Врач побледнел.
— Не хотите же вы сказать, что вновь появились бунтари… что они… Нет, невозможно: всех ученых, всех научных работников мы давно переориентировали…
— Напоминаю: никому ни слова! — Худощавая фигура полицейского инспектора слегка напряглась. — Я хочу побеседовать с ним!
Услышав звук откатывающейся двери, Джеймс Форсайт попытался спрятать под матрасом детали разобранного пылесоса, но не успел. Он поднялся и стал так, чтобы их не сразу заметили. От волнения и страха Джеймс дрожал всем телом.
Врач хотел было что-то сказать, но инспектор опередил его. Оба они избегали смотреть в ту сторону, где за спиной Джеймса лежали детали. Вид выпотрошенного аппарата с зажимами, винтами и свободно свисающими концами проводов внушал им отвращение.
— Даже повреждение пломбы — пусть и по неосторожности — наказуемо! Вам ведь это известно! — сказал инспектор.
Джеймс покорно кивнул.
— Вас арестовали за то, что вы разобрали стиральную машину, — продолжал полицейский.
— Она сломалась, — сказал Джеймс.
— Почему вы не обзавелись новой?
Джеймс пожал плечами: он знал, что его никто не поймет.
— Почему же? Отвечайте!
— Я хотел понять, что с этой штуковиной стряслось. Что-то треснуло внутри — и тишина. Я хотел ее починить.
— Починить! — повторил врач, покачав головой. — В вашем подвале нашли ящик с деревянными катушками, гвоздями, кусками жести и прочим. На одном из ваших столовых ножей обнаружены царапины, будто вы обрабатывали им какой-то твердый предмет.
Джеймс смотрел себе под ноги. Уголки рта запали еще глубже.
— Я собирался смастерить дверной звонок, — наконец ответил он.
— Дверной звонок? Но ведь у вас в квартире есть телефон и видеофон! Зачем вам понадобился звонок?
— Он служил бы чем-то вроде будильника, подавая сигналы точного времени.
Инспектор с удивлением посмотрел на него:
— Какой в этом смысл? Вас в любой момент может разбудить автоматика!
— Будильник мне не нужен, — не сразу ответил Джеймс. — Просто захотелось смастерить его самому.
— Захотелось? И поэтому вы пошли на преступление? — Инспектор покачал головой. — Но продолжайте! А этот пылесос? Зачем вы его разобрали? В этом ведь не было ни малейшей необходимости.
— Нет, — сказал Джеймс, а потом крикнул: — Нет, никакой необходимости не было! Но я уже полтора месяца сижу в этой камере — без радио, без видеофона, без журналов! Мне скучно, если вы понимаете, что это такое! А заглядывать в нутро разных приборов мне просто занятно. Меня интересует, для чего они предназначены: всякие там рычаги, винтики, шестеренки! Что вы от меня хотите: меня скоро переориентируют…
Он упал на кровать и повернулся лицом к стене.
— Не исключено, что обойдемся без переориентации, — сказал инспектор, глядя на него сверху. — Все будет зависеть только от вас, Форсайт.
Целую неделю Джеймс Форсайт беспокойно блуждал по городу, спускался на эскалаторах в торговые этажи, поднимался на подвесных лифтах высоко над проемами улиц. Он еще не пришел в себя после долгого заключения. Колонны машин на этажах, предназначенных для автотранспорта, и встречные людские потоки на пешеходных мостах приводили его в замешательство.
Воздушными такси он не пользовался: после долгого пребывания в замкнутом пространстве опасался головокружения.
И все-таки вновь обретенная свобода казалась ему нежданным подарком. Он старался забыть, что получил ее временно, что это лишь отсрочка, если он не выполнит своего задания. Он надеялся выполнить его.
Джеймс Форсайт никогда не отличался особой верой в собственные силы. Сложения он был хрупкого, часто страдал головными болями и уже несколько раз подвергался терапевтическому лечению в «эйфориуме». Но еще большие страдания причиняла ему необъяснимая склонность, заставлявшая его постоянно думать о машинах и о том, как они действуют. Он сам сознавал необычность этого влечения. Много раз пытался подавить его в себе, побороть это стремление к запретному, которое даже не дарило ему радости, а только мучило, потому что никогда не приводило к желанной цели: стоило ему разобраться в назначении какого-нибудь колесика или винтика, как тотчас же возникали вопросы о более сложных взаимосвязях, и его неудача — он был уверен, что никогда не достигнет конечной цели, не найдет исчерпывающего объяснения, — навевала на него тоску и приводила в отчаяние. Причем все это происходило помимо его воли: он не был ни бунтарем, ни тем более героем и всецело находился во власти одного-единственного желания — излечиться от своей мучительной болезни и сделаться заурядным и законопослушным гражданином.
