Почему-то ей приходили в голову стихи с очень похожим сюжетом, но она сумела так ошеломить своего партнера, что он слабо соображал и не вдумывался в смысл услышанного. Она могла бы рассказывать ему все что угодно. Ее руки, ее губы, все ее тело, наполненное молодой, нерастраченной энергией не давали ни одного шанса прийти в себя бывшему красавцу-комкору не обиженному женским вниманием.
Когда же он, в конце концов, начал соображать и глядя на ее блаженную физиономию лучащуюся от счастья, начал закипать от гнева на этот мир, на свою судьбу, судьбу зэка, которого затащила в постель начальник лагеря, она смогла его снова удивить.
— Спасибо тебе Саша за твой подарок… за то, что не оттолкнул, поделился своим теплом… у меня тоже есть для тебя кое-что. Не только для тебя, но для тебя в первую очередь.
Обнаженной она выскочила с постели и легким шагом направилась за ширму, к своему рабочему столу.
«Красивая, стерва» — мелькнула в голове злая мысль, чувствуя как тело непроизвольно реагирует на покачивания ее круглых, упругих ягодиц и высокой груди.
— Читай, товарищ боец, — удивленно глянув в ее синие глаза, радостные и искрящиеся счастьем, он начал внимательно просматривать протянутый ему документ. Это было постановление правительства о досрочном освобождении заключенных. В алфавитном списке из ста фамилий нашлась и его. Этот же документ переводил всех освобожденных из штрафной роты и зачислял их уже в качестве бойцов нового, особого подразделения, созданного для продолжения работ по планированию перспективных пограничных узлов обороны. Все бойцы обязаны были продолжить свою прежнюю работу в новом качестве, вплоть до получения новых предписаний.
— Это только начало. Надеюсь, через несколько месяцев я получу приказ о восстановлении вас в званиях, хотя не могу гарантировать, что все получат старые. Но то, что не лейтенантами будете, это я гарантирую.
Он оторвал глаза от бумаги, заинтересованно провел глазами вдоль ее обнаженной фигуры и смущенно уставился в документ.
— Залезай под одеяло, замерзнешь, — не глядя на нее, пробормотал он. «Поповский сынок», — иронично подумала Оля, скользнув под одеяло, но вместо того, чтоб оседлать партнера, как ей хотелось, она, прижавшись к нему сбоку, поцеловала его плечо и послушно попросила, потупив глаза:
— Обними меня, Сашенька, я так замерзла… сердце застыло…
Они и в дальнейшем встречались раз в декаду, когда Александр докладывал о работе, проделанной его группой. Оля была с ним непривычно тихой и покорной. Он стал первым мужчиной, который был ей неравнодушен и кого она уговорила на роль смертника. Может, поэтому была такой внимательной, чутко улавливающей малейшие колебания настроения партнера и успевающей вовремя на них среагировать. Она то развлекала его выдуманными историями из своего выдуманного детства в детдоме, то разворачивала прямо в постели планы обороны его участка, критиковала их и внушала Александру крамольные мысли:
— Честно говоря, Саша, чем больше мы обсуждаем план обороны Бреста, тем больше я убеждаюсь, что поставленная перед тобой задача практически невыполнима. Немец воюет обстоятельно, ты это знаешь не хуже меня. Если позволить им беспрепятственно провести артподготовку, система обороны будет взломана. Безусловно, отдельные огневые точки уцелеют, но системы уже не будет, а значит, им удастся раздробить нашу оборону на отдельные очаги.
— Да никто не собирается давать им беспрепятственно избивать нашу оборону! — запальчиво возражал Александр, — как только они начнут, наша артиллерия сразу ответит. Я отдам приказ, как только услышу первый выстрел с той стороны.
— Как ты не понимаешь, что это уже поздно. Пока твой приказ по цепочке дойдет до командира батареи, на его позиции уже будут рваться снаряды, работа расчетов будет нарушена и никакого действенного сопротивления не получится.
— Не будет никакой цепочки! Все получат приказ заблаговременно. Как только командиры услышат первые выстрелы, они отдадут своим подразделениям приказ на начало ответного огня!
— Ты, Саша не кричи. Криком делу не поможешь. Любой бывалый солдат это знает, а тебе так давно должно быть известно, звука выстрела той пули, что войдет в твое тело, ты не слышишь. Летит она быстрее звука. С артиллерийским снарядом та же история. Он помедленнее пули будет, но звук выстрела всяко обгонит. Вот и получается, что первый удар ты получишь по полной. Это будет очень сильный удар, заранее подготовленный и просчитанный… а в драке, Саша, как правило, проигрывает отнюдь не самый слабый, а тот, кто первым удар пропустит…
— Я не начну боевые действия первым! Это прямое предательство и достаточный повод обвинить нашу страну в начале войны!
— Успокойся, родной. Никто тебя не заставляет начинать боевые действия. Скажи, если тебе доложат, что десятки вражеских бомбардировщиков пересекли нашу границу, а войсковая разведка раздобудет тебе данные, что через пятнадцать минут после этого начнется вражеская артподготовка, достаточно тебе будет этого, чтоб отдать приказ на открытие огня?
— А почему ты считаешь, что первыми полетят самолеты? Было бы логично им пересечь границу одновременно с началом артподготовки. Пятнадцать минут ничего не решают… но, отвечая на твой вопрос, да, в такой ситуации я, не раздумывая, отдам приказ на открытие огня. При уже объявленной в войсках боевой тревоге, если враг пересек границу, этого достаточно, чтоб вверенные мне войска перешли к активным действиям.
— Вот и славно, что мы пришли к консенсусу. А самолеты полетят первыми… им будут нужны эти пятнадцать-двадцать минут форы, чтоб добраться до аэродромов расположенных в глубине. Ведь основные ударные авиационные подразделения будут расположены в ста пятидесяти-двухстах километрах от границы. Пятнадцать минут решают очень многое, Саша, особенно в воздухе. А еще было бы здорово, если бы ты накануне войны предупредил немцев, что в Бресте ночью будет фейерверк, по случаю праздника и сперва запустил несколько салютных снарядов. И обязательно, вместе с артподготовкой, взорвать все мосты через Буг. Представляешь, немцы смотрят на фейерверк, а им на головы начинают снаряды и мины падать…
— Хорошо, я подумаю.
— Ты не только подумай, но и сделай. Это будет отличная маскировка начавшейся артподготовки…
— Знаешь, что в тебе раздражает? Вот это твое ослиное упрямство и уверенность, что все будет так, как ты сказала.
— Извини меня, родной, что я тебе разозлила… чем я могу загладить свою вину? Может покрыть твое тело нежными поцелуями?
— Спой мне эту песню, про звезду… такой красивый романс… странно, что его никто не исполняет…
— Хорошо, мой мужественный защитник.[10] Но после этого ты
