А потом мы приезжаем в Семхоз, и я впервые попадаю в ваш дом.
Сегодня здесь буду рассказывать вам о замысле произведения, задуманного в эти последние годы. Для этого вы и пригласили меня к себе. Я волнуюсь. Весь опыт моей духовной жизни стал как бы кристаллизоваться, появилось острое ощущение, что я просто обязан довести его до людей.
— Сейчас угощу вас обедом. Сварю супчик, — говорите вы и действительно начинаете готовить обед.
— Батюшка, спасибо. Если из?за меня — я не ем первое. И вообще, не хочу есть. Давайте лучше поговорим.
— Нет, Полковник, нет, Полковник! Куда же делся половник? — напеваете вы, что?то помешивая в кастрюле, ставите на плиту сковородку, наливаете воду в чайник.
Мне кажется, приготовление обеда доставляет вам удовольствие. Да и все, за что вы берётесь, — делаете с удовольствием.
По воззрениям раджи–йогов, положительные или отрицательные вибрации человека переходят в его изделия, будь то приготовленная пища, произведение искусства или, скажем, построенный дом.
Во всяком случае, вы угощаете меня вкуснейшим обедом, потом пьём кофе, и я рассказываю о замысле будущей книги.
Вы сидите, подперев рукой бороду. То хмуритесь, то улыбаетесь. Потом встаёте, прохаживаетесь у стола. И вдруг перебиваете меня:
— Пишите немедленно!
— Но я, по–моему, ещё не готов. И потом — кто это опубликует?
— А это — не должно вас волновать. Все в руках Господа. Ваше дело — написать. Это необходимо. Сколько уже написано?
— Ни строчки.
— Ну, Полковник, вы просто лентяй. Надо торопиться, пока мы живы. Кто знает, что нас ждет…
Вы осеняете меня крестным знамением: «Пишите свободно, в полную силу. И учтите, как ни занят, буду приезжать, слушать, что вы там накарябаете».
Так это началось.
Трудно представить, смог бы я написать роман без вашей поддержки. За эти годы у меня умирают родители — сначала мать, потом отец. Арестовывают людей, которых я считал самыми близкими друзьями. И каждый день — больные со всех городов и весей.
Из?за отчаянных трудностей работа над романом растянулась на семь лет. Все это время вы рядом. Раз или два в месяц, в зной ли, в стужу, приезжаете ко мне, и я раскрываю синюю папку, где накапливаются листы рукописного текста. Читаю вслух. Вы то попиваете чай, то поднимаетесь, ходите взад-вперёд по комнате, то ставите пометки–закорючки на листке бумаги.
Не помню ни одного случая, чтобы вы сделали замечания по тексту, по композиции вещи. Зато, когда чувствуете, что я где-то недостаточно чёток мировоззренчески, робею в каких?то выводах, которые кажутся мне слишком ошеломляющими для читателя, вы произносите целую лекцию. Воистину вдохновляя.
Потом отвожу вас на Ярославский вокзал.
— Храни вас Господь! — Вы крестите меня, выходите из машины, не оглядываясь, шагаете к электричке. Широкоплечая фигура в шляпе, плаще, с неизменным портфелем в руке. Вот уже толпа заслоняет вас…
Однажды летним днём раздаётся телефонный звонок. Это Лидочка Муранова — прихожанка нашего храма, профессиональный звукооператор, портниха, мастерица на все руки.
— Владимир Львович! У меня отец Александр. Он плохой. Температура, наверное, под сорок! Что?то с позвоночником. Звоню тайно от него, не разрешает вас беспокоить.
Записываю адрес. Мчусь на «запорожце» в один из арбатских переулков. Вхожу в квартиру, где вы стоите, что?то диктуете на магнитофон, морщась от боли.
Дотрагиваюсь до вашего лба. Действительно, пылает. Вместе с Лидой заставляем измерить температуру. Тридцать восемь и девять.
Выясняется, что у вас периодически происходит нагноение врождённой кисты позвоночника. Сейчас — особенно острый случай.
Звоню знакомому хирургу в 71–ю больницу, в Кунцево. Тот говорит, что это дело серьёзное, необходимо срочно вскрыть нагноение, произвести небольшую операцию. Обещает встретить нас в приёмном покое.
— Александр Владимирович, едем! Немедленно.
— Да что вы, Полковник! Рассосётся.
Мы с Лидой насильно собираем вас, сводим к машине. Смотрю, вы уже и сссть?то как следует не можете, привалились боком.
Выезжаю из путаницы арбатских переулков, слышу призывный сигнал чёрной «чайки», которая, обогнав нас, приостанавливается у тротуара. В «чайке» сидит человек в белом одеянии митрополита.
— Это Ювеналий. Тормозните, Полковник!
Через минуту растерянно следую за «чайкой» в одиночестве. Машина митрополита вместе с вами въезжает в ворота иностранного отдела Патриархии на улице Рылеева.
Жду у кромки тротуара. Жду вот уже десять минут, двадцать минут, полчаса. Ждёт в приёмном покое хирург.
Наконец вы выходите, идёте как?то боком, прихрамывая. Улыбаетесь.
— Простите! Ювеналий, кажется, единственный из иерархов, кто ко мне хорошо относится. Выручает, как может…
— А знаете, батюшка, что в вашем состоянии промедление опасно?
— Все в руках Божиих!
Приезжаем в больницу. После осмотра вскоре вы появляетесь вместе с хирургом.
— В принципе, необходима кардинальная операция, — говорит он, — а сейчас нужно хотя бы вскрыть воспалённый очаг. Под местной анестезией. И учтите, после этого больному придётся остаться до утра.
Вы вопросительно, как ребёнок, смотрите на меня.
— Может, не надо?
Я соглашаюсь. Это — единственный случай, когда я принимаю решение за вас. И остаюсь один в кабинете.
За то время, пока вы находились в операционной, что я только не передумал. Ведь ваши родные ни о чём не знают… Остаётся только молиться, чтобы всё сошло удачно.
— Полковник! Вы тут совсем заскучали? — Санитары вводят вас, укладывают на диван, бледного, обмотанного бинтами.
Следом входит хирург.
— Я ухожу. Вот ключ от кабинета. Вот лекарства. Утром сделают перевязку — можно будет потихоньку ехать домой. Кстати, вот градусник. Через час–полтора измерьте температуру.
— Сколько сейчас времени? — спрашиваете вы, когда мы остаёмся вдвоём.
— Пятый час.
— Прекрасно! Доеду домой засветло.
— Никуда вы не поедете!
— Поеду! Поеду! — напеваете вы, начиная подниматься. — Я прекрасно себя чувствую! Прекрасно!
— Вот сейчас отойдёт заморозка — узнаете!
— Полковник, если вы ко мне действительно хорошо относитесь — помогите надеть туфли и пиджак.
— Ни за что! А ну?ка ложитесь! У чтите, батюшка, дойдёт до драки. Я вас никуда не пущу.
— Ладно. Полежу полчаса и поедем. Договорились?
Я решаю не отвечать. Надеюсь, что вас разморит, и вы уснёте. Подхожу к окну, смотрю на
