сам факт, что он умирает? Сколько ни думай об этом, теперь, когда он покинул этот мир, ей никогда не узнать. «Юка, наверное, тоже умерла», — внезапно подумала Касуми. Раньше она не допускала этого даже в мыслях. Сегодня вечером, когда умер Уцуми, мысль о смерти дочери, как ветер, проникающий за пазуху, украдкой прокралась в сердце без ее на то ведома. Какими были последние минуты жизни Юки? Этого ей тоже никогда не узнать. Теперь нет ни Уцуми, ни Юки. Исияма тоже в прошлом. Не осталось никого, кто мог бы ее утешить. С моря налетел леденящий порыв ветра, пронесся по пустынной дороге. От холода у нее стучали зубы. Касуми крепко обхватила себя обеими руками. Пока она стояла на ветру, дрожа от холода, слезы на лице высохли. Все чувства ее были обострены до предела, она трепетала от нетерпения. Как же ей жить дальше?
«Когда я умру, уезжай отсюда». Касуми показалось, что она слышит шепот Уцуми, его слова, произнесенные тогда, на холме. Бежать! Снова бежать из этой глуши. Сейчас это будет совсем просто, не в пример тому, когда ей было восемнадцать. Теперь в ее душе уже нет того страстного желания — скорее бы в Токио, скорее бы стать свободной. Нет никого, кто бы стал останавливать ее, кто бы стал отговаривать. Теперь ей предстоит познать горечь побега, у которого нет цели. Касуми подумала, что осталась абсолютно одна в этом мире. Это чувство безысходности показалось ей знакомым. Оно напомнило ей о тех днях, когда она осталась на Сикоцу искать Юку. Если бы нашлось хотя бы тело дочери, возможно, ей было бы легче. Теперь у нее не осталось ничего. Только она сама, обессиленная и дрожащая на холоде. Касуми стояла, продолжая стискивать себя за плечи. Неожиданно раздался звук открывающегося окна. Она обернулась и увидела, что окно комнаты на втором этаже, где умер Уцуми, отворено. Видимо, мать решила проветрить. Желтый свет электрической лампы стал просачиваться в темноту. «Может, вместе со светом из комнаты вылетит и то ощущение пустоты, что образовалось в ней после смерти Уцуми?» — продолжая глядеть на окно, размышляла Касуми. Она широко расставила руки, готовая встретить его дух, если тот надумает вылететь наружу. Вместо этого из окна появилась рука Комуры, и громко стукнул закрывающийся переплет. «До свидания», — прошептала Касуми. Уцуми исчез, держа в руках что-то, о чем хотел рассказать ей перед смертью. Однажды и она вот так исчезнет.
«Поеду в Саппоро, — подумала Касуми. — Буду жить, как Исияма, просто плыть по течению. Может быть, когда-нибудь и у меня появится что-то, что завладеет моими мыслями и чувствами. Я выживу».
Глава 10
Песчаник
В три года я была уверена, что те, кому пять, — взрослые. Теперь, когда мне самой исполнилось пять, взрослыми мне кажутся первоклашки. Для меня мир состоит из взрослых и детей. Но есть еще просто мама, просто папа и просто Риса. Они моя семья, их я не делю на взрослых и детей. Но в последнее время я стала думать, что мама перестала быть просто моей мамой, а стала женщиной, то есть взрослой.
Я лечу в самолете на Хоккайдо и смотрю на профиль мамы, сидящей через одно кресло от меня. Мама намного красивее чужих мам, думаю я.
Среди мам, которые приходят в садик за своими детьми, самая молодая и красивая — мама Мако- тян, но мне больше нравится лицо моей мамы. И характер ее мне тоже нравится. Она сильная и говорит то, что думает. Правда… я задумчиво опускаю голову… правда, в последнее время мне стало казаться, что в душе мамы живет совершенно другой человек. Мама обнимает Рису, сидящую у нее на коленях. Я уже не ревную Рису к маме, как раньше, потому что понимаю: в мыслях мама не с нами, а где-то далеко-далеко. Может быть, мама разлюбила нас?
«Только это я тебе говорю по секрету», — предупредил меня папа сегодня утром, когда мы ехали в поезде по монорельсовой дороге. Папа рассказал мне об этом, потому что я долго упрашивала, чтобы он рассказал. «Хоккайдо, — куда мы едем, — родина твоей мамы», — сказал он.
— Значит, у Юки на Хоккайдо есть бабушка и дедушка?
— Наверное, есть.
