улыбающихся глаз с матери.
Лукерья Ивановна посмотрела на дочь и ответила решительно:
— Ну и пусть! Хочу ей угодить. Она же теперь нам не чужая. Ой, скорее бы гости пришли. Я так хочу посмотреть поближе Дмитрия Дмитриевича. Поблагодарить его за заботу о нас.
Елена Савельевна посмотрела на мать удивлённо:
— Как, и ты уже знаешь, что всё для нас сделал он?
— Давно знаю, — сказала Лукерья Ивановна и многозначительно развела руками. — А ты говоришь, зачем я кружусь вокруг стола. — Она снова начала передвигать закуски, переставлять с места на место посуду. Наконец, отошла от стола, посмотрела ещё раз и спросила:
— Где же Тоня? Ира, позови их сюда. Пусть посмотрят, всё ли на месте.
— Вот они, в беседке, — отозвалась Ира, — сейчас позову.
— Ирочка, подожди, — остановила её Елена Савельевна, — не надо им мешать. Пусть посекретничают. У них ещё столько этих домашних хлопот впереди. А мы тут и без них справимся.
Лукерья Ивановна подошла к окну, стала рядом с Еленой. Минуты две они стояли молча, наблюдая за увлёкшейся разговорами парой.
— Я очень рада за Тоню, — тихо сказала Елена Савельевна. — С Зиной он будет счастлив — в это можно верить.
— Я тоже так думаю, — отозвалась Лукерья Ивановна. — Ну, не будем им мешать. Пусть поворкуют.
Мать и дочери прошли в гостиную и разместились на кушетке, поджидая прихода гостей.
С парадного донеслись мужские голоса.
Профессор Кремлёв, Дмитрий Дмитриевич, генерал Прозоров, Владимир Петрович, генерал Галаджи с жёнами вошли в гостиную.
— Каперанг опаздывает, — шутил Галаджи, — наверное, начищает свой мундир.
В переднюю вошли майор Капустин — муж Елены Савельевны и председатель Самгуньского городского Совета Михаил Фёдорович Баканов, одетый по случаю торжества в свою неизменную парадную флотскую форму капитана первого ранга. Юрий Капустин, выждав удобный момент, кашлянул и, шагнув в гостиную, взял под козырёк:
— Разрешите доложить. Капитан I ранга прибыл на бал!
Все рассмеялись. Начались взаимные приветствия, поздравления, разговоры.
Большой шутник и весельчак Михаил Фёдорович Баканов умел расположить к себе женское общество любых возрастов. Ира, видевшая его впервые, чувствовала себя с ним так же непринуждённо, как с зятем Юрием и братом Антоном. Каперанг Баканов, как его называли все в Самгуни, хотя он уже не командовал пароходом, а руководил городским Советом, никак не мог расстаться с многолетней привычкой — появляться в обществе в форме капитана первого ранга. Никто не обращал внимания на эти причуды моряка, вернее, прощал ему его слабость.
— А где же ваша супруга? — спросил его Вахрушев, многозначительно посматривая на морскую форму. — Опять мигрень?
В это время в гостиную вошли Антон и Зина, и Антон торжественно произнёс:
— Виновники торжества просят гостей занять места.
Гости расположились за столом. Юрий Капустин наполнил бокалы. Встал Пётр Кузьмич:
— Дорогие гости! Моя единственная дочь сегодня вступает в новую жизнь. Пожелаем же Антону и Зиночке счастья с первого шага их большой жизни. Я пью за новую счастливую советскую семью.
За первым бокалом последовал второй, третий…
Начались оживлённые разговоры, взаимные шутки.
Ира включила радиолу и сделала реверанс перед Дмитрием Дмитриевичем, приглашая его на вальс. Этот с виду медлительный человек становился чрезвычайно лёгким, подвижным в танце. Даже профессор Кремлёв не удержался от комплимента:
— Мой Володя слывёт виртуозом по части вальсов, но куда ему до такого танцора!
