понял, что это такое. Так всегда у китайцев. Потом пробовал морские огурцы. А на улице тут же толпа окружила двух китайцев, играющих в какую-то странную игру — подобие шахмат. А кругом продают циновки, фарфор, каких-то жаренных целиком уток, и тут же рядом — золото, серебро, каменья, старинные китайские вещи. Наверное, в самом Китае все эти старинные обычаи, кушанья давно исчезли, а здесь — живут.
По дороге домой думал о другой такой же колонии на Брайтон-бич. Тоже полным-полно народу и всего того, что в стране, откуда они уехали, уже забыли давно.
Приехал в Ламонт — тишина, покой. Включил телевизор — сплошная стрельба. Зачем американцы все это показывают? Почему хотят видеть себя такими жестокими бандитами? Ведь на самом деле на работе или в общежитии они, как правило, такие вежливые, тихие. Застенчивые улыбки, взгляды — удивительно!
Сегодня мне утром позвонил специалист по микрофауне. Он не утерпел, сделал предметные стекла, посмотрел на образцы в микроскоп и обнаружил… диатомовые водоросли, то есть микроорганизмы, которые вмерзли в лед. Но это были не живые организмы, а те, которые жили когда-то очень давно. А на одном из стекол он нашел что-то, напоминающее рыбью икру. Сейчас ищем специалиста по рыбьей икре.
И в считанные минуты американцы и японцы, еще до того, как подошли шлюпки, уничтожают друг друга. Гибнут почти все, как с той, так и с другой стороны. А ведь совсем недавно они были почти друзьями. В конце фильма, вместо обычного слова «конец», вспыхнули вдруг слова: «Никто никогда не побеждает».
Может, фильм и не тронул бы меня так, но вчера я ужинал вечером в гостях у руководителя американско-советских работ в морях Антарктиды — начальника Джекобса. Когда мы пришли к нему домой, нас встретили его дети лет десяти и тринадцати и их товарищи с улицы. И так трогательно и осторожно их отец представлял меня: «Это доктор Зотиков. Он из России. Он из самой Москвы, но не бойтесь его, ребята. Пожмите ему руку. Вы видите, он такой же, как и мы».
Его собственные дети смело протягивали руки, а соседские мальчики смотрели исподлобья… Потом уже, когда мы ехали на машине в ресторан, он сказал с грустной гордостью: «Вы заметили, как мои дети безбоязненно жали вам руку. Это потому, что я воспитываю их так, и каждый раз, когда ваши приезжают к нам, я привожу их в дом. Пусть дети растут в сознании, что вы такие же».
Я слушал и молчал. Ведь и я сам так же всегда старался привести в свой дом в Москве всех приезжающих ко мне американцев и тоже гордился, что мои дети видят в них таких же людей, как и мы. А это так всем надо.
И вспомнилось вдруг, как однажды, пару лет назад, осенью, в воскресенье, ко мне домой в гости приехал научный руководитель КРРЕЛ Андрей Владимирович Ассмус, и мы гуляли с ним вдоль нашего длинного московского дома. И как мне тоже приятно было знакомить его с притихшими вдруг, смотрящими исподлобья друзьями моего сына. Еще бы: американец, наполовину военный, да еще говорящий на каком- то несовременном русском языке, на котором говорят руководители иностранных разведок в различных кинофильмах о шпионах. Да и одет он как-то необычно, хоть и просто. И я помню, как услышал сзади чей-то горячий шепот: «Он же шпион, шпион!» А сын мой тоже шепотом убеждал, что это не так. Мне хотелось сказать что-то по этому поводу, но я знал, что это бесполезно. Просто надо, чтобы эти мальчики чаще видели бы американцев у себя дома и в доме своих друзей, как мои дети. И тогда они перестанут пугаться их.
Вот сколько разных мыслей пробудил во мне интересный фильм, поставленный Френком Синатрой. Молодец он!
Вчера вечером смотрел передачу, которая никак не уходит из моей головы, — международные соревнования «рестлеров» — борцов без правил: они кусали друг друга, визжали, когда у них выворачивали руки. Как правило, один сразу же вырывался вперед и несколько раз так ударял партнера об пол, что тот потом мало что соображал и лежал, еле шевелясь, на полу. А побеждающий залезал на самый верх канатов у углового столбика, не спеша так залезал, и потом прыгал на лежащего, придавливал его всей тяжестью своего тела. Ужасно. Но знатоки говорят, что это все только так подстроено. Это только игра, хоть и опасная.
Тюльпанное дерево
Пять утра. Лег спать в половине первого, но проснулся от пения соловья у самого окна. Так по- русски поет найтингейл. («Найтингейл» — соловей. По-английски «найт» — ночь, а «гейл» — резкий порыв ветра или внезапный взрыв смеха.) Стал на цыпочки, зажег свет. Соловей не улетел, а я стал рыться в словаре, чтобы проверить это слово — «найтингейл». Меня всегда интересовало оно, особенно после того как в прошлый раз в Буффало на огромной бронзовой пряжке поясного ремня джинсов одной из секретарш нашего департамента геологии я увидел изображение такого знакомого мне самолета «Геркулес С-130», на котором я вез своих раненых полярников, а под ним какое-то довольно длинное слово — «найтингейл». Я заинтересовался, какое отношение имеет соловей к самолету.
«Очень прямое, — объяснила она мне. — Это не просто самолет, а санитарный самолет со знаком Красного Креста».
