рядом с местом происшествия, и одного этого достаточно, чтобы насладиться извечной радостью продолжающейся жизни в то время, как кто-то только что свел с ней счеты. Опоздание на пять лет значения не имело. Даже сам Харпур, захоти он того, не смог бы попасть в подвальное помещение. Там стояли только записывающая аппаратура и шесть кресел с шестью парами специальных биноклей — для правительственных наблюдений. Харпур не рвался увидеть преступление собственными глазами. Ему нужно было только узнать результат — а потом долго-долго отдыхать. Мелькнула мысль, что он ведет себя совершенно неразумно — вылазка к полицейскому управлению требовала большого напряжения и таила для него смертельную опасность, — и все же он не мог поступить иначе. «Я виновен, — внезапно подумал Харпур, — виновен, как…» Он вышел на площадь, где находилось здание управления, и стал пробиваться сквозь изматывающую толчею. Вскоре впитавшая пот одежда так сковала движения, что он едва отрывал ноги от земли. И в какой-то момент этого долгого путешествия возник крадущийся по пятам скорбный друг с раскаленной добела иглой. Добравшись до нестройных рядов автомобилей прессы, Харпур понял, что пришел слишком рано — оставалось по меньшей мере полчаса. Он повернулся и начал двигаться к противоположной стороне площади, когда его настигла боль. Один точный укол, и Харпур пошатнулся, судорожно хватаясь за воздух. — Что за!.. Поосторожней, дедуля! Зычный голос принадлежал верзиле в светло-голубом комбинезоне, смотревшему телевизионную передачу. Пытаясь удержаться на ногах, Харпур сорвал с него очки-приемники. В стеклах, словно зарево далеких костров, полыхнули крошечные картинки, из наушника выплеснулась музыка. — Простите, — выдавил Харпур. — Я споткнулся. Простите. — Ничего… Эй! Вы случайно не судья… Здоровяк возбужденно потянул за локоть свою спутницу, и Харпур рванулся вперед. «Меня не должны узнать», — панически пронеслось в голове. Он зарывался в толпу, теряя направление, но через несколько шагов игла вновь настигла его, вошла до самого конца. Площадь угрожающе накренилась, и Харпур застонал. «Не здесь, — взмолился он, — не здесь. Пожалуйста». Каким-то чудом он сумел удержаться на ногах и продолжал идти. Прямо под боком, и одновременно бесконечно далеко, звонко и беспечно рассмеялась невидимая женщина. На краю площади боль вернулась еще более решительно — один укол, второй, третий. Харпур закричал, ощутив, как сжимается в спазме сердце. Он начал оседать и тут почувствовал, как его подхватили крепкие руки. Харпур поднял глаза на смуглого юношу. Красивое, озабоченное лицо, видневшееся сквозь красноватую пелену, казалось странно знакомым. Харпур силился заговорить. — Ты… Ты — Эван Рэддол? Темные брови удивленно нахмурились. — Рэддол? Нет. Никогда не слыхал. Пожалуй, надо вызвать скорую помощь. Харпур сосредоточенно думал. — Верно. Ты не можешь быть Рэддолом. Я убил его пять лет назад. — Затем громче: — Но если ты не слыхал о Рэддоле, что тебе здесь делать? — Я возвращался из кегельбана и увидел толпу. Юноша стал выводить Харпура из толчеи, одной рукой поддерживая его, а второй разводя прижатые друг к другу тела. Харпур пытался помочь, но чувствовал, как бессильно волочатся по асфальту ноги. — Ты живешь в Холте? Парень кивнул. — Знаешь кто я такой? — Я знаю только, что вам нужно быстрее в больницу. Позвоню в «скорую» из магазина. Харпур смутно осознал, что в сказанном таится какой-то тайный смысл, но не имел времени об этом думать. — Послушай, — произнес он, заставив себя на миг встать на ноги. — Обойдемся без «скорой». Я приду в себя, если доберусь домой. Поможешь мне взять такси? Парень нерешительно пожал плечами. — Дело ваше… Харпур осторожно отпер дверь и ступил в дружелюбный полумрак большого старого дома. За время поездки из города влажная от пота одежда стала липко-холодной, и Харпура била дрожь. Включив свет, он сел возле телефона и посмотрел на часы. Почти полночь — значит, уже не существует никакой тайны, ни малейшего сомнения в том, что же произошло пять лет назад на детской площадке. Он снял трубку и тут услышал, как ходит наверху жена. Харпур мог набрать любой из нескольких номеров и выяснить, что показало медленное стекло, но обращаться в полицию или муниципалитет было выше его сил. Он позвонит Сэму Макнамаре. Конечно, официально охране еще ничего не сообщали, но Сэм наверняка уже все знает. Харпур попытался набрать номер дежурной комнаты, но пальцы не слушались, сгибались от ударов по кнопкам, и он сдался. По лестнице сошла в халате Ева Харпур и с тревогой подошла к мужу. — Кеннет! — Ее рука поднялась ко рту. — Что ты наделал?! Ты выглядишь… Я немедленно