Лицо серьезное, даже суровое, тон начальственный. Начищенные до лоска сапоги Вевера сильно облипли грязью, брюки галифе и карманы туристского полупальто были так набиты, что это округляло его стройную фигуру. Старая лиса Каупинь угодливо поклонился и пожал ему руку.
— Здравствуйте, товарищ Вевер… Прошу садиться. Может, выпьете горячего кофейку?
— Благодарю вас, гражданин Каупинь, — суховато, но вежливо ответил Вевер. — От горячего кофе не откажусь.
Он скользнул подозрительным взглядом по старому Вилде, который и не подумал встать, чтобы поздороваться с ним.
Поймав вопросительный взгляд Вевера, Герман поспешил представить:
— Это мой отец, я уже говорил тебе.
— А-а, рад познакомиться, господин Вилде, — улыбнулся Вевер и сам подошел к нему. — Мы с вашим сыном давно знаем друг друга, и я довольно много слышал про вас. Как дела с молотьбой? Не потребуются ли толочане, когда пиво будете пить?
После таких слов ни Каупинь, ни старый Вилде не могли понять, что собой представляет Вевер. Почему он одного называет гражданином, другого господином? Не издевается ли? Вопросительно посматривали они на Германа, но тот только посмеивался и делал таинственное лицо. Наконец, как бы поняв, что такое положение долго продолжаться не может, агроном спросил:
— Можно здесь поговорить по душам? Лишних ушей нет?
— Не беспокойтесь, — ответил Каупинь. — Моя жена не из любопытных, а если что и услышит, не проболтается. А будем говорить потише, тогда и она ничего не услышит.
Герман Вилде продолжал, понизив голос:
— Господин Вевер из наших. С ним можно говорить так же откровенно, как и со мной. Но боже вас упаси проговориться кому-нибудь.
Отчужденность и натянутость, царившие в начале разговора, исчезли, словно по мановению руки. Каупинь стал еще более угодливым, но теперь его угодливость была вполне искренней. Старый Вилде с почтительной симпатией поглядывал на Вевера. А тот плутовато улыбался, как после удачно сыгранной шутки. Все почувствовали себя привольнее.
— Какими судьбами попали в наши края? — спросил старый Вилде сына.
— Дела, отче. Мы с господином Вевером проверяем по заданию уездного исполкома, как проходит земельная реформа. Много ли новохозяев появилось, как они себя чувствуют, сколько кулаков разорено. Как видите, задание интересное.
— Третий день в дороге, — добавил Вевер.
— Как же вы, на лошадях? — спросил Каупинь.
— У нас мотоцикл с прицепом, — объяснил Вевер.
А Герман добавил:
— Мой… из полка. Хотели отобрать для милиции, а я отдал господину Веверу. Таким только образом и удалось спасти.
— Вы, наверно, захотите поговорить с председателем землеустроительной комиссии? — спросил Каупинь.
— Сначала с вами, — сказал Вевер. — Вы ведь секретарем в этой комиссии?
— Стало быть, я, господин Вевер. Председатель ходит с землемером по усадьбам. Не знаю даже, где его найти.
— Он нам и не особенно нужен, — махнул рукой Вевер. — Искать его не будем. На этот раз если гора не идет к Магомету, то Магомет тоже не пойдет к горе. Ха-ха-ха!
Мадам Каупинь внесла кофе и сливки. Поставив на стол белые чашки с золотыми каемочками, она тут же исчезла. Почтенная компания, не теряя времени, принялась за кофе. Вполне понятно, что центром ее стал Вевер, но объяснялось это не его служебным положением, хотя в уезде он был заместителем председателя исполкома, видным работником, официальным лицом. Каупинь и его единомышленник видели в нем
Герман Вилде был единственным человеком в уезде, который знал, что Вевер раньше назывался Кристапом Понте, но об этом он не сказал даже отцу.
