съедены! Вот Костик по утрам заново картину рисует, каждый раз новую, а краски опять в магазин возвращаются, и банки не распечатаны…
Я подметил взгляд, каким Аня осадила говорливую Верку.
— А Лиля каждый день по «Наполеону» ест, — торопливо затараторила та. — Цветы вот нельзя вырастить, жалко. И сирень уже почти осыпалась… осыпается.
— Ты и сама не дура до тортиков, — возмутилась рыхлая блондинка.
— И перевязочных материалов нет. Даже ваты нет. За углом детская поликлиника, там наверняка что-то да осталось, а не пройдёшь! Стена.
— Ему про твои вечные месячные неинтересно, — вставила Лиля.
— Дура! — вспыхнула Верка. — Тогда сама рассказывай.
Но Лиле рассказывать не хотелось. Верка чуть помолчала, но слова в ней не держались, и она закончила с каким-то мрачным удовольствием:
— Главное — отсюда выбраться нельзя. Через какую стену не проходишь, снова сюда попадаешь, в утро следующего дня. Того же, но следующего… ну, ты понял. У нас уже почти все пробовали. Никак. А пятачок между стенами маленький. Это кажется, что целая улица, а стены сходятся прямо тут, в углы дома уходят… а с той стороны совсем круто закругляются. И не выйдешь, всё, — закончила она.
Вот оно как. Я уже понял, что возвращался на ту же точку не случайно. И Верка меня выгоняла за стену — и на другой день меня ждали уже… Каждый день, выходит, ждали. Вот только хронология у нас не сходится. Все эти «вчера» — «через неделю». Я — другой! Может, всё-таки смогу выбраться?
Если только захочу покинуть слой-оазис. Или не слой? Так, прослоечку.
Если не побоюсь оказаться в этом же месте, но в другом витке реальности, где одуревшие бабы ждут меня с дубинкой, верёвкой и прочими приспособлениями.
Я передёрнулся, вспомнив, как это было.
— А мужики после уже пришли, своей группой, — продолжала трещать Верка, злорадно поглядывая на меня. Почему-то ей доставляло удовольствие, что мне тоже отсюда не выбраться. И вдруг осеклась.
— Этот суп наш? — деловито спросил мужской голос. — И картоха?
Мужики пришли. Группой.
Трое парней, выбритых и относительно аккуратных. Девушки сразу замолчали, засуетились. Стали наливать кипяток в подготовленные термосы. Верка и Алина поднялись, придвинули к краю выбивалки десятилитровую кастрюлю, приготовились тащить.
— Завтра… кто у вас тут дежурный? — лениво осведомился один из мужиков. Я заметил, как блеснула запонка на манжете его белоснежной рубашки. Вот пижон. — Сергей сказал, чтобы пораньше приходили. Часам к десяти.
— Да вы сдурели, — возмутилась вдруг флегматичная Тамара. — На весь день к вам, что ли? Надо же, не хватает им. Козлы, а?
«Пижон» неприятно посмотрел на женщину.
— Тамарка — тоже идёшь с нами! Потому что Серёга сказал: кто будет выделываться, тому вне очереди! Вроде как наряд. Так что готовься, сегодня пойдёшь по всем. То есть по всем, кто захочет, — он оглядел Тамару ещё раз, пренебрежительно прищурившись. — Ну чего сидишь, пошли, я сказал! Возьми сардельки. И тарелки. Или ещё и на завтра хочешь наряд?
Тамара побледнела, хотела что-то сказать, но только плотнее сжала губы и поднялась. Да, вот тебе и благословенный уголок. Оазис…
— А это кто, новенький? — пижонистый снизошёл до того, чтобы заметить меня. — Новичок, надо бы зайти, представиться, э? Нехорошо так-то, за девчонок прятаться. Вон, помоги им лучше кастрюльку донести.
— Сам не сдюжишь? — удивился я. — Ты пуп в детстве надорвал, да?
— Как хочешь, — невозмутимо согласился мужик. Остальные так и не раскрыли ртов за время нашего разговора. — Не хочешь быть вежливым, не надо. Мимо не пройдёшь.
Слишком спокойно, уверенно он говорил, мне это не понравилось. Уж лучше бы сразу наваляли по морде, втроём-то. Ну, что ж.
— Дежурство у вас, значит, — пробормотал я, глядя вслед удалявшейся команде, забравшей почти всю приготовленную еду. Очерёдность у них, и месячные не помеха. А меня, выходит, привечали потому, что задабривали в надежде — может, не слишком буду издеваться…
— Да уж… дежурство, — отозвалась одна из немногих оставшихся у костра девушек. — Серёга, придурок, ещё и полы мыть заставляют. Любит чистоту, скотина! Мне, говорит, вот эта комната очень нравится, только прибраться в ней надо. Это, говорит, комната для вечерних часов. Аристократ хренов.
Она со злостью швырнула на землю жалобно звякнувшую тарелку и пошла к столовой. Ещё две тётки следом за ней тяжело поднялись с земли. Собирать и мыть посуду никто не собирался. Сама назавтра вымоется и вернётся на место, надо полагать. Туда, где её оставили неизвестные, но добросовестные работники столовой.
— Спасибо за угощение, — сказал я девушкам вслед. Постоял, задумчиво поднял на плечо свой обновлённый рюкзак.
Зашёл ещё раз в гастроном. По дороге видел мужиков у киоска с пивом, они вели себя тихо и воспитанно, меня проигнорировали. Ещё один загорал на газоне с книжкой. Интеллектуалы… Я вернулся в знакомую, так понравившуюся мне квартирку на четвёртом этаже, оставил часть припасов, сам спустился на второй и немного повозился с мебелью.
А завтра, если верить женщинам, вся эта рухлядь вернётся по местам, будто я и не трудился. Какая глупая аномалия.
Я заглянул на чистенькую кухню, нашёл в нутре холодильника согревшиеся, но совсем не испортившиеся продукты, даже вчерашний борщ. Завтра это всё окажется на прежнем месте и нетронутым. Если вдуматься, ещё более глупо. Когда человеку не надо бороться за выживание, а ежедневные усилия обращаются в нуль, до чего докатится человек? Дежурства по сексу, это фигня. Кстати, я до сих пор не знаю, как там живётся мужикам.
Мужики пожаловали, когда я пил на балконе разболтанный в воде из чайника растворимый кофе с сахаром. Холодный, но всё равно очень вкусный. Эх, разучились лет сорок спустя делать приличную растворимку. И сгущёнку тоже.
— Эй, дядя! — закричали снизу.
— Сергей предлагает тебе зайти и поговорить, — довольно приветливо сказал парень, которого я ещё не видел.
— Вы его адъютант? — доверительно спросил я, перегнувшись через перила. — А Сергуня, он у нас кто? Не-не, потом, — продолжал я, потому что парень медлил с ответом. — Потом, сейчас не могу. Стихи пишу.
— Что, законопатился там? И ещё выёживается? — это прибыл в поддержку действующих сил ещё один парень. Он подошёл и взялся за столбик посреди лоджии, по такому забраться наверх легче, чем по канату на уроке физкультуры. Каприз архитектора.
— Выёживаюсь, — согласился я, нигибаясь. Ох и тяжёлые раньше делали телевизоры… Мммлин… И с хорошими кинескопами…
Великолепный цветной «электрон» полетел через перила. Получилось шумно и вообще эффектно. Один из парней кинулся под укрытие подъезда, я позавидовал его умению выражаться. Второй молчал. Зато скоро послышался шум от входной двери, которую я старательно забаррикадировал. Войска подтягивались. И ясно было, что долго заслон не выдержит. Слишком много любопытства возбуждает новый персонаж, появившийся в маленьком замкнутом мирке, не оставят меня в покое.
Я с сожалением оглядел оставшиеся телевизоры, стоявшие рядком. Такие тяжёлые, а не пригодились. Вышел на вторую лоджию, деликатно тюкнул ломиком в люк в потолке. Выбрался по лесенке наверх. Вы, ребята, тут вряд ли жили, я пацаном все чердаки излазил. Ловили голубей, а потом отпускали…
— Молодец, — сказал кто-то, и мне грубо заломили руки и дали под дых.
И правда, вот молодец. Позёр! Нет, чтобы сразу спрятаться спокойно и подумать как следует.
— Ребята, — сказал я, когда смог вдохнуть. — Вы что, так и будете меня держать? Охота же…
