И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене

…В День Усекновения Главы Иоанна Крестителя. Простое совпадение? «Случайность»? Высказывались соображения, в том числе в прессе, что убийцы выбрали этот день для особого устрашения. Для устрашения — безусловно да. Вероятно, убийцы действительно знали церковные праздники, но не очень хорошо. Потому что полугодовая годовщина со дня смерти о. Александра пришлась на День Обретения Главы Иоанна Крестителя…

То, чего не хотят или не могут предвидеть люди, знает и говорит Бог. И Он может это сказать так, как никому не под силу ни сказать, ни рассчитать. Он может дать Знак. Случайностей не бывает, такое феноменальное совпадение дат не может быть случайностью.

«Обретение Главы»… Теряя, потеряв, мы обрели о. Александра вновь, теперь уже как?то по–новому. Даже нам, друзьям его, многое открылось в нём после смерти. Казалось, мы все знали о нём, мы любили его и гордились им. Но смерть, как последний удар резца скульптора, проявила его вечные черты, и стало особенно понятно, что образ Божий представлен в нём в абсолютной полноте.

Христианство имеет свои тайны и свои внутренние закономерности. Мне кажется, что яснее, глубже о. Александра ещё никто из философов в них не проник. Это удивительное проникновение — огромная сфера изучения его творчества.

«Для меня в Церкви, конечно, дороги, как с детства было, и песнопения, и церковная архитектура, и традиции, и книги, и обычаи, но все это имело бы только преходящий смысл, не более важный, чем традиции древних индийцев или египтян, или любого другого народа или времени, если бы я не чувствовал, что Он действительно остался, если бы я не чувствовал Его голоса внутри, отчётливого голоса, более отчётливого, чем иной человеческий голос. Это тайна истории, тайна земли — Он остался. Величайший двигатель истории сокровенно, глубоко остался в мире».

Бог дал нам Знак, что и о. Александр сокровенно с нами. Что мир устроен так, и святые наши всегда остаются с нами.

Он был нашим Крестителем. В годы гонений — а это вся его жизнь — к нему приходили для крещения люди взрослые, приходили сознательно, по внутреннему, духовному побуждению выбрав свой путь. Об этом сейчас говорят и пишут, и с гордостью называют великие и прославленные имена людей из разных стран мира, которых крестил о. Александр. Многие его духовные дети были по возрасту старше своего духовного отца. Разными путями, преодолевая трудности и даже опасности, пришли они к Богу. Мне выпало счастье быть духовной дочерью о. Александра и его ровесницей.

Мы родились в Москве. Сталинские тридцатые, сороковые… Советская школа, как и все вокруг, была «на подъёме» и давала «прекрасные знания». Мы читали о профессиональных революционерах, в четырнадцать лет вступали в комсомол, «проходили» революционеров–демократов и не имели понятия о Достоевском. «К топору зовите Русь!» — как явственно это слышится из детства, меня учили этому в девичьей школе, которая стояла на месте уничтоженной церкви святого Харитония в переулке, где вырос и который потом воспел Пушкин, школе, которая стояла на костях в буквальном смысле. Помню, во время земляных работ рабочие эти кости выкапывали и зачем?то сортировали. И так велика была наша духовная спячка, что мы и этого поругания как?то не замечали, вернее, не понимали.

«Из всех насилий, творимых человеком над людьми, убийство — наименьшее, тягчайшее же — воспитание», — говорил Максимилиан Волошин. Наше поколение и в воспитании убивали.

Его школа была на Серпуховке. На детском рисунке акварелью кисти маленького Алика Меня — потемневшие кирпичные московские дом а, церковные купола в зимнем небе и белая медвежья лапа снега, сползающая на крышу с огромной рождественской ёлки. Он смотрел на Москву словно не из сталинского мира, этот мальчик, мой ровесник. Наше родное, далёкое московское детство. И несмотря ни на что — мягкая акварель.

Но он видел, а может быть, ещё только чувствовал и другое: вокруг лож ь, жестокость, тирания, смерть. И он сознательно не стал ни пионером, ни комсомольцем. В те годы это был нравст венный подвиг.