Сейчас он стоял перед дверью Евы Руссмоллер, внучки последнего, после Эйнштейна, великого физика, того самого человека, который около восьмидесяти лет назад поклялся больше никогда не заниматься наукой. Сдержал ли он свою клятву? Джеймсу было знакомо наваждение, которое охватывало каждого, кого увлекли физические опыты, и он сомневался, чтобы человек, однажды вкусивший этой отравы, когда-либо отказался от нее. Поможет ли ему Ева Руссмоллер установить связь с тайной организацией, с людьми, которые подпольно продолжают заниматься наукой и по сей день работают над решением технических задач? Он почти не рассчитывал на успех, но после того, как все предыдущие попытки завершились неудачей, оставалось лишь попытаться здесь. Адрес ему дали в полиции.
Женщина, которая открыла ему дверь, и была, надо полагать, Евой Руссмоллер. Стройная, пожалуй даже худая, бледная, с большими испуганными глазами.
— Что вам угодно?
— Не уделите ли вы мне пять минут?
— Кто вы? — спросила она неуверенно.
Она стояла на террасе сорокового этажа. Из цветочных горшков глубоко вниз свисали усики горошка и декоративной тыквы. Вокруг на достаточном отдалении, чтобы создать ощущение свободного пространства, высились другие строения — грибообразные и воронковидные жилые небоскребы, ступенчатые и веерообразные, несущие рельсы подвесных дорог и автопоездов надземной дороги.
— Не зайти ли нам в квартиру? — предложил Джеймс.
— Не знаю… Лучше не стоит… Что вам угодно?
— Речь пойдет о вашем дедушке.
Открытое лицо жещины застыло, она словно надела маску.
— Вы из полиции?
Джеймс не ответил.
— Проходите, — сказала Ева Руссмоллер,
Она провела его на другую террасу. Они сели в кресла между двумя прозрачными кадками, из которых поднимались узколистые растения без корней.
— Я дедушку не знала. Пятнадцать лет назад он исчез, и с тех пор даже моя мать ничего о нем не слышала. Я тогда была совсем маленькой. Но это уже десятки раз заносилось в протоколы.
— Я не из полиции, — сказал Джеймс.
— Не из полиции? — Она недоверчиво выпрямилась в кресле. — Тогда что вам от меня надо?
— Не мог ваш дедушка исчезнуть бесследно! Он был знаменитым человеком, ученым с мировым именем. До запрета был ректором Института исследований мезонов имени Юкавы. О его отлучении писали все газеты.
— Почему вы не оставите нас в покое? — прошептала Ева. — Неужели это никогда не кончится? Конечно, дед был виноват. Он изобрел батарею с нулевым значением, мезонный усилитель, гравитационную линзу. Он обнаружил явление конвекции в сиалической оболочке Земли и предлагал построить специальные шахты, чтобы получать оттуда энергию. Все это могло иметь ужасные последствия. Но его расчеты были уничтожены. И ничего из них не вышло. Почему же нашу семью до сих пор преследуют?
Джеймсу было жаль женщину, которая казалась сейчас такой беззащитной. При других обстоятельствах он с удовольствием познакомился бы с ней поближе.
Но теперь он прежде всего должен думать о собственном спасении.
— Успокойтесь, никто вам зла не желает! И я не полицейский!
— Это просто новая уловка, только и всего.
Джеймс ненадолго задумался.
— Я вам докажу.
Он достал из кармана зажигалку — старомодную игрушку с защелкой. Открыл крышечку там, где вставлялись газовые капсулы, и показал ей пломбу. Еще несколько движений — и на столе лежали трубочки, металлические детальки и маленькое зубчатое колесико.
В первый момент Ева с отвращением отвернулась, а потом испуганно вздрогнула, потому что поняла: перед ней человек извращенный, способный на все.
— Умоляю, не делайте этого!
Джеймса глубина ее чувства удивила. Он убедился, что внучка профессора Руссмоллера действительно не имеет ничего общего с людьми науки и техники.
— Не тревожьтесь, я вам зла не причиню, — и когда она начала плакать, добавил: — Я ухожу.
Сам открыл дверь, спустился на пол-этажа к лифту и хотел было уже сказать в переговорное устройство, чтобы кабину спустили на первый этаж, когда на его плечо легла чья-то рука. Он быстро оглянулся и увидел перед собой круглолицего молодого человека с прической-ежиком; сильно развитые скулы придавали его лицу слегка застывшее выражение.
— Не вниз! Поднимемся-ка наверх! Секундочку, — он нажал на одну из кнопок, и лифт начал подниматься.
Но уже через пять этажей незнакомец остановил лифт и потянул Джеймса за собой в коридор. Не выпуская его руки, вышел на одну из террас, где, судя по
