Люди и куклы (сборник)

Конец третьей картины.

Интермедия третья

Момулов в белой черкеске и черном бешмете со знанием дела начищает маршальский штиблет. Появляется Кобулов.

Кобулов. Здравствуй, трудовая пчелка!

Момулов будто не слышит приветствия.

(Подходя.) Слушай, Джафар, я тебе деньги должен был сегодня вернуть. Извини, не получается… Но мамой клянусь, через неделю получишь все до копейки вместе с процентами. Договорились?

Протягивает Момулову руку. Момулов жмет ее медленно, с такой силой, что Кобулов складывается пополам.

Отпусти, ты с ума сошел! Больно!

Момулов убирает второй штиблет и уходит.

(Глядя вслед и поглаживая пальцы, тихо.) Говночист!.. (Уходит.)

Картина четвертая

Гостиная в доме Берии. Ковры и оружие на стенах, кальян, китайские фонарики и черная лаковая ширма с драконами. У зеркала в шелковом халате Берия. В руках у него пачка скрепленных листков. В глубине сцены — безмолвный Кобулов.

Берия (глядя в зеркало, гневно, сначала вполголоса). Как ты посмел… Как ты смог… Как тебе позволила твоя черная совесть… (Поворачивается к Кобулову, громко.) Как ты посмел предположить, неблагодарная свинья!.. Нет, что-то не то… (Задумывается, шепчет про себя.)

Кобулов. Может быть, так: как ты посмел обмануть мое доверие!

Берия. Доверие — это годится. (Громко.) Как ты посмел обмануть мое доверие, мерзавец, шпана, сопляк, — нет, слабо, слабо. Кобулов. Может быть: мудак? Нет, это не из моего лексикона. Собачий сын… Щенок… Щенок! Это классика. (Кричит.) Как ты посмел обмануть мое доверие, щенок!

Кобулов. Папа лучше, чем у Тарзана! (Хохочет.)

Берия. Папа, папа… Между прочим, по части папы. Что ты там за историю наплел своему новому закадычному дружку про нашу с тобой педагогическую поэму? Э? Момулов! (Входит Момулов.) Ты знаешь, как судьба свела нас с Богданом Захаровичем?

Момулов кивает.

Нет, ты не знаешь, Момулов, последнюю версию. Оказывается, маленький мальчик Богдаша Кобулов был беспризорником в Кутаиси и жил в паровозном котле.

Кобулов. Я не говорил, что в паровозном!

Берия. Не мешай. Когда этот чумазый цветок жизни сидел однажды в котле, совсем несчастный, мимо, на его счастье, проходил молодой добрый чекист Лаврентий Берия. Он увидел мальчика, заплакал…

Кобулов. Я не говорил, что заплакал!

Берия. Тебе пленку прокрутить? Или лучше я сам расскажу, как уголовник Богдан Кобулов был приговорен в Махачкале к высшей мере наказания и так рыдал и клялся родной любимой мамой, которую сам свел в могилу…

Кобулов. Папа, прости!.. Что я такого плохого сказал?

Берия. Про себя можешь плести все, что хочешь, — сам ответишь. А из меня не надо Деда Мороза делать, я не Никита Хрущев, меня сам Сталин уважал и, если хочешь знать, боялся!

Кобулов (виновато). Я знаю, папа.

Момулов уходит.

Берия (Кобулову). Огорчился, птенчик? И напрасно. Радоваться надо. (Ворошит пачки листов.) Я еще раз прочитал докладную нашего героя и скажу тебе честно: сам не ожидал от него такой прыти. Он не просто идет нам навстречу, он опережает наши желания. Со временем это можно будет издать как квалифицированную военно- историческую экспертизу. (Трижды плюет через плечо.) Ты помнишь его разработку на основе бутылки виски?

Кобулов. Я это место три раза прочитал.

Берия. В нашем скромном полковнике умирает военный сыщик-любитель. Шерлок Холмс, Нат Пинкертон.

Кобулов. Поп Гапон.

Берия. Типун тебе на язык, Кобулов. При чем тут Гапон? Он был провокатор.

Кобулов. Прости, папа.

Входит Момулов с венгеркой на плечиках и со штиблетами.

Берия. Уже привезли? (Кобулову.) Ты что, за ним посылал реактивный истребитель? Кобулов. Нет, Гогулию.

Берия, переодетый, жестом удаляет Кобулова. Тот уходит. Берия, посмотревшись в зеркало, подходит к столу, кладет перед собой скрепленные листы, склоняется над ними и бросает через плечо Момулову:

Берия. Давай.

Момулов выходит. Берия неподвижно стоит, склонившись к столу, спиной ко входу. Нестеров входит и замирает у двери, не решаясь нарушить занятий маршала.

(Бормочет, перелистывая страницы.) Как он посмел обмануть мое доверие… Как совесть позволила… мерзавец неблагодарный, щенок…

Нестеров. Здравия желаю, товарищ маршал.

Берия (медленно и тяжело обернувшись, тихо). Добрый вечер, Егор Иванович… Извините, но я по-домашнему. Немножко нездоровится. Что делать — годы, сердце пошаливает. Вот вы, наверное, даже не знаете, с какой стороны у вас сердце… проходите, присаживайтесь.

Нестеров проходит и садится на край кресла.

Может, вы слышали, есть такая старая народная сказка: один юноша, тоже такой молодой, здоровый, как вы, захотел быть первым человеком у своего царя. Царь сказал ему: «Я тебе дам самую высокую награду, но ты за это принесешь мне сердце родной матери». Юноша пошел, убил мать, вырвал сердце и понес царю. Но по дороге споткнулся об камень и упал. И вдруг слышит, сердце спрашивает его голосом матери: «Ты не ушибся, сынок?» (Последние слова Берия произносит сквозь слезы.) Я почему-то вспомнил эту сказку вчера вечером, когда читал вашу докладную.

Нестеров. Я не совсем понимаю, товарищ маршал…

Берия. И я не понимаю, вот что самое страшное. Зачем вам это понадобилось?

Нестеров. Виноват, что именно?

Берия. Именно? Безжалостно заронить в мое сердце такие подозрения, от которых я не спал всю ночь, не могу нормально работать, нормально жить, дышать…

Нестеров. Товарищ маршал, выслушайте меня, пожалуйста. Для меня — это просто личная катастрофа. Ведь если то, что обнаружилось, — правда, то… Ведь я там был, я участник