глянцевыми тенями на веках? Почему она уже столько лет выдает себя за меня? Зачем она так мерзко косится своим подведенным глазом, я так никогда не делаю…
В магазине под домом я купила две пятилитровые бутылки воды и самых дешевых влажных салфеток. Погрузила гостинцы для папы в багажник и поехала в больницу.
Дороги были пустынны, воздух, несмотря на раннее утро, казался плотным и пах приближавшейся грозой. Я ехала и почему-то думала о том, с кем теперь мутит мама. Кто этот счастливец? В принципе у мамы осталось не так много вариантов, тем более что самые ключевые уже в прошлом. За последние пять лет она успела пригреть мальчика-абитуриента, с которым познакомилась в парикмахерской, пожилого армянина весом в центнер, вороватого седого еврея, выкраивавшего время на встречи с ней из бескрайнего полотна забот о маленьком внуке. Кто же развлекает мамулю на этот раз? Кто этот таинственный инкогнито и чем он маму очаровал? Чем вообще ее привлекают все эти бесчисленные приложения к хую? Зачем они ей нужны, интересно знать?
Может, мама искренне влюбляется в армян и вчерашних школьников? Находит темы для разговоров с ними, общие интересы, увлечения? Может, она и впрямь знает, что такое любовь? Как она говорила: «Ты просто никогда не любила». Что ж, наверное, так оно и есть.
И не скажешь, что очень хочется.
Доктор Даниленко оказался подтянутым, моложавым красавцем, которому я тут же закатила истерику. Как только он вышел в приемное отделение и, дружелюбно улыбнувшись, направился ко мне, я сложила губы в куриную жопку и, грохнув об пол две пятилитровые бутыли с водой, сказала:
— Здравствуйте, я Саша Живержеева, но тут произошла какая-то ошибка. Я не видела своего отца последние пятнадцать лет, и сейчас вы не заставите меня о нем заботиться! Наверняка он на ком-то женат, спросите у него, когда он придет в сознание или что там с ним происходит…
— Саша, успокойтесь, пожалуйста, — доктор взял меня за руки, как конченую психопатку, и усадил на обтянутую коричневым больничным дерматином кушетку. — Я ничего от вас не требую, все в порядке…
Я почувствовала, как загораются щеки, и слезы подступают к глазам. Тут он сказал:
— О! А получается вы — Александра Андреевна?
Я кивнула, не глядя на него.
— А я Александр Андреевич! Мы с вами почти полные тезки!
Потом он рассказывал мне, как папа, пьяный в хлам, упал в метро, какие-то люди вызвали милицию, потом «скорую помощь», и вот он здесь. Еще про операцию, про терапию — я не очень внимательно слушала. Мне казалось, что огромный небесный повар взял мою голову в руки, на которые надеты ватные варежки-прихватки. Слова врача доходили до меня, как звук телевизора, работающего в другой комнате. А сам врач был просто копией Алексея Николаевича — наверное, именно так учитель музыки бы и выглядел, если бы люди не старели. Я почувствовала, что еще минута, и я упаду в обморок.
— С вами все в порядке? — донесся голос Александра Андреевича.
Я медленно покачала головой.
Он сказал:
— Вот черт! Еще вас мне не хватало! — взял меня за локоть и повел на воздух.
Мы стояли на балюстраде перед больницей. Прогремел гром, и ватные варежки отпустили мою голову. Я сделала глубокий вдох и неуверенно улыбнулась врачу.
— Давление падает, — пояснил он, — вы, наверное, реагируете, — и закурил.
— Наверное, — зачем-то сказала я.
— Саш, а вы замужем? — вдруг спросил он.
Я в панике посмотрела на Александра Андреевича.
Я понимала, что в любую секунду готова броситься ему на шею. Мне вдруг показалось, что этого мужчину я люблю уже очень давно, с самого рождения. Мы встречались когда-то, не в том месте и в неудобное время, у нас ничего не вышло, но теперь, теперь-то нам и карты в руки. Никто не сможет помешать. Ни мама, ни папа, ни милиция…
Наверное, это шок, решила я. Ведь, кажется, последнее, что я могу сделать, чтобы закрепить за собой звание последней бляди, — это переспать с лечащим врачом моего отца, перенесшего инфаркт.
— Извините, — сказал он, смутившись, — момент не самый подходящий…
— Да нет-нет, — перебила я, — все нормально.
— Слушайте, а давайте сделаем так. У меня через пятнадцать минут обеденный перерыв. Мы с вами сходим куда-нибудь, надо вам рассказать и про папу, и про то, как он будет теперь жить. Понимаете ведь, что, если он будет пить, второй инфаркт может стать последним.
— Конечно! — сказала я и звонко, как пионерка из советского кино, рассмеялась.
Через полчаса мы сидели в кафе недалеко от больницы, ели салат «Цезарь» и радовались дождю.
— Хорошо, что дождь, — говорил Александр Андреевич, — духота эта уже достала, просыпаешься каждый день, как в крематории. Сейчас хоть немного прибьет всю эту пыль. На следующей неделе вообще дожди обещают. А там и до пятницы недалеко.
— А что в пятницу? — заинтересовалась я.
— На природу! — он засмеялся. — Поеду к друзьям на дачу. У них хороший дом по Ярославке, ну и традиционный набор. Шашлык, вино, баня. Не хотите составить мне компанию?
— Я? — я даже поперхнулась.
— А вы здесь еще кого-то видите?
— Нет, — я улыбнулась, — просто я думала…
— Что вы думали?
— Да ничего, — я решительно запихнула в рот кусок куриной грудки, — с удовольствием поеду с вами на дачу. Мне все равно делать нечего.
— Вам — и нечего? — удивился Александр Андреевич. — Такая красотка скучает одна в выходные? Никогда не поверю.
— Придется, — хмыкнула я.
— А вы чем, Саш, занимаетесь? Работаете?
— На телевидении.
— Круто, — сказал он. — Наверное, интересно?
— Я думаю, у вас интереснее работа. Все-таки операции, кровь и все такое. Разные люди. Я бы хотела быть врачом…
Он пожал плечами. Следующие пару минут Александр Андреевич курил и смотрел на меня с игривой улыбкой. Наконец он сказал:
— А что вы завтра делаете?
— Не знаю, — честно ответила я.
— Дадите телефончик? И, может, на ты?..
Садясь в машину, я констатировала, что мне удалось заинтриговать доктора Даниленко и теперь он будет искать способы побыстрее меня трахнуть. Это вполне логично, он же мужчина. Примерно неделю я смогу купаться в лучах его внимания, выслушивать комплименты и принимать скромные презенты. По истечении недели почувствуется легкая, но неуклонно усиливающаяся драматургическая фальшь: взгляд доктора станет тяжелым, разговоры односторонними, руки начнут сновать по моим ляжкам. Тут-то мне все это смертельно надоест, в конце концов, и у самого искрометного флирта есть свой предел, и я привычно раздвину перед ним ноги. Он выебет меня и успокоится. Прекрасный план, стоит занести его в ежедневник.
Господи, какое же дерьмо. Какое чудовищное дерьмо. Я не могу больше так жить, я не могу участвовать в этих отношениях, я не могу слушать это гребаное радио, я вообще ничего уже не могу. Какое счастье, что машин почти нет, иначе я точно попала бы в аварию.
Так… Надо собраться, доехать до дома, принять ванну, съесть что-нибудь. Взять себя в руки, одним словом. Все будет нормально, не хорошо, такого быть не может, а просто в норме. Как всегда. Это ведь всех
