крыльцо – посреди белого поля. И колонны некуда пристроить.
– А я буду рисовать пустыню, – придумал, наконец и Вадик, проводя по своему листу из конца в конец почти прямую линию. – Я потому буду ее рисовать, что там на поезде ехал.
– Охота песок рисовать! – засмеялся Вовка.
– Там не песок, а плоская земля с кустиками, – возразил Вадик.
– А верблюды? – спросил я.
– Верблюдов не видал, – признался Вадик. – Я с верхней полки в окно глядел, глядел… А потом заснул, потому что только земля да кустики.
– Ну, и рисуй свои кустики, – сказал Вовка. – Вот уж интересно-то…
– Там еще дядька был в кепке, – припомнил Вадик. – Я к нему на руки выпал – из поезда, из окна.
Вадик даже со стула привстал и вытаращил глаза от таких воспоминаний.
– Проснулся – где я? Дядька кричит. Мама кричит. Все кричат. И ветер горячий дует. Дядька меня в поезд заталкивает и все приговаривает: «Елки-палки, елки-палки». А я думаю: «Какие же в пустыне елки? Одни кустики».
Вадик сел и начал вырисовывать кустики, а среди них громадного дядьку, похожего на верблюда.
– Хорошо, что поезд тихо шел, – вздохнул он. – А так бы я всю жизнь и прожил в пустыне.
Меня поразил дядька в кепке. Что он – заблудился? Или нарочно подстерегает поезда в пустыне и ловит выпавших детей?
– Дядька – счастливая случайность. Все так говорили, – объяснил Вадик. – Он вроде дорогу чинил…
– Ладно тебе, – перебил Вовка. – А я недавно из самолета выпал.
Вадик отложил карандаш и с удивлением глядел то на своего дядьку среди кустиков, то на Вовку.
– Врешь! – сказал он наконец. – Как же ты не расшибся?
Вовка пододвинулся ко мне и обнял рукой за плечи.
– Дядька сразу подхватил и обратно положил – он дорогу там чинил, – пропел, подталкивая меня в бок. – Правда ведь?
Я заерзал на стуле. Но уж очень здорово обнял меня Вовка – как друга-приятеля.
– Да, – сказал я. – Мы как раз на другом самолете мимо пролетали.
– Ага, Вадька Свечкин! – закричал Вовка. – Сам наврал!
Вадик опустил голову. Я вдруг представил, как Вадик, маленький и беленький Свечкин, идет по пустыне – один-одинешенек.
– А потом мы ехали на верблюде, – сказал я, – и Вадик из поезда вывалился. Сначала-то я не разобрал, что это Вадик. А теперь его узнал.
Вовка тут же отдернул руку и отодвинулся. А Вадик как-то невесело поглядел на меня.
– Там никаких верблюдов не было – только кустики, – сказал он неожиданно. – Врешь ты все.
– Так?! – сердце у меня сильно застучало. – А тогда вы ниоткуда не вываливались!
– Мы вываливались, – сказал Вовка, пододвинувшись на сей раз к Вадику Свечкину. – Особенно Вадик вываливался. И я немножко. Да, Вадик?
– Да, – сказал Вадик. – Мы с Вовой часто вываливались.
– Ну и вываливайтесь дальше – хоть с луны! – сказал я.
И мы замолчали, сердито сопя над рисунками.
На улице выглянуло солнце. Лед на окне потек тонкими ручейками. И дом, кажется, начал расти, вылезать из снега. Хотелось выбежать из дому и глядеть со стороны, как он подрастает, как сползает с него снег толстыми пластами и не задерживается у края крыши, с которого свисают длинные и коротенькие, холодные и сверкающие сосульки.
– Какие молодцы! Художники вы мои, – зашла в комнату тетя Зоя. – Рисуйте-рисуйте! А я только в магазин, на почту… да весну потороплю. Скоро вернусь.
Хлопнула дверь, и по комнате пробежал мокрый ветер, в котором были запахи солнца, теплой земли, ручьев и луж.
– А вот у меня что! – раздался голос.
Люба Черномордикова вытащила из кармана своего красного фартука красное яйцо. Положила на стол и подтолкнула.
Медленно, переваливаясь, покатилось оно по столу прямо ко мне. Я хотел было поймать его, но яйцо приостановилось и покатилось обратно к Любе – так же медленно, покачивая на ходу боками.
– Что, поймал? – усмехнулась Люба. – Это яйцо не простое, – сказала она. – Оно ученое яйцо!
– Куриное, – сказал Вовка.
– Разве у кур такие яйца? Красные? – удивилась Люба. – Сам ты, Вова, яйцо куриное!
– Крашеное, – сказал тихо Вадик.
– Сам ты, Свечечка, крашеный! Это – яйцо полярной совы. Белое-то она в снегу потеряет. А так – полетает, погуляет, отдохнет – и видит издалека, где гнездо, где яйцо красное.
Я живо представил белые просторы, на которых то тут, то там виднеются красные совиные яйца.
– Из этого сова вылупится? – хмыкнул Вовка.