По праздникам, которые отмечались после войны особенно пышно, над Красной площадью высоко поднимали на аэростате гигантский портрет Сталина. Идол, освещённый прожекторами, и рабий восторг. Торжество язычества. Отец Александр рассказывал, что именно тогда, когда впервые увидел в чёрном небе этот портрет, он понял, что должен стать священником. Ему было тогда двенадцать лет.

«Пресвятая Дева Мария, Ты три дня искала Сына Твоего отрока Иисуса Христа и нашла Его в Храме Божием — доме молитвы»…

Он привёл к Богу многих. Но не надо думать, что он бездумно крестил всех подряд, в погоне за количеством, хотя доброта его к людям была безгранична. Я присугствовала на некоторых беседах о. Александра с катехизаторами, то есть руководителями групп по подготовке к крещению. Вряд ли ещё при каком-либо приходе в нашей стране был такой институт подготовки к крещению.

Советские власти ввели свою модель: приходи (если не боишься, что сообщат на работу), предъяви паспорт, плати деньги. Всюду господствует эта модель фарисеев: для новокрещённых сынов Авраама причастность к общности уже гарантирует причастность к Богу. Не вдумывайся, не вникай, не знай, во что ты веришь.

О. Александр говорил на беседе: «Франциск Ксаверий когда?то крестил тысячи в Индокитае. Во что крестил? Есть опасность, что в человеке часто проявляется инстинкт приобщения к коллективу, грубо говоря, стадный инстинкт. Стишком одиноким ощущает себя человек в окружающем мире, поэтому он инстинктивно ищет защищённости. Истинно человеческий элемент как бы испаряется.

То, что человек должен сознательно идти навстречу Богу — и в этом его высшее призвание и предназначение его жизни на земле, — вот это часто не присутствует в сознании людей, желающих принять крещение. Не присутствует… Мир в трудностях, мир в брожении. На Западе — захваченность материальными благами.

Во многих странах вновь люди не желают видеть, что марксизм привёл к политической и экономической катастрофе, для них — это новая мифология. Возникают все новые доктрины, угасают любовь и вера. И в этом мире многие буквально бросились к Церкви.

Неофитам мы не можем лгать. Христианство — не кайф, не защищённость, это мужество людей, решившихся идти по пути открытия себя воздействию духа».

Так учил О. Александр. Завистники о. Александра видели, скорее всего, внешнюю (хотя он отрицал принцип «чем больше, тем лучше»), количественную сторону его успеха. Но думается, что строгость и правда, вера и любовь, которые О. Александр не скрывал, была все же главной силой, привлекавшей к нему человеческие сердца.

В статье «За что преследуют о. Александра Меня», напечатанной в 1984 году в Нью–Йорке, писатель Марк Поповский, бывший другом и учеником о. Александра, привёл такое свидетельство: во времена гонений О. Александр крестил в год несколько десятков человек. Сегодняшние читатели, свидетели всемирной ставы о. Александра, вероятно, воскликнут: «Как мало!» Но знают ли они, как это было?

Представляет ли себе современный молодой человек, что за простое собрание в частном доме для молитвы, для христианской беседы — «во имя Моё», говоря сювами Христа, — люди исчезали в одну ночь, бесследно, навеки? Что в те дни за крещение, особенно представителей интеллигенции, изгоняли со службы, отправляли в лагеря? Сейчас многим, и не только молодым людям, это кажется дикой сказкой, но они и были, собственно, рождены, «чтоб сказку сделать былью».

Несмотря на то, что я жила и училась рядом с о. Александром, на моей земле — Неба не было. Когда же стала совсем взрослой, после многих лет горя, разочарования и утрат произошло нежданное, фантастически прекрасное событие. И я вдруг почувствовала, что меня взяла за руку и повела по жизни абсолютно не заслуженная мною, добрая, умная Отцовская рука. Это было так чудесно, и так ново, и так явно, что, несмотря на все «воспитание», я поняла, Кто это и что мне следует сделать.

Мой крестный отец[20], любящий и добрый, страшно боялся за меня. Он знал «систему». В числе главных «особо опасных государственных преступников», проходивших по «делу врачей», и его должны были повесить на Красной площади в1953 году. «Пойми, это очень опасно!» — говорил он.