размеренное дыхание. Я посмотрела, спит ли Мэри. Веки ее были опущены, рот слегка приоткрыт, и даже во сне ее лицо сохраняло сосредоточенное, полное достоинства выражение.
Я нагнулась и поцеловала в лоб Мэри, а потом Джейми. Теперь я могла выплакаться. И я зарылась лицом в одеяло, чтобы заглушить всхлипывания.
В детстве мы молились на ночь, и теперь я услышала, как повторяю эту молитву.
— Боже, благослови тех, кто останется после меня: Полли, Джорджа, Клару…
Тут я подумала обо всех этих мертвых телах, сваленных во дворе.
— Прошу тебя, Господи, пусть Оуэн снова увидит своих сыновей. Пусть Полли выживет. Пусть ее мама и папа уцелеют. Прошу, береги генерала и всех его солдат. И, Господи, пусть на небесах мы будем все вместе, с мамой и папой. И спасибо тебе за жизнь, которая у меня была. Аминь.
33
На рассвете они завязали нам глаза. Я так и не увидела лица солдат, которые пришли за нами, только слышала голоса. Стражники не были злыми или грубыми, просто делали свое дело — готовили нас к смерти.
Один из них, с низким голосом и пропахшими сигаретным дымом руками, велел нам встать, отведя руки за спину. Когда он связывал мои запястья, мне показалось, что кожа у него как наждачная бумага.
Загремели ключи, дверь камеры отворилась.
— Мэри, Элизабет, Джеймс, — назвал нас по именам этот человек, выстраивая по старшинству.
Они провели нас по коридору и винтовой лестнице. Стражник так крепко держал меня за руку, что у меня онемели пальцы.
— Осторожнее, Джейми, — прошептала я.
Хотела напомнить ему, что надо держаться за перила, а потом сообразила, что у него связаны руки.
Я ничего не видела и поэтому делала маленькие шажки. Отчетливо вспомнилось, как Белла, еще щенок, гонялась за палочкой по замерзшему пруду. Я на цыпочках вышла на лед, чтобы поймать ее. То, как я шла сейчас, словно боясь, что пол подо мной проломится, напоминало, как я шла тогда по льду.
Слышно было, как впереди идет Мэри. Даже сейчас она двигалась с королевской элегантностью. Из всех нас она наиболее ясно представляла свое будущее и ту жизнь, от которой сейчас была вынуждена отказаться. Как часто она говорила: «Когда я выйду замуж…», или «Когда я стану королевой…», или «Когда у нас будут дети…». У нее уже имелся список любимых имен мальчиков и девочек. Сегодня она не будет кричать, не потеряет лицо. Она будет держаться. Умереть с достоинством — не совсем то, чему нас учили на уроках королевского этикета, но Мэри восемнадцать лет жила как королева, и я знала, что она и умрет как королева.
Интересно, что будет о нас сказано в учебниках по истории для детей будущего. Неужели мы последние из членов королевской семьи Британии?
Внизу в воздухе пахло камнем и холодным дождем. Двери отворились, и я с облегчением почувствовала на лице прикосновение прохладного воздуха. На щеку упала дождевая капля, потом еще одна — на лоб.
Вдруг желудок свело от страха. Ведь это последний раз, когда я могу почувствовать всю прелесть раннего утра и дождь на лице. После всего случившегося, всего, что я перенесла и за что сражалась, я не могла поверить, что все кончится вот так, последней прогулкой с завязанными глазами. В чем был смысл моей такой короткой жизни? Я была дочерью, сестрой, подругой. Было ли этого достаточно? Мама всегда говорила, что самое важное в жизни — любить и быть любимой. У меня было и то и другое.
— Ну, иди же, — подтолкнул меня стражник.
— Стойте.
Я остановилась и скинула ботинки, ступила на росистую траву, одновременно мягкую и немного колкую. Нужно в последний раз почувствовать под ногами траву.