По указке бывшего начальства, Понте в начале лета перебрался в уездный город и поступил на работу в один из отделов. Он очень скоро обратил на себя внимание. Неутомимый, расторопный, он с одного взгляда угадывал мысли начальства, никогда не отказывался от длительных и утомительных поездок по волостям. К моменту установления советской власти Понте был уже на хорошем счету, и ему предложили пост заместителя председателя уездного исполкома. Вначале он, правда, отказывался, отговариваясь тем, что ему не хватает опыта («слишком высокая должность, нельзя ли что-нибудь поменьше»), но после настойчивых просьб дал себя уговорить и взялся с таким увлечением за работу, что за короткое время стал правой рукой председателя. Ему доверяли, его уважали.
Понемногу Понте стал вредить на свой страх и риск; характер не позволял ему пропустить удобный случай. Однажды, когда пожарную машину сдали в ремонт, а руководство добровольного пожарного общества уехало на собрание, наступил самый подходящий момент для пожара на элеваторе. Он сгорел дотла… Как-то председатель велел ему познакомиться с уездным архивом, и Кристап Понте обнаружил там много материалов, компрометирующих бывших волостных старшин, писарей и отдельных хозяев, по чьим доносам преследовали, увольняли с работы и арестовывали прогрессивно настроенных учителей и служащих. Он постарался, чтобы эти бумаги не попали в руки коммунистов, а имена и адреса доносчиков записал в памятную книжку. Вот почему он мог с улыбкой, глядя в глаза, обращаться к своим собеседникам: «В позапрошлом году вам не нравилось, что учитель Гредзен похвально отзывается при учениках о Советском Союзе. Вы сразу оке донесли об этом. Значит, вам и сейчас не по душе начинания советской власти».
Уличенные в первый момент терялись и краснели, но, сообразив, что говорится все это не в укор, неловко улыбались и готовы были подтвердить свою приверженность прежним идеалам новой подрывной работой.
Понте накачивал их. Он-де получил указания свыше. Пришло время взяться за дело, понемногу выпускать когти. Земельную реформу, где только возможно, надо проводить в таком искалеченном виде, чтобы вызвать недовольство и злобу у новоселов, и запугивать их разными слухами — пусть не хватают землю, не наскакивают на старых хозяев.
Все распоряжения советской власти, внушал он, надо выполнять формально и не спеша. Чем тише — тем лучше. Надо не перечить, а жалить, кусать и грызть, где только возможно. Предприятия и магазины, подлежащие национализации, надо очищать от товаров и оборудования. Пускай получают голые стены.
Ловкий, опытный, матерый вредитель, Кристап Понте инструктировал своих сообщников и внушал им уверенность, что не все еще потеряно. «Надо надеяться и перетерпеть, друзья, мы еще заживем в свое удовольствие».
Проинструктировав Каупиня и старого Вилде, выслушав рассказ писаря о том, как проходит земельная реформа в волости, Герман и Понте сели на мотоцикл и двинулись дальше. Работы в эту горячую пору было много.
— Мы свой хлебец даром не едим, — сказал Понте, когда мотоцикл тронулся. — Почему бы нам не позволить себе небольшое развлечение? Поедем к Микситу, Герман. Давно я не охотился.
— Вот это кстати, — согласился агроном.
Брызги грязи разлетались во все стороны. Собаки с лаем выбегали на дорогу, а они неслись все быстрее и быстрее, словно спасаясь от своей судьбы… или несясь ей навстречу.
С того времени, как в доме Миксита произошло знаменательное совещание с участием министра Никура, в лесника вселился дух гордыни. Теперь он еще выше закручивал кончики усов, а взгляд у него стал как у ястреба, который высматривает с верхушки дерева добычу. Понятно, что особе, которая участвовала в секретнейших государственных делах, не терпелось доказать свою принадлежность к высшим государственным сферам. Неплохо бы получить в полное распоряжение целый полк солдат и прислуги,