вызову Хоктора Шермена. Харпур слабо улыбнулся. «Я много улыбаюсь в последнее время, — не к месту подумал он. — Как правило, это единственное, что остается старику». — Лучше свари мне кофе и помоги лечь в постель. Но прежде всего — набери-ка номер на этом чертовом телефоне. Ева протестующе открыла рот, но их взгляды встретились, и она промолчала. Когда Сэм подошел, Хгрпур произнес ровным голосом: — Привет, Сэм. Судья Харпур. Ну, потеха закончилась? — Да, сэр. Потом устроили пресс-конференцию, но все уже разошлись. Вы, должно быть, слышали новости по радио. — Между прочим, не слышал, Сэм. Я… Я недавно пришел. Вот решил перед сном поинтересоваться у кого-нибудь и вспомнил твой номер. Сэм нерешительно засмеялся. — Ну что же, личность установлена точно. Это действительно Рэддол — да, впрочем, вы-то знали все с самого начала. — Знал, Сэм. — Харпур почувствовал, как глаза наполняются горячими слезами. — И все равно, наверно камень с души, господин судья. Харпур устало кивнул, но в трубку сказал: — Естественно, я рад, что ошибки не было, но судьи не создают законов, Сэм. Они даже не решают, кто виновен, а кто нет. Что касается меня, наличие необычного стеклышка не имело ровно никакого значения. Эти слова были достойны железного судьи. На линии долго стояла тишина, а потом Сэм продолжил, и в голосе его звучало чуть ли не отчаяние. — Я, конечно, понимаю… И все-таки, должно быть, на душе легче… С неожиданным теплым удивлением Харпур осознал, что дюжий ирландец молит его. «Теперь это не играет роли, — подумал он. — Утром я выйду в отставку и вновь стану человеком». — Хорошо, Сэм, — проговорил он наконец. — Скажем так — сегодня я засну спокойно. Устраивает? — Спасибо, господин судья. Всего доброго. Харпур опустил трубку и с плотно сжатыми веками стал ожидать, пока снизойдет покой.
Глава 5
Гаррод вернулся домой после полуночи. Прислуга уже разошлась, но, судя по пробивающейся из-под двери библиотеки полоске желтого света, Эстер еще не легла. Читала она не много, отдавая предпочтение телевидению, но любила сидеть в коричневом уюте библиотеки — скорее всего, подозревал Гаррод, потому что это было единственное помещение, которое он не тронул при реконструкции дома, когда пять лет назад купил его. Эстер свернулась калачиком в высоком кожаном кресле; телевизионные очки закрывали ее глаза. — Что-то ты поздно, — она подняла руку в приветствии, но очки не сняла. — Где пропадаешь? — Мне пришлось поехать в армейский исследовательский центр, в местечко под названием Мейкон. — Что ты имеешь в виду — «Местечко под названием Мейкон»? — Так оно называется. — У тебя был такой тон, словно ты не рассчитывал, что я могла о нем слышать. — Прости. Я не хотел… — Мейкон в Джорджии, да? — Верно. — Думаешь, все, кроме тебя, полные идиоты, Элбан? — Эстер поправила телеочки и устроилась поудобнее. — Кто говорит?.. — Гаррод прикусил губу и подошел к бару, где в круге света тепло сияли графины. — Будешь? — Благодарю, не нуждаюсь. — Я тоже не нуждаюсь, однако с удовольствием выпью. Гаррод старался говорить спокойно, не понимая, почему Эстер язвит, будто знала наперед, что он собирается сказать. Он сильно разбавил бурбон содовой и сел у камина. В очаге тихо потрескивало пепельно-белое прогоревшее полено, редкие оранжевые искры исчезали во мраке дымохода. — Там на столе накопилась груда бумаг, — неодобрительно заметила Эстер. — Человеку в твоем положении не следует пропадать целыми днями, забывая о делах. — Для этого я держу высокооплачиваемых управляющих. Какой в них прок, если они не в состоянии несколько часов обойтись без меня? — Великий ум не должен мараться, думая о жалких деньгах, да, Элбан? — Я не претендую на величие. — О нет, прямо ты такого не говоришь, но держишься особняком. Когда ты снисходишь до разговора с людьми, у тебя на лице появляется легкая усмешка: «Я знаю, что эта фраза пропадет впустую, но уж скажу — так, для забавы. Вдруг кто-нибудь почти поймет». — Ради бога! — Гаррод наклонился вперед в кресле. — Эстер, давай разведемся. Она сняла очки и пристально на него посмотрела. — Почему? — Почему?! Какой смысл продолжать такую жизнь? — Мы ведем ее не один год, однако прежде ты о разводе не заговаривал. — Знаю. — Гаррод сделал большой глоток из бокала. — Но существует предел. Супружеская жизнь должна быть не такой. Эстер вскочила с кресла и заглянула ему в лицо. — Боже мой, — хрипло рассмеялась она. — Наконец-то! Свершилось! — Что? — На миг Гарроду вспомнились полные, поблескивающие губы. — Как ее зовут, Элбан? Теперь настал его черед недоверчиво рассмеяться. — Другая женщина тут ни при чем. — Ты познакомился с ней в этой поездке? — У меня нет