— Я хочу побегать, — с надеждой в голосе сказал Джейми. — Пожалуйста.
— Никакой беготни, — строго ответил солдат.
— Прошу, позвольте ему, — просила Мэри. — Он всю жизнь болел, и только сейчас…
Я услышала, как второй стражник переминается с ноги на ногу и что-то шепчет первому. Жаль, я не видела их лиц.
— Ну, хорошо, — нехотя согласился первый. — Три минуты. Мы снимем повязку, чтобы ты не споткнулся, — ворчливо добавил он.
Я не видела Джейми, но слышала его топот и радость в его голосе: он кричал от счастья. Солдаты были тронуты и позволили ему играть намного дольше, чем три минуты. И единственный раз в жизни Джейми смог побегать на воздухе, как обычный мальчик. Дождь усиливался, и на башне пробил час нашей казни.
— Снимите с них повязки.
Я сразу узнала голос Корнелиуса Холлистера.
Когда с меня сняли повязку, я оглянулась на Зеленую башню, кишащую людьми Холлистера. Увидела несколько знакомых лиц: Порцию и Таб, принарядившихся по такому случаю, самодовольного сержанта Факса. И — в форме, среди солдат, стоявших в переднем ряду, — Уэсли. Я задержала на нем взгляд. Была уверена, что он отвернется, устыдившись, но он встретил мой взгляд и глазом не моргнув. Я вспомнила, как заботливо он лечил мои раны, как обнимал меня. И в тот момент поняла, что это было по-настоящему. И я об этом не жалела. Он был плоть от плоти своей семьи, как и я, и, в конце концов, он заслуживал моего прощения.
Стражники отвели нас на эшафот. Перед нами висели три толстые петли, слегка покачиваясь на ветру. Человек в маске и плаще стоял рядом с виселицей, у рычага. Деревянный пол под ногами явно был положен над пустотой. Я опустила глаза и увидела люк. К эшафоту была привязана старая телега, запряженная лошадью. Через несколько минут она увезет наши бездыханные тела на кладбище.
Холлистер обернулся к толпе, поднял руки, требуя тишины, и зачитал приговор. Оказывается, мы были виновны в измене, посягательстве на свободу… Пока он обращался к своей армии, я, не обращая внимания на речь, внимательно его рассмотрела. Он был в темной офицерской форме, украшенной медалями, которыми сам себя наградил. Он улыбался белозубой саркастической улыбкой, которая не изменилась с тех пор, как он принес моей матери смертоносные фрукты. Лицо его постарело, морщин стало больше, на висках появилась седина, но улыбка была все та же, и голубые глаза светились торжеством.
— Склоните головы и прочтите последнюю молитву, — приказал он.
Как бы мне ни хотелось прошептать слова прощания, я не думала, что смогу выдержать взгляд брата и сестры. Я старалась смотреть только вперед и не обращать внимания на улюлюкающую толпу.
Над виселицей закружили вороны. Есть такая легенда: если вороны покинут Тауэр, падет королевская власть, а вместе с ней и Британия. Но они не улетали, а кружили над толпой, то и дело присаживаясь на крыши и перила, словно зрители на лучших местах.
Когда палач опустил петли нам на шеи, Мэри отказалась склонить голову и молиться. Она смотрела прямо перед собой. Ни единой слезы не упало из ее глаз. Со стороны она, должно быть, казалась сильной, но я чувствовала, как она дрожит рядом со мной.
Джейми наклонил голову.
— Мама, папа, мне не терпится увидеть вас на небесах. Там мы будем счастливы и здоровы, и с нами ничего не случится…
Слезы катились по его щекам, смешиваясь с дождем.
Палач положил на рычаг руку в черной перчатке. Веревки натянулись, петли обхватили шеи. Я поднялась на цыпочки, надеясь, что это облегчит боль, полоснувшую по нервным окончаниям. Теперь в