– Не медведь же, – сказала Люба и подтолкнула яйцо, на сей раз к Вадику. Чуть-чуть до него не докатившись, яйцо поехало вспять – к Любе. – Кое-чему научила уже, – сказала Люба. – Сов нужно с детских лет приучать, чтобы прямо ручная вывелась. Вот пойду в школу, а за мной сова будет летать – портфель тащить.
– Заливаешь, – сказал Вовка, не слишком, правда, уверенно.
– Не веришь, Вова, – не надо, – сказала Люба, поглаживая яйцо. – Вот высижу – тогда увидишь!
– А как ты высиживаешь? – спросил Вадик.
– Ну, как высиживаю, – улыбнулась застенчиво Люба. – Как куры. Сажусь на яйцо и грею, грею. Дело-то, в общем, простое.
Приятно было смотреть на Любу Черномордикову, – какая она красивая и умная девочка. Все умеет.
– А дай я немного посижу, – попросил Вадик. – Я такой горячий. Я быстро высижу!
– Да что ты! – замахала руками Люба. – Должна быть одна наседка. Кто высидит, тот и мать. Я старалась-старалась, сидела-сидела, а сова за тобой летать будет? Хитер больно!
– Люба, Люба, – засуетился Вадик. – А у тебя другого яйца нету? Которое пока не ученое?
Люба оглядела Вадика с ног до головы, как бы прикидывая, на что тот способен, – сможет ли высидеть приличного птенца.
– Пойду погляжу, так и быть, – сказала она и ушла на кухню.
– Вы тоже просите яички, – зашептал Вадик, горячо и убедительно.
– Люба, я тоже хочу! Мне тоже яйцо! – закричал, не удержавшись, Вовка.
И мне, конечно, хотелось яйцо на воспитание – хоть воробьиное. Но неловко было просить у Любы. Уж лучше дома подберу – небольшое на первый раз.
Люба вернулась, держа в руках два крупных белых яйца.
Вадик подхватил яйцо обеими руками. Поднес ко рту и шумно задышал, согревая.
– А чьи это? – недоверчиво спросил Вовка.
– Пока с куриными попробуйте, – сказала Люба. – С ними-то попроще – домашняя птица.
– А я не хочу курицу, – заупрямился Вовка.
– Ну что ты, Вова?! Обучай на петуха! Будет тебя охранять, как верная собака.
Вовка вертел яйцо в руках, осматривая со всех сторон, как очень придирчивый покупатель.
– Только не избалуйте! На шею сядут – натерпитесь, – вздохнула Люба. – Ох, нелегкое это дело всего для одной пары рук…
Вовка теперь положил яйцо на стол и, придерживая пальцем, то принюхивался к нему, то прикладывал ухо.
– Что там? – спросил я.
– Тихо… Молчок.
Я тоже приложил ухо. Яйцо было гладкое и прохладное. И, кажется, тихонько шуршало, шумело, как морская раковина.
– Хватит! – оттеснил меня Вовка. – Ты мое яйцо не подслушивай.
Вадик прохаживался вокруг стола, что-то своему яйцу нашептывая.
– Люба, – сказал он. – Ты мне покажи, пожалуйста, как садиться на него ловчее.
– Глядите! – Люба выдвинула стул, подула на сиденье и бережно положила яйцо прямо посередине. – Это будет гнездо. Вот так! Теперь потихоньку садитесь. – Она опустилась на яйцо. Спину держала прямо, руки – на коленях. – Сидеть смирно. Не вертеться!
Вадик, не теряя времени, тоже выдвинул стул. Яйцо у него долго не укладывалось, как он хотел, – посередине. Скатывалось к краю.
– Неслух какой! Разбойник! – ворчал Вадик. Наконец уложил яйцо и начал медленно усаживаться, глядя перед собой испуганными глазами.
– Нет-нет-нет! – остановила Люба. – Вы уж с Вовой садитесь разом. Чтобы потом никому обидно не было. А то у тебя, Вадик, курица вылупится, разговаривать начнет, а Вова будет еще на гнезде. Приготовились! Внимание!
Вадик и Вовка застыли над своими гнездами.
– Раз, два – начали!
Они садились очень медленно. Так подъемный кран опускает строительную плиту – медленно, но верно.
– Только не волнуйтесь. Все идет хорошо, – приговаривала Люба. – Вадик, ты отстаешь – смелее!
Они опустились одновременно – раздался нежный, чуть слышный хруст.
Почему-то также медленно, осторожно начали они вставать. Так подъемный кран поднимает строительную плиту, попавшую все-таки не на то место.
Вова оглядывался и трогал штаны, а Вадик неотрывно смотрел на Любу. В глазах его была печаль.
– Все получилось, по-моему, – сказала Люба и быстро вышла из комнаты, притворив за собой дверь.
Краем глаза я заметил, как ее красное совиное ученое яйцо медленно, ворочая боками, катится по столу. Бросился на помощь. Но яйцо сорвалось. Ударилось об пол! С деревянным стуком! Подпрыгнуло-подскочило. И резво покатилось под кровать, будто и в самом деле кое-что уже соображало.
