бока гробов. Виктору вдруг вспомнилось, как хоронили его жену — тогда гроб тоже был закрытым (разбитое лицо едва удалось собрать по кусочкам), и тучи, будто еще одна гробовая крышка, низко нависали над кладбищем. Виктор помнил, как порывистый ветер швырял ему за ворот пригоршни снежинок и подумал, что непогода больше пристала бы такому печальному мероприятию. Тогда бы казалось, что природа вместе с родными скорбит по погибшим, укрывает их стылым саваном. И так было бы всем легче.

Гораздо легче, чем слушать, как молитвы и плач вплетаются в веселый гомон грачей, в сухой шелест осенней листвы, и поднимаются выше золоченых макушек тополей, где в прозрачной белизне вертит свои жернова рыжее солнце.

И это создавало в сознании Виктора некий специфический контраст: черный траур — на земле, золото и медь — вверху. Полосатый мир.

Священник закончил отпевание. Приглашенные на церемонию военные выступили вперед и дали три залпа в воздух. Настало время прощания с покойными.

Муж Мириам, прямой и строгий, подошел к гробу одним стремительным рывком — как в омут головой. Быстро и сухо приложился губами к нагретой солнцем крышке, и также быстро отошел, словно этим стремительным рывком больно и быстро разрывал оставшиеся нити, связывающие его с погибшей женой. Сына Мириам на похоронах не было — мал еще.

Жена Монгола, Айгуль, пришла вместе с двумя мальчиками-близнецами, обоим было лет по четырнадцать, оба — в одинаково строгих костюмчиках. Во время отпевания они не плакали, только угрюмо смотрели в землю. Подошли к гробу отца, погладили бока. Один из них утер красные глаза рукавом. Айгуль положила на гроб венок «От семьи», заплакала и отошла к стоявшим поодаль родителям мужа.

У Савелия, самого молодого в группе, жены еще не было, но пришли его родители и брат. Пожилая мама долго плакала над гробом, обняв обеими руками, а брат гладил ее по плечам и говорил:

— Не надо, ма… пойдем… не надо…

К Дереку пришла проститься целая семья — и его родители, и родители жены, и многочисленные родственники. Каждый из них счел необходимым отдать последний долг усопшему. Хотя Виктор слышал, что от Дерека совсем мало что осталось, и не хотел вспоминать, по какой причине это произошло.

Потом настала очередь сослуживцев, коллег и просто друзей. Виктор подошел тоже, поставил венок к подножию памятника — было решено сделать братскую могилу, с высеченной в граните эпитафией, которую Виктор перечитал дважды, но смысл все равно ускользал от его сознания. Лишь только солнечные искры плясали на медной табличке с именами. Глаза снова отяжелели слезами, и Виктор отошел, моргая и растирая пальцами щиплющие веки. От жары и духоты толпы на его лбу выступили капли пота, и Виктор махнул рукой, отгоняя назойливо вьющуюся муху. Краем зрения он увидел, как поджал губы брат Савелия и шагнул навстречу.

Он что-то сказал Виктору, но ученый не расслышал, а потому просто сказал: