нибудь найдется для него местечко, ведь ночь напролет, он-то знает, все кафе и рестораны забиты битком, и клиентов кто-то должен обслуживать, а у него в этом деле уже есть навык, нет, он сумеет быстро и неприметно приткнуться к какому-нибудь заведению. Вон в доме напротив внизу как раз разместился ресторанчик, откуда и сейчас гремит музыка. Главный вход прикрыт только большой желтой портьерой, которую иногда порывами сквозняка резко выдувает на улицу. Вообще же в переулке к этому часу стало гораздо тише. На большинстве балконов уже темно, лишь вдалеке кое-где мерцали одинокие огни, но и там, стоило посмотреть подольше, люди через какое-то время поднимались со своих мест, шли в комнату, и только кто-то один, оставшись на миг, тянулся к лампочке и поворачивал выключатель, бросив прощальный взгляд на улицу.
«Ну вот, уже и ночь, — подумал Карл. — Если я еще здесь пробуду, значит, я уже с ними». Он повернулся, собираясь отдернуть портьеру.
— Ты куда? — заслоняя портьеру собой, спросил Робинсон.
— Я ухожу, — сказал Карл. — Пропусти. Пропусти меня!
— Не вздумай их беспокоить! — закричал Робинсон. — Ты в своем уме?
Обхватив Карла за шею и повиснув на нем всей тяжестью, Робинсон заплел ему ноги, — и в тот же миг оба они повалились на пол. Но среди мальчишек-лифтеров Карл тоже немного научился драться, и сейчас он ткнул Робинсона кулаком в подбородок, но слабо — пожалел. Однако тот в ответ без всякой жалости саданул Карла коленом в живот, после чего тут же схватился обеими руками за подбородок и принялся выть, да так громко, что с балкона поблизости кто-то возмущенно захлопал в ладоши и мужской голос яростно крикнул: «Эй, тихо там!» Какое-то время Карл лежал тихо, стараясь перетерпеть боль после подлого удара Робинсона. Он только голову повернул и посмотрел на портьеру, которая тяжело и неподвижно закрывала вход в комнату. Там, за портьерой, судя по всему, было темно и вроде бы никого не было. Быть может, Деламарш куда-то вышел с Брунельдой, и тогда Карл совершенно свободен. От Робинсона, который и вправду повел себя как сторожевой пес, он теперь-то уж точно отделался.
Но тут откуда-то издали, из глубины переулка послышалось ритмичное буханье барабанов и заливистое пение труб. Отдельные выкрики, стремительно приближаясь, переросли в единый всеобщий рев. Карл обернулся — на все балконы вокруг снова высыпали люди. Он с трудом поднялся и, не в силах как следует разогнуться, тяжело навалился на перила. Внизу показались какие-то парни, они шли широким шагом, почти маршировали по обоим тротуарам, вскинув над головами шляпы и все время оборачиваясь назад. На мостовой пока что было пусто. Некоторые на длинных шестах несли разноцветные бумажные фонарики, они мерно покачивались, окутанные желтоватым дымком. Наконец из темноты появились трубачи и барабанщики, они выползали широкой колонной, за рядом ряд, и Карл уже начал удивляться их количеству, как вдруг услышал за спиной голоса, обернулся и увидел Деламарша — тот стоял у двери, придерживая портьеру, а из темной комнаты на балкон выходила Брунельда, в красном платье, с кружевной накидкой на плечах и в чепце, из-под которого тут и там выглядывали пряди волос, — очевидно, не успев причесаться, она кое-как собрала их в пучок. В руке у нее был развернут маленький веер, она им не обмахивалась, просто прижимала к груди.
Карл посторонился, пропуская обоих к перилам. Ну конечно же, никто его здесь силой удерживать не станет, а если Деламарш и попытается, все равно Брунельда отпустит его по первой же просьбе. Она же терпеть его не может, так напугал ее его взгляд. Но едва он шагнул к двери, она тотчас же это заметила и спросила:
— Ты куда, малыш?
Под строгим взглядом Деламарша Карл смешался, и Брунельда притянула его к себе.
— Разве ты не хочешь посмотреть шествие? — спросила она, всем телом притискивая его к перилам.
Оказавшись к ней спиной, Карл услышал, как она спрашивает у Деламарша: «Ты не знаешь, что там происходит?» — и непроизвольно, но без успеха, сделал попытку освободиться из ее объятий. Он с тоской глянул вниз, на улицу, как будто именно там, внизу, причина всех его несчастий.
Деламарш, скрестив руки на груди, немного постоял у Брунельды за спиной, потом сбегал в комнату и принес ей театральный бинокль. Тем временем внизу вслед за музыкантами на улицу вползла главная часть шествия. На плечах у здоровенного детины важно восседал некий господин, — отсюда, с высоты, можно было разглядеть только его отсвечивающую лысину, над которой он приветственно помахивал цилиндром. Вокруг него толпа несла, очевидно, плакаты на фанерных щитах, — с балкона они казались совершенно белыми; задумано все было так, чтобы плакаты буквально облепляли господина со всех сторон, а он возвышался над ними в центре. Поскольку шествие двигалось, стена из плакатов то и дело разваливалась, но всякий раз выравнивалась и сплачивалась снова. Во всю свою ширину и во всю длину — впрочем, в темноте смутно угадывался лишь короткий ее отрезок — улица была запружена сторонниками господина, они дружно хлопали в ладоши, торжественным хором распевая его имя, краткое, но все равно неразборчивое. То тут, то там, умело рассеянные в толпе, внизу виднелись люди с автомобильными фарами в руках — их резкие, направленные лучи медленно шарили по стенам домов по обе стороны улицы. Здесь, на самом верху, они уже не ослепляли, но было хорошо видно, как люди на нижних балконах, попадая в пятно нестерпимо яркого света, поспешно прикрывают руками глаза.
По просьбе Брунельды Деламарш осведомился у жильцов с соседнего балкона, по какому случаю торжество. Карлу не терпелось услышать, что тому ответят, а главное как. И в самом деле — Деламарш переспросил трижды, но ответа не удостоился. Он уже с риском для жизни свесился через перила, а Брунельда, злясь на соседей, даже в нетерпении притопнула ногой, слегка задев Карла коленкой. Наконец снизу что-то ответили, но одновременно с балкона, битком забитого людьми, раздался дружный взрыв хохота. Разъяренный Деламарш, в свою очередь, что-то крикнул соседям, да так громко, что, если бы не сплошной гул с улицы, все вокруг наверняка умолкли бы от неожиданности. Как бы то ни было, этот окрик возымел свое действие, и смех на балконе подозрительно быстро затих.
— Завтра в нашем округе выбирают судью, и вон тот, которого несут, кандидат, — как ни в чем не бывало сообщил Деламарш, снова подходя к Брунельде. — Да-а, — протянул он, ласково похлопав Брунельду по спине, — этак мы совсем от жизни отстанем!
— Деламарш, — произнесла Брунельда, все еще не в силах забыть о поведении соседей, — с каким бы удовольствием я отсюда съехала, не будь это так утомительно. Но, к сожалению, здоровье мне не позволяет. — И, продолжая тяжело вздыхать, она в рассеянности принялась беспокойно теребить рубашку на груди у Карла, который, в свою очередь, по возможности незаметно пытался отстранить от себя эти маленькие жирные лапки, что ему, кстати, легко удалось, ибо Брунельда, погруженная в свои мысли, не обращала на него ни малейшего внимания.
Но и Карл вскоре позабыл о Брунельде и терпеливо сносил тяжесть ее рук на своих плечах, настолько увлекли его новые события на улице. Повинуясь указаниям группы мужчин, что, энергично жестикулируя, прокладывали кандидату дорогу и, вероятно, сообщали о чем-то важном, — было видно, как все, почтительно прислушиваясь, оборачиваются в их сторону, — толпа неожиданно остановилась перед рестораном. Один из этой командной группы поднял руку, подавая знак одновременно и толпе и кандидату. Толпа послушно умолкла, а кандидат, несколько раз попытавшись привстать с сиденья, водруженного на плечах у носильщика, и столько же раз плюхнувшись обратно, произнес краткую речь, подкрепляя ее широкими и энергичными взмахами цилиндра. Все это было легко разглядеть, поскольку, едва он начал говорить, лучи всех автомобильных фар разом уткнулись в него, так что он оказался как бы в центре огромной светящейся звезды.
Теперь стал заметен и интерес всей улицы к происходящему. С балконов, где расположились болельщики кандидата, слышались голоса, в пении скандирующие его имя, тянулись через перила руки, торопясь примкнуть к ритмичным, в такт музыке, рукоплесканиям. С остальных балконов — таких, пожалуй, было даже побольше — в ответ раздавался мощный встречный хор, поначалу, впрочем, не столь слаженный, ибо состоял он из приверженцев разных кандидатов. Но вскоре все противники кандидата нашли способ объединить свои усилия в дружном свисте, а некоторые вдобавок запустили граммофоны. Между отдельными балконами начали назревать политические конфликты, острота которых усугублялась непривычно поздним временем и, соответственно, чрезмерным возбуждением участников. Большинство повыскакивали на балконы в ночных рубашках, в пижамах, наспех накинув халаты, женщины кутались в большие темные платки, оставленные без присмотра дети с леденящей душу решимостью карабкались на