никакой женщины, кроме тебя. И этого достаточно. — Она живет в Мейконе. Вот почему ты внезапно решил туда отправиться. Гаррод бросил на жену презрительный взгляд, но внутри со- дрогнулся. — Повторяю, дело не в сопернице. С тех пор как мы поженились, я даже за руку никого не брал. Просто мне думается, мы зашли чересчур далеко. Вот именно. Ты холоден, как рыба, Элбан, — это я выяснила чертовски быстро, — но теперь что-то тебя расшевелило. А она, Должно быть, настоящая штучка, если сумела тебя разжечь. — Довольно этой чепухи! — Гаррод встал и прошел через комнату к столу. — Ты согласна на развод? — И не мечтай, дружок. — Эстер пошла за ним следом, не выпуская из рук очков; из наушников доносилось попискивание голосов. — С тех пор как отпала необходимость в деньгах отца, ты впервые обращаешься ко мне с просьбой. Да, это первая твоя просьба — и я с огромным удовольствием отказываю тебе в ней. — Ты настоящее сокровище, — тяжело произнес Гаррод, не в силах выразить гнев. — Знаю. Она вернулась к креслу, села и надела очки. Выражение умиротворенного блаженства разлилось по мелким чертам ее лица. Гаррод сгреб со стола небольшую горку посланий, большинство из которых представляли расшифровку магнитофонных записей звонков. Так ему было удобнее, чем прослушивать сами записи одну за другой. Верхнее сообщение, от Тео Макфарлейна, руководителя научно-исследовательских работ в портстонских лабораториях, пришло лишь час назад: «Строго доверительно. На 90 процентов уверен в возможности добиться эмиссии сегодня. Знаю, Эл, что ты хотел бы присутствовать, но мое терпение небеспредельно. Буду ждать до полуночи. Тео» Гаррод в возбуждении просмотрел все записи и нашел еще несколько посланий от Макфарлейна на ту же тему, отправленных в разное время в течение дня. Взглянув на часы, он увидел, что уже первый час ночи. Гаррод пересек комнату и швырнул кипу лент на колени Эстер, чтобы отвлечь ее наконец от телепередачи. — Почему меня не разыскали? — Никому не позволено прерывать твои лихие прогулки, Элбан, не забывай. Для того ты и держишь управляющих, дорогой. — Тебе известно, что исследований это не касается! — резко бросил Гаррод, борясь с желанием сорвать с лица Эстер очки и сломать их. Он быстро подошел к видеофону и вызвал кабинет Макфарлейна. Через секунду на экране появилось худощавое лицо; устало мигающие глаза из-за выпуклых стекол казались совсем маленькими. — Ага, вот и ты, Эл, — укоризненно сказал Макфарлейн. — Я тебя весь день ищу. — Меня не было в городе. Ну, получилось? Макфарлейн покачал головой. — Профсоюз мешает — техники требуют перерыв на кофе. Он в отвращении скривился. — Ты никак не научишься работать с людьми, Тео. Я буду через двадцать минут. Гаррод выбежал из дома и вывел из гаража двухместный «мерседес» с ротационным двигателем. Уже проезжая по обсаженной кустарником аллее, он спохватился, что ушел, ни слова не сказав Эстер. Впрочем, говорить было не о чем. Разве что о том, что развода он все равно так или иначе добьется, — а с этим можно подождать до утра. Гаррод возбужденно гнал машину и думал о значении полученного от Макфарлейна сообщения. Несмотря на девять лет постоянных исследований, в одном аспекте медленное стекло не претерпело никаких изменений: оно отказывалось выдавать информацию быстрее, чем это было определено периодом задержки, заложенным в его кристаллической структуре. Кусок ретардита толщиной в один год хранил впитанные изображения ровно год, и все ухищрения целой армии ученых оказывались тщетными. Даже с этой своей неподатливостью ретардит находил тысячи применений в самых различных областях — от производства бижутерии до. изучения далеких планет. Но если бы появилась возможность произвольно регулировать задержку и получать информацию по мере надобности, медленное стекло покорило бы весь мир. Вся трудность заключалась в том, что изображения хранились в веществе не в виде образов. Характеристики распределения света и тени переводились в набор напряжений, которые перемещались от одной поверхности стекла до другой. Открытие этого факта разрешило теоретическое противоречие в принципе действия ретардита. Прежде, когда период задержки считался функцией толщины кристаллического материала, некоторые физики указывали, что изображения, идущие под углом, должны выходить значительно позже тех, что пересекают материал перпендикулярно поверхности. Чтобы преодолеть эту аномалию, необходимо было постулировать наличие у ретардита гораздо большего коэффициента преломления — мера, которая Гарроду интуитивно не нравилась. В глубине души он испытывал даже глубокое личное удовлетворение, установив истинную, пьезоэлектрическую