После танцев Лукерья Ивановна снова пригласила всех к столу. Зазвенели бокалы. Потом комнату заполнила мелодия любимой песни профессора.
— «Славное море, священный Байкал», — с расстановкой выводил Баканов. Напев подхватили Прозоров, Дмитрий Дмитриевич, Антон. Когда песню повели мягкие женские голоса, запел и Пётр Кузьмич.
…Свадебный бал продолжался.
ГЛАВА IV
ПЕРВАЯ ИСКУССТВЕННАЯ ТУЧА
Часов около семи утра со стороны Базальтового перевала донёсся грохот, напоминающий раскаты надвигающейся грозы. И вслед за ним над Кедровой горой, к северо-западу от усадьбы показались причудливо завихряющиеся и быстро растущие кудрявые барашки облаков, постепенно меняющие свою огненно-жёлтую окраску на серебристо-белую. Они разрастались с необычайной быстротой и минут через пять слились, образовав большую многоярусную тучу.
Сколько было этих «барашков», никто не успел, а, может, и не догадался сосчитать.
С первыми раскатами грома этой непонятной в чистом небе грозы все обитатели особняка высыпали на поляну. Каждый высказывал своё мнение и догадку. Ефим Степанович Темляк, рыбовод прудового хозяйства, поглаживая реденькую белую бородку, подмигнул стоящему рядом Споряну и заметил с восхищением:
— Вот это маскировочка! Под прикрытием такой завесы можно опрокинуть любую блицстратегию…
Споряну, занятый своими мыслями, не ответил.
— У вас, Ефим Степанович, оказывается, всё ещё не прошёл фронтовой зуд, — сказал кто-то.
— Не с той стороны вы смотрите, — ответил рыбовод, сделав сердитое лицо. — Война не моя профессия, но кулак нам с вами надо держать всегда натренированным.
— Смотрите, смотрите! — закричали в один голос несколько человек. — Как она жмёт к земле!..
— Похоже, обратится в дождик, — нараспев протянул кладовщик Зосим Лукич.
Почти в то же мгновение упали на землю крупные холодные капли.
— Васятка, тащи дождевики! — расплывшись в улыбке, крикнул Ефим Темляк сыну.
Через несколько минут люди стояли в плащах с капюшонами, подняв кверху головы и стараясь понять, что происходит в толще этой серой туманообразной мути. Потоки ливня, отклоняемого порывами сильного ветра, то клонили кроны деревьев в одну сторону, то набегали вихрем с другой, то силой давили на лес сверху, срывая хвою, листву и молодые ветки. Люди стояли молча, всматриваясь в разбушевавшуюся стихию. Зосим Лукич заговорил первым.
— Д-а-а-а-а! Не иначе, как наш старик посеял ветер, вот и выросла буря. Ох, уж эти эксперименты! Взлетим когда-нибудь со всем посадом на воздух. Приедут из города — и черепков не соберут. «Была, скажут, лаборатория, а теперь не поможет и амбулатория».
— Ой, Зосим Лукич, — возразил Ефим Темляк, — полвека вы прожили, а определиться в жизни всё не можете. Себя напрасно мучаете. Не для риска вы рождены, а для покоя. За розами ухаживать бы вам да вкушать ароматы. Шли бы лучше садовником к профессору Русанову. Там — всё по вас: тишь да гладь…
— Тьфу, зубоскал! — с сердцем сказал Зосим Лукич.
Ефим Степанович перевёл разговор на другую тему и, обращаясь к сыну, сказал:
— Васятка! Сбегай-ка на пруд, посмотри у мостков мерку. Вода, никак, всё прибывает. Может, позвонить на створы, аварийные водосбросы открыть. Беги, сынок, да смотри хорошенько.
Когда сын ушёл, Ефим Степанович постоял немного молча, потом достал кисет и стал набивать трубку, прикрывая табак полой плаща. Раскурив и зажав трубку в кулак, чтобы не попадал дождь, он со
