тебе никто не придет. За это время ты постарайся сделать себе удобно. Ты видишь, здесь есть вешалки. Сними хотя бы плащ, пиджак. И приготовь то, что мы у тебя просим. Приготовь деньги. Еще деньги.
— Послушайте, но я уже дал достаточно…
Они исчезли, как привидения, и он остался один.
«О-о! Бежать надо отсюда!» — мелькнула мысль. Подошел к двери — она оказалась запертой… Ну что ж. Назад пути нет. Значит, только вперед. И вдруг стало совсем спокойно. Снял плащ, пиджак, сел в одно из кресел у вешалки. Опять щелкнул замок. Вошла та же парочка.
— Ну, вот видишь, тебе уже лучше. А теперь давай деньги.
— Но, девочки, у меня нет таких денег, — соврал Михаил.
—; Ничего, мы видели, что у тебя в кошельке есть деньги. Доставай их.
— А если я передумал… — начал Миша. — Вы мне не по карману.
— Как не по карману! — возмутилась Черри. — Уже поздно. Мы работаем с тобой.
И он понял, что действительно поздно. Достал кошелек.
— Берите, что есть. Все ваше. Откройте дверь, я уйду…
Темные руки быстро, умело, как карты, пересчитали бумажки, посмотрели на него опять внимательно.
— Это тебе на дорогу, двадцать, нет, пожалуй, мало тебе, возьми тридцать… — удивили они его тем, что вернули чуть не половину того, что у него еще было. — А теперь расслабься. Да что ты сидишь в кресле, ложись на матрас. Ложись на спину и доверься нам…
И он вдруг увидел, что, пока он воевал с Даун, Черри откуда-то достала и положила на пол большой матрас и накрыла его простыней. Он еще пытался сопротивляться:
— Пустите меня! Я хочу уйти! Я ничего не хочу!
Но женские глаза смеялись уже теперь спокойно.
— Брось, не глупи, малыш. Лучше потрогай мои груди. Все говорят, что они красивые. Расслабься] Доверься нам.
— Вот так они нашего брата, закончил рассказ Михаил, а потом опять встрепенулся. — Ну а вообще, хотя они обокрали меня на сто с лишним монет, но я на них не обиделся. Осталось хорошее чувство. Когда я уже пошел в зрительный зал, Даун вдруг сказала:
— Куда ты так спешишь? Сейчас я буду танцевать. Сядь в первый ряд, и я буду танцевать для тебя.
Конечно, я не сел в первый ряд, хватит с меня того, что было. Но все же остался. Вот так, дорогой москвич, у нас сейчас, в Нью-Йорке. Ушла вперед Америка от времен Ильфа и Петрова… — засмеялся мой шофер.
День благодарения и церковь пастора Иана
Дневник.
Сейчас — пять тридцать утра. Только что разговаривал с домом. Спокойный радостный голос:
— Приезжай поскорее, у нас все хорошо. Все тебя ждут. Письма пишем каждую неделю…
И так стало хорошо на душе. А ведь три часа назад пришлось поволноваться: телефонистка соединилась с Москвой, набрала номер, и вдруг — длинные гудки.
— Не может быть, — кричу я, — я же послал им телеграмму, они должны быть дома.
— Ничем не могу помочь, мистер, может, попробуем соединиться еще часа через три, — участливо предлагает девушка-оператор.
Пока я ждал эти три часа — многое передумал. Я вдруг представил себе, как чувствовал бы себя, если бы кто-нибудь мне сказал, что дорога обратно для меня закрыта. Волосы, наверное, стали дыбом.
По радио все время передают новости из Москвы. Умер Л. И. Брежнев, и Москва готовится к похоронам. Сегодня Рейган посетил советское посольство и расписался в книге соболезнований.
Я удивлялся крутизне трибун и огромному голубому сооружению, как бы табло, сделанному в форме как бы угловатого ведра, — оно висело под потолком в центре зала как люстра. В верхней части его чернели десятки мощных динамиков. Очень скоро я стал воспринимать его как живое, говорящее существо. Вот игра приостановилась, и судьи готовились выбросить шайбу для розыгрыша, как вдруг «ведро» заговорило:
— Уу! Уу! — пауза. — Уу! Уу! — начало как бы подбадривать свою команду «ведро» странными электронными звуками, и я почувствовал, как все быстро включились в эту игру.
— Уу! Уу! — произнесло музыкальное «ведро» и смолкло.
— Ха! Ха! — дружно ответил ему зал.
— Уу! Уу!
— Ха! Ха!
— Уу! Уу!
— Ха! Ха! — все быстрее, быстрее уукало «ведро», и столь же быстро и радостно хахакал ему зал.
Но вот наконец произошло вбрасывание шайбы, и «ведро», перестав уукать, рассыпалось в абстрактной электронной музыке.
Вновь остановка игры, и вновь «ведро» теперь, уже человечьим голосом говорит, кто и на сколько минут удален и за что. Одновременно поверхность его загорается цветными буквами, дающими ту же информацию. А «ведро» уже с оттенком иронии начинает отсчет, громко бьет метрономным звуком: «Пах- пах, пах-пах, пах-пах».
Когда на льду возникает драка и во все стороны летят клюшки и рукавицы — «ведро» вдруг начинает мягкую, не в такт драке, как бы успокаивающую музыку. А когда команда «Сабель» идет в атаку, «ведро» вдруг начинает возбужденно подгонять команду. Так, кажется, и слышится наше: «Шайбу, шайбу!» — и опять зрители присоединяются к ведру, как к живому существу, как бы огромному, парящему над ними