Папа слегка вздыхает. Я бросаю быстрый взгляд на маму. Мама прижимает к себе Рису. Она, не замечая моего взгляда, смотрит в большое окно. Все окно занято морем. Море блестит на солнце. Кажется, что монорельсовая дорога парит в небе. Я беспокоюсь, вдруг мама выпадет из окна.
— А какие они, мои дедушка и бабушка?
— Я не знаю, потому что никогда с ними не встречался. Может быть, они уже умерли.
Папе, похоже, не хочется говорить об этом. Я удивлена, узнав, что бабушки и дедушки, может быть, уже нет в живых.
— А почему ты точно не знаешь?
— Потому что мама не знает.
— А почему она не знает?
— Хм. Наверное, она их не очень любит.
Я поражена, молчу. Неужели бывают дети, которые не любят своих мам? Неужели бывает так, что ребенок не знает, живы ли его мама и папа? Это, наверное, как если бы я разлюбила маму и мы бы больше никогда не встретились? Даже не хочется думать о таком. Мама всегда такая нежная со мной, но, может быть, она на самом деле страшный человек. Сначала я очень радовалась этому путешествию, но теперь мне вдруг совсем расхотелось ехать. А вдруг мы приедем на Хоккайдо и придут бабушка с дедушкой, чтобы отомстить маме? Я даже задрожала от страха, когда представила себе это.
Когда мы прилетели на Хоккайдо, в аэропорту нас встретил дядя Исияма. Мне дядя Исияма нравится. Он такой симпатичный, симпатичнее папы, и очень добрый, и от него хорошо пахнет. И еще мне кажется, что дядя Исияма больше любит меня, чем Рису. Он всегда первым берет меня за руку, всегда обнимает при встрече. И это вовсе не потому, что я старше Рисы. Дядя Исияма любит меня — девочку Юку. Я всегда чувствую, что я для него особенная.
Мама встречается взглядом с дядей Исиямой и смеется. Я замечаю, что взгляд у нее оживлен больше обычного, глаза блестят.
В последнее время часто бывает так, что мама вроде бы смотрит на меня, а вроде бы и не смотрит. А вот на дядю Исияму она действительно смотрит, и я понимаю, что она пытается сказать ему что-то глазами, как будто радиосигналы посылает. Я не знаю, печалит меня это или радует. Почему? Да потому, что я очень люблю их обоих. Может быть, больше всех на свете.
Может, на Хоккайдо мне и понравится, раз мы будем вместе с дядей Исиямой. Только надо постараться не думать, что могут прийти бабушка и дедушка, чтобы отомстить маме.
В машине меня укачивает, и я засыпаю. Сквозь приятную дремоту, как колыбельная, доносятся обрывки разговора взрослых. Самый приятный голос у дяди Исиямы: такой низкий, но вместе с тем мягкий, прямо за душу берет. Я сплю, прижавшись к маминой груди, и чувствую, что когда мама обращается к дяде Исияме, сердце ее начинает учащенно биться: тук-тук, тук-тук. Может быть, маме нравится дядя Исияма?
Начинает говорить папа. Папа — моя семья, и я его люблю, но многое мне в нем не нравится. Дома он всегда чем-то недоволен, сердится. И Риса, и я — мы всегда в его присутствии чувствуем себя как-то неловко, неспокойно. Как было бы хорошо, если бы дядя Исияма был моим папой. Нехорошо так думать по отношению к папе, но я все равно иногда об этом думаю.
Когда мы приехали на дачу, то встретили много новых людей. Тетя Норико мне понравилась. Она добрая и красивая и одета со вкусом. Когда я вырасту, то обязательно куплю мамочке такую же прекрасную одежду. Рурико-тян и Рюхэй-кун мне тоже понравились. Дедушку Идзуми я немного боюсь, но он тоже ничего. Дядя Мидзусима мне совсем не нравится. От него чем-то пахнет, и он все время норовит взять меня за руку, и рука у него при этом какая-то липкая. Рурико-тян сказала, что ей он тоже не нравится. Сын Тоёкавы-сан — такой тщедушный, смешной. Он уже взрослый, но выглядит как ребенок. Бабушка и дедушка пока не появились. Это хорошо.
Если честно, то я дядю Исияму немного разлюбила. Потому что сегодня утром он ругался с тетей Норико. Даже когда он смотрел на меня, то не улыбался, как обычно, а был все время раздражен и все время ссорился с тетей Норико. Таким он мне совсем не нравится. Интересно, а маме он все равно